Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1) - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 60
- Предыдущая
- 60/120
- Следующая
– Иди. Иди. Я тебе не помощник.
– А как же вы?! – мне в ухо почти кричит солдат.
– Иди. Я сам… – мне трудно говорить, не то что бежать.
– Я не брошу вас! – в голосе солдата слышно отчаяние.
– Пошел на хрен. Выбирайся сам. Я пойду следом, – из последних сил двумя руками отталкиваю солдата. Мы разлетаемся в разные стороны.
Солдат удаляется прочь. Последний толчок отнял у меня последние силы. Я сажусь на землю. Тяжело дышу. Сплевываю на асфальт тягучую слюну. Сердце бешено колотится. По учебе в военном училище знаю, что после бега нельзя сидеть, клапаны у сердца могут захлопнуться и не открыться. Но ходить нет сил. Когда из глаз ушли пляшущие искорки, обвел тяжелым, затуманенным взором вокруг себя. Автомат так и продолжал болтаться на шее. Не было сил снять его. Не было сил просто шевелиться.
Поодаль сидели, лежали, полулежали фигуры. В основном это были офицеры. Понятно, возраст уже не тот, и, конечно, физическая подготовка тоже. А гражданские возмущаются, что военные так рано на пенсию уходят. Если среди нас и были те, кому за сорок пять, то среди живых их потом не обнаружили, это я гарантирую. Некоторые сидели на трупах. Может, и удобно, но я еще не дошел до такого состояния, до той черты, когда в полнейшем отупении ты ничего не соображаешь. Все просто сидели и смотрели в сторону противника. Кто-то был готов, отдохнув, продолжить прерванный бег. Но большинство, и я в том числе, готовы были принять последний бой. Не было сил бегать. И просыпался разум, страх отступал. Начинала говорить злость. Когда просыпается злость – это хорошо. Значит, ты еще не совсем скотина, не совсем животное. Остатки человеческого разума у тебя присутствуют. Но разум – это хорошо, однако пора было подумать, как сматываться из этого пекла, как спасти собственную шкуру, задницу. О душе как-то не вспоминалось в этот момент. А о Боге вспоминалось, как о некоем могущественном покровителе, на которого возлагались надежды по спасению бренного тела.
Закашлялся. Долго, мучительно больно выходил комок никотиновой слизи. Бля, надо бросать курить, а то однажды сигареты не дадут мне добежать до спасительного камня, бугорка, ямки. Выплюнул комок мокроты. На языке чувствовался вкус крови, значит, и часть родных бронхов тоже выскочила наружу. Я глубоко вздохнул, и в груди вновь закололо, снова начался удушливый приступ кашля. С большим трудом откашлялся. В груди болело, и хотелось ее разодрать, пустить туда свежий воздух. Устал я от беготни на длинные дистанции. Мне бы что-нибудь попроще, покороче, поспокойней. Говорила мне мама: «Учи английский».
Глава 10
Тем временем отдыхающие, отдышавшись, начали подтягиваться друг к другу. По приблизительным подсчетам выходило, что тут находилось около пятидесяти человек. В основном офицеры, но было и немало солдат и прапорщиков. Многие уже сбросили с себя бронежилеты, чтобы было легче бежать. Лица были растерянные. Все активно вполголоса начали обсуждать происшедшее. После сильнейшего потрясения, после унижения, стресса всем хотелось выговориться. Обвиняли в основном руководство группировкой. Все считали, что бригада сделала все от нее зависящее.
– Всыпали нам по первое число.
– Ублюдки, потеряли всю бригаду!
– Какой хрен, потеряли. Многие вышли из зоны обстрела.
– Хрен! Не вышли! Видел, как танки горели?
– Видели. Все видели. Танков семь-восемь точно подбили!
– А наши почему не стреляли?
– Как почему? Нас бы там и похоронили!
– Да лучше бы похоронили свои, чем как трусы бежать.
– Так чего ты бежал? Остался бы там. Героя бы посмертно дали.
– Ага, догнали и еще бы поддали!
– От этих ублюдков из Москвы и Ханкалы дождешься благодарности.
– Если бы не эти придурки с их чмошным планом атаки в лоб гребанной площади, так не драпали бы сейчас, как шведы под Полтавой!
– Чмыри!
– Пидорасы хреновы!
– Ролин, наверное, специально другие войска не вводил в действие, чтобы нашу бригаду духи в капусту покрошили!
– Точно, он наш бунт на «Северном» простить не может!
– Где этот хмырь?
– Сюда бы его. Я бы посмотрел на него!
– Один х… нас обвинят в том, что штурм не удался.
– Да пошел ты…
– Вот увидите. Скажут, что план был великолепен, но мы с самого начала были против него и поэтому отказались его выполнять.
– Может, и в теплых чувствах к Дудаеву обвинят.
– Пошел на хрен со своим Дудаевым.
– Он такой же мой, как и твой.
– В гробу в белых тапках я его видел!
– Пока он нас с тобой пытается в гроб загнать.
– Хрен загонит.
– Уже полбригады загнал.
– Точно, может и до нас добраться.
– Надо сматываться отсюда!
– Куда?
– На свой берег. Туда техника бригадная ушла?
– А может, там духи засаду устроили?
– Все может быть, но не вечно же здесь торчать.
– Правильно! Надо уходить.
– И чем быстрее, тем лучше.
– А нас не арестуют?
– За что?
– За то, что приказ не выполнили!
– Всю бригаду не арестуют.
– Сейчас не тридцать седьмой год!
– Да и не сорок первый, когда в тылу заградительные отряды выставляли.
– Правильно!
– Приказа как у Сталина, «ни шагу назад», не было!
– Был только один приказ!
– Какой?
– Нефтеперегонный завод не трогать!
– Ублюдки, недоноски, скоты уребищные, подлецы, подонки, чмыри, гондоны, пидорасы, предатели! Подставили!
– Не ори! Духи услышат.
– Да хрен на них. Пусть слушают.
– Хочешь быть «двухсотым»? Пожалуйста! Но без нас. Иди. Там духи ждут.
– Хватит звиздеть. Надо уходить.
– Правильно.
– Быстро уходить.
– А если засада?
– Будем биться, а что делать?
– Радиостанция у кого есть?
– У меня, – из темноты выступил боец с большой радиостанцией за плечами. Почему он ее не скинул во время «кросса» – неизвестно.
– Вызывай наших, – по голосу похоже, что говорил комбат первого батальона.
Радист забубнил в телефонную гарнитуру. Через минут пять ответили. Радист протянул кому-то гарнитуру, и уже тот заговорил. Все оживились.
– «Сопка-25», я – « Уран-5»! Как меня слышите? Я вас тоже хорошо. Где мы? – и из темноты он спросил у нас:
- Предыдущая
- 60/120
- Следующая
