Где деньги, мародер? (СИ) - Фишер Саша - Страница 33

— Мне нужна машина, Гриша, — сказал Кащеев. — В Уржатку.

— Козлик на ходу, — ответил мужичок. — Возьмите козлика, Ярослав Львович. Он для тамошних говен самая подходящая машина.

— Ключи давай, — Кащеев кивнул. Мужик живенько скрылся в своей будке и почти сразу выскочил обратно. Бросил Кащееву ключ, тот его ловко поймал. И направился вдоль двух рядов машин к жуткой на вид развалине, зато с очень высоким клиренсом. Машина даже для этих мест выглядела старой. Возможно, когда-то у этого «козлика» была крыша, но теперь от нее остались только две передние стойки. Возможно, поэтому его так и прозвали.

Однако завелся он сразу, мотор фыркнул и заурчал, стоило только Кащееву повернуть ключ в замке зажигания.

Ехали мы молча. Кащеев сосредоточенно крутил баранку. Ларошев иногда касался головы и болезненно морщился. А я просто глазел по сторонам. Уржатка, хм… По словам Йована и Бориса, мародерам в этом месте грозила какая-то страшная расправа. Или не всем мародерам, а только им.

Никаких блок-постов на границе района не было, я бы так вообще не понял, что это место как-то выделяется из всего остального города. Ну, улицы и улицы. Одни дома выглядят в чем-то даже роскошно, кружево резьбы, цветочки на окнах. Другие — сущие развалины, которые проще сжечь и построить заново, чем починить. Ясен пень, мы остановились как раз рядом с именно таким домом. Стоял он как будто слегка наособицу, на самом берегу узкой речки Ушайки. Одним углом практически нависая над водой. Малейший разлив, и крантец домику…

За покосившимся почти черным от старости забором во дворе сидела на ветхом трехногом табурете дремучая старушенция. Она покачивалась и курила трубку. И смотрела прямо на нас, когда мы вошли, будто ждала.

— Ручку позолотить пришел, внучек? — скрипучим голосом сказала она Кащееву и улыбнулась во весь свой беззубый рот. — Али опять будешь на работу звать?

— Так пытался уже, Забава Ильинична, — в тон ей ответил Кащеев. — Помощь нам нужна твоя, вот что.

— Расценки мои ты знаешь, — заявила бабка. — Нет денег — нет помощи.

— Да уж, от тебя разве чего-то даром дождешься… — пробурчал Кащеев и полез в карман за бумажником. Протянул старухе несколько купюр. Та быстро сцапала их узловатыми пальцами, и они моментально исчезли где-то в складках ее ветхого широкого платья.

— Что там за беда опять у вас приключилась, ученые вы мои? — голос бабки сразу стал слаще, потек как сироп, взгляд выцветших глаз смягчился.

— Тут вот какое дело, Забава Ильинична… — Кащеев подробно описал наше недавнее приключение и сунул ей под нос ту самую бумажку с нарисованным незамкнутым цветком. Та внимательно его выслушала, поворачивая голову то вправо, то влево, как ворона. Потом уставилась на меня выжидающе. Я стоял молча, не зная, что делать.

— Сюда иди, отрок, гадать тебе сейчас буду, — сказала она. Я посмотрел на Кащеева. Тот утвердительно кивнул. Я подошел ближе. — Руку давай, бестолковый!

Протянул руку. Она ухватила меня за ладонь и подтащила ближе. Долго-долго разглядывала линии и шевелила губами, как будто читала. Потом снова посмотрела мне в глаза.

— Не тот ты оказался, — сказала она. — Поторопился Федор наш Кузьмич. Ждал другого, а появился ты. Он сослепу и принял тебя за него.

— Это за кого еще? — спросил я.

— За того, на чье место ты метишь, яхонтовый, — пропела старуха. — Что? Непонятно объяснила? Эх, все вам растолковывай… Федор свет Кузьмич носил в душе Лихо. Впустил когда-то, польстившись на обещания, а к старости оно его стало поедом жрать да наследника требовать. А наследника-то он и не сотворил подходящего. Ждать пришлось. Взывать-вызывать. Чтобы плоть единая да кровь одна. Новое вместилище для Лиха своего. А потом Лихо выпустил, а наследника-то рядом и не оказалось! Только ты, непутевый.

— Это он силу вроде как передать хотел? Как колдун из сказок? — вырвалось у меня.

— А ты что ли тоже из сказок, коли колдун? — бабка засмеялась.

— Ой… — я задумчиво почесал в затылке. — Так это он сбежал искать этого наследника?

— Все так, изумрудный мой, все так, — бабка поднялась с табурета. — А раз сбежал, значит бродит он где-то рядом.

— Так он что, доппельгангера моего ищет? — спросил я.

— Ишь ты, слова-то мы какие ученые знаем! — бабка засмеялась. — Нет, миленок, тень твоя ему без надобности, ему живая плоть нужна. Настоящая, с кровью горячей, а не пылью могильной. И непростой кровью-то, ох непростой… Корона будто там мне привиделась, — она снова пристально посмотрела на меня. — А тебе бы поостеречься брата неназванного своего. Настанет день, когда свет станет тесен для вас двоих.

— Что еще за брат такой? — спросил я.

— Тот самый, на чье место ты метишь, милый, — бабка отпустила мою руку и отвернулась. — Все ты понимаешь, не прикидывайся. И встреча ваша случится, дай только срок. Записано это не чернилами да не в книге.

— Так я вроде как ни на чье место не метил… — пробормотал я.

— Ну, метил — не метил, а занял, — старуха развела руками. — Судьба такая. Можешь сесть на жопку да руки сложить, а можешь угрем извиваться.

— А с доппельгангером мне что делать? — наудачу спросил я.

— Так известно что, — сказала бабка и усмехнулась. — Только не скажу. Оплачено за один сеанс, а это другой. Сам приходи, один, без этих вот двоих, бабника циничного да алкаша беспутного. Тогда может и скажу.

Я оглянулся на Кащеева. Вид у того был хмурый. На меня он не смотрел. Ларошев же, напротив, оживился. Глаза блестят, за голову больше не хватается.

— Коли больше ничего не надобно, проваливайте, у меня и без вас дел полно, — бабка демонстративно уселась обратно на табуретку и принялась выбивать трубку об подошву своих стоптанных кирзачей. Кащеев мотнул головой в сторону машины.

Машина вырулила из переулка, где стоял дом Забавы Ильиничны, а я крутил головой, запоминая дорогу.

— Я бы не рассчитывал, что она чем-то тебе поможет, — сказал Кащеев. — Что-то она умеет, что-то знает, но все больше про то, как пыль в глаза пустить. Настоящей магии в ней нет, ни один заубер-детектор не обнаружил. Так что…

— Что-то ваша настоящая магия оказалась ни на что не способной против того призрака, — язвительно проговорил Ларошев.

— Хотя решать тебе, Лебовский, — Кащеев сделал вид, что не услышал замечания Ларошева.

Я кивнул и посмотрел на проплывающие мимо городские улицы. Долбаный старик. Долбаный доппельгангер. И как мне теперь снова завести разговор с Ларошевым про архив?

Но мне повезло. Когда мы снова оказались во дворе университета, Кащеев практически сразу же посмотрел на часы, пробурчал что-то про срочные дела и торопливо ушел в сторону общежития. Я повернулся к Ларошеву, но рот открыть не успел.

— Значит, другой это Федор Кузьмич, как же, — сказал Ларошев, потирая ладони. — Ты понял, что сказала нам эта бабка?

— Насчет моего неназванного брата? — спросил я.

— Именно! — Ларошев поднял палец вверх. — Его Лихо потребовало новое тело, и чтобы не простое, а непременно с императорской кровью. Значит сам он тоже вовсе не обычный поп-расстрига, как нам тут Кащеев заяснял. И что двести пятьдесят лет человек жить не может, это тоже не аргумент. Живет же Унгерн уже вторую сотню, а на вид такой, что помирать явно не собирается…

Спрашивать про какого-то там Унгерна мне не хотелось. И, как ни странно, про Федора Кузьмича тоже ничего не хотелось знать. Я что-то был сыт по горло всей этой сверхъестественной жутью. Хотелось отвлечься на что-то более земное. «Надо было попросить высадить меня в городе, у Толкучего рынка», — подумал я. Я тогда позорно сбежал от Натахи, а надо бы объясниться. Веду себя, как крыса, самуму противно. Правда, история про двойника, который творит вместо меня всякие мерзости, выглядит на свежую голову как какие-то детские оправдашки, но это явно лучше, чем ничего.

— Владимир Гаевич, — говорю. — У меня от всей этой мистики что-то в голове уже каша. Может займемся чем-нибудь практичным? Например, начнем наводить порядок в архиве, как мы и планировали?