Как целует хулиган (СИ) - Андриевская Стася - Страница 39

– Ты что... Идиот ты... Да я...

Данила не слушал – задрал майку, вжимая девчонку в дверцу без замка, зло прикусил сосок, одновременно расстёгивая свои джинсы.

– Ты охренел? – шипела она, отпихивая, а когда он рывком развернул её спиной и дёрнул молнию на шортиках, забилась не на шутку: – Стой, да стой ты! Дебил, стой!

Данила замер. Насиловать не собирался. Не интересно.

Девчонка выдернула из его захвата руки, завозилась. Показалось – суетливо застёгивает шорты, но она вдруг сунула ему в ладонь что-то квадратное, шуршащее:

– Только по-быстрому давай!

...Когда всё закончилось, даже не дал ей толком привести себя в порядок. Схватил за запястье и потащил в зал. Девчонка сначала не поняла, а потом начала упираться и даже отчаянно драть его кисть когтями, вырываясь. Но Данила доволок её до столика, грубо пихнул на колени парню. Тот едва не рухнул вместе со стулом назад. Тут же забычил, вскакивая.

– На хуй её гони, братан! – схватив его за затылок, проорал Данила в стремительно багровеющее лицо и сунул в ладонь завязанный на узел презерватив. – Сука она у тебя!

...

Вот только, где его взять-то – такой клин, чтобы наверняка вышибло?

...

Пьяно пялился в тёмный, с отсветами уличного фонаря потолок. Под ухом мурчал Барс, распухшая губа пульсировала, сбитые костяшки на кулаках противно саднило. А на душе такая тоска, что хоть вой...

«А Киру мы просто не скажем...» – зачем она это сказала? Уронила едва слышно, будто случайно, а получилось – как с ноги по яйцам влупила. А ведь она тоже могла бы вывернуть всё против него и в предательстве братана обвинить. Серьёзно, было ведь за что! А она...

Не мог стереть из памяти её сжавшуюся фигурку и закрытое дрожащими ладонями лицо. Что может быть херовее её слёз?

А он ведь просто испугался, как последний лошара, поэтому и психанул. Да, вот так банально – очнулся в последний момент и дико испугался своих слетевших тормозов... Ну и чем тогда он лучше неё? И чем она виноватее?

«А Киру мы просто не скажем...»

Нет, она, конечно, тоже хороша – и нашим, и вашим подмахивать, но...

Дрожала от желания в его руках, а сама при этом думала о другом – и это резало теперь по живому. Он хотел её всю, единолично и безраздельно! Но в то же время понимал, что двинулся на ней настолько, что за возможность оказаться на месте Кирея, даже согласился бы смотреть сквозь пальцы на её измены.

Мандец, блядь. Как это?!

Вот только он не на месте Кирея. А Маринка, какой бы она там ни была – девчонка братана, и его всё устраивает. А значит, она табу. Без вариантов, без разговоров. Без хождений по грани и дурацких игр...

Мог ведь просто сразу отдать ей чёртов батник? Мог. Отдал? Ага, херов там! Только после того как чуть не сорвался.

Да блядь, сорвался уже! Сорвался, сука!

«А Киру мы просто не скажем...»

Нет, ну а всё-таки, почему она о нём вспомнила? Неужели всё-таки сравнивает их?...

Да блядь, а какая разница-то?!

Всё, нахер!

Спугнув Барса с пригретого местечка, резко повернулся лицом к стене.

За то что обидел, надо извиниться, тут без вариантов. И всё. Дистанция. Девчонку постоянную найти. Хотя нет, ну их на хер, постоянных, лучше покуролесить, пока сам себе хозяин.

А эти двое пусть как хотят. Хоть женятся. Похрен. Всё, теперь уже точно.

Утром папа осчастливил окончательным разрешением поехать в Китай. У Маринки аж горло болеть перестало, и ненадолго отступила хандра.

Но в институте опять всё начало раздражать, особенно этот Димка, блин. А он, как назло, сегодня был особенно в ударе: много шутил, в танце вёл как никогда играючи, страсть изображал нешуточную, а под конец даже нагло хватанул Маринку за грудь. Правда тут же сделал вид, что это случайно и скользнул ладонью на плечо, но она психанула и, наплевав на требования Ефимыча не срывать репетицию, выскочила из зала.

В раздевалке было безлюдно, повсюду раскиданы шмотки. Села на подоконник, положила подбородок на колени. По щекам тихо поползли слёзы. Обиделась на Димку? Да вот ещё! На дураков не обижаются. Просто та пустота, которая обрушилась на неё этой ночью, стала вдруг совсем невыносимой и безысходной. Хотелось чего-то радикального, каких-то перемен или даже глупостей, которые впустят в жизнь свежую струю и станут поворотной точкой, после которой всё начнётся заново. Нормально.

Вот только папина и Оксанкина нежность, случайным свидетелем которой она стала этой ночью, была похожа на волшебный мираж или нежного мотылька, впервые распустившего крылышки. Маринка даже не думала, что у них всё может быть настолько красиво и как-то... молодо. Словно они и сами были всего лишь наивными подростками, сумевшими, наконец, разобраться в себе. И Маринка просто не имела больше права нарушать их идиллию своими выкрутасами.

Единственным светлым пятном впереди сиял Китай. Вот там точно вам всё другое и всё заново! Они уедут туда с Киром, и всё время будут вместе, и никаких больше друганов– братанов, с их проверками на вшивость.

Вспоминать о Даниле было больно, тут же захлёстывало стыдом и ненавистью. И беспомощностью перед правдой, в которую он так жестоко ткнул её носом. И обиднее всего, что с её стороны в тот момент всё было искренне. Бред конечно, но её почему-то реально потянуло к нему, и она просто поддалась. Хотя и не должна была – в этом идиот прав.

Ну вот как она могла так запутаться в двух соснах? Одна из которых, к тому же, просто тупой неадекватный дуб!

Господи, как же хорошо было, когда его не было! Всё понятно, спокойно и правильно. Свалился, блин, на их головы...

– Иванова, ты чего тут сидишь-то? – ворвалась вдруг в раздевалку Катька. – Там такое! Там этот ваш, Диману морду бьёт!

И умчалась. Маринка бросилась следом, но застала уже только толпу любопытствующих танцоров и Ефимыча с тётками из бухгалтерии, вздыхающими над лежащим на полу Димкой. Он зажимал окровавленное лицо рукой и стонал.

– Иванова, – окликнула её, выглянув с кафедры, Наталья Петровна, – зайди!..

– Ну что там? – кинулась к ней Катька, едва только Маринка вернулась в раздевалку. – Что она тебе сказала?

Но вокруг с интересом присматривались и прислушивались девчонки, поэтому Маринка лишь пробралась в дальний угол и молча суетливо переоделась. Щёки пылали. Ярость раздирала. Выскочила из раздевалки одной из первых, следом за ней Катька.

– Иванова, да стой ты!..

Догнала в туалете. Маринка, приникла к крану, отчаянно желая ледяной воды, но вместо этого шла просто прохладная. Напилась такой. Прижала мокрые ладони к щекам.

– Петровна сказала, что ещё один подобный залёт, и я никуда не еду. Блин... Твою мать! Откуда он тут взялся вообще?! Что случилось-то у них, Кать? Я же даже не в курсе! Меня тупо не было, а всех собак на меня повесили!

– Ну... Когда ты сбежала, Ефимыч пару раз Ритмы сердца прогнал и перерыв объявил. Я в коридор выхожу, а там этот ваш, спрашивает, где ты...

Маринка замерла:

– Что ты ему сказала?

– Ну что ты психанула и в раздевалке, наверное, сидишь. Он говорит, а чего психанула. Я ему рассказала про Димку. Но я-то по приколу рассказала, ну подумаешь, пошутил пацан... Я же не знала, что этот твой такой психованный!

– Он не мой! – зло прошипела Маринка.

– Ну хрен с ним, не твой, какая разница-то! Он меня даже не дослушал толком, просто кинулся на Димку и...

Молча дождались, пока сделает свои дела и уйдёт забежавшая в туалет девчонка.

– А он вообще такой, бедовый, да? Рожа подбитая, перегаром на километр разит.

– Да, он дебил, Кать. Мне раньше казалось нормальный, но оказалось, конченый дебил... – подтёрла поплывшую тушь. – Я только не пойму, с чего Петровна взяла, что он имеет ко мне отношение? – И вдруг дошло. Резко развернулась к Катьке. – Это ты ей сказала, да?

Катька попятилась к выходу.

– Марин, да я же без всякого! Она неожиданно так схватила меня, говорит – знаешь, кто это такой? А я что... Я говорю, вроде бы к Ивановой приехал. Но я же ВРОДЕ БЫ сказала! Я же не утверждала...