Крыжовенное варенье (СИ) - Шеховцова Наталья - Страница 24

Х Х Х Х Х

Почти два года назад, 2 октября 1756 года Елизавета Петровна увидела на небе отчетливую светлую точку с горящим хвостом. «Это знак, скоро и я упаду со своего трона, как эта комета падает сейчас с неба», — подумала мнительная императрица и, вцепившись в икону, забормотала какие-то молитвы. Через три недели с ней случился приступ. Она осела в обмороке, лицо помертвело, из груди вырывались хрипы. Государыню долго не могли привести в чувства. Несколько месяцев она провела в постели. Приступы повторялись один за другим, почти ежемесячно. Болело все: голова, грудь, живот, ноги… Одни полагали, что с императрицей случился апоплексический удар, другие ссылались на воду в животе (заболевание, считавшееся явным предвестником смерти), третьи говорили о быстро разраставшейся опухоли во чреве.

Больше ей не суждено было щеголять в модных платьях с узкой талией. Шнуровка корсета доставляла ей нестерпимые муки. Императрица приказала сшить себе несколько балахонов, в них и появлялась на люди.

Кто займет трон? Сей вопрос стал самым обсуждаемым в околодворцовых кругах. Понятно, по закону бы, Петр. Но слишком многим этот вариант не нравился.

Те, кто мог хоть как-то повлиять на итог борьбы за корону, строили свои планы и козни. Графы братья Шуваловы, например, собрали тридцатитысячное войско, с тем, чтобы вызволить из темницы заточенного там Ивана VI. Тому удалось поцарствовать, не вылезая из пеленок: в три месяца от роду он стал императором, разумеется, при регентах, — в год и три месяца его с трона свергли и заточили в крепость. Теперь Иван подрос, достиг мужеской зрелости. Одного не учли заговорщики: юноша взрослел в тюрьме и не получил ни должного образования, ни опыта, дабы править Россией. Впрочем, возможно, именно на это и рассчитывали братья-графы, полагая, что им, как главным сподвижникам, при дележке «пирога власти» достанется самый лакомый «кусок».

Испуганный планами Шуваловых, Петр прибежал к жене. Он всегда спрашивал ее совета в сложных ситуациях… И Екатерина его волнение уняла. Она ровным спокойным голосом, с точностью до каждого часа, описала все свои действия в случае смерти императрицы. Вначале она заберет Павла и поместит его под надежную охрану. Потом известит пятерых подкупленных ею гвардейских офицеров о том, что ей нужна помощь. И те явятся, прихватив с собой солдат… Тем временем она вызовет коменданта дворцовой охраны и, поставив его перед фактом смерти государыни, заставит присягнуть на верность Петру…

Простодушного Петра отнюдь не насторожила хладнокровная продуманность плана. Да и Екатерина не хитрила. Хотя она и понимала, что все упомянутые люди верны именно ей, а не ее супругу, Великой княгине все же пока не хватало дерзости строить прожекты относительно собственного воцарения. Она полагала, что поначалу будет «править» Россией посредством бесхребетного и недальновидного, почти всегда пьяного, муженька, управляя им как куклой в ярмарочном балагане. «Если уж он просит у меня совета даже в том, как украсить спальню к приходу его очередной воздыхательницы, разве он сможет управлять государством без моей помощи?»

Х Х Х Х Х

Дабы упрочить преданность сторонников и обезоружить противников, в Ораниенбаумском саду (том самом, который три года назад Великая княгиня начала возводить собственными руками) был затеян грандиозный бал.

Конечно, официально это гулянье Екатерина Алексеевна устраивала под благовидным предлогом «разогнать сплин у своего муженька». Петр в последнее время пребывал в некотором унынии. То ли его удручала третий год тянущаяся война между Россией и Пруссией (причем его любимая Пруссия с некоторых пор все чаще сносила поражения, а в январе 1758 года была взята и ее столица — город Кенигсберг), то ли наметились какие-то раздоры с любовницей — графиней Елизаветой Воронцовой? Так или иначе, Екатерина Алексеевна заявила, что желает развеселить супруга, и разослала кучу приглашений в Петербург и Кронштадт.

Она ухнула на пирушку пятнадцать тысяч рублей. Это была колоссальная сумма, особенно, если учесть что на весь год для личных нужд ей выделялось из казны всего тридцать тысяч.

Широкие столы были расставлены прямо вдоль большой липовой аллеи. Едва разнесли первое блюдо, вдалеке поднялся занавес, и из-за него выкатилась огромная колесница. Тяжеленная. Мужики сколачивали ее из дерева две недели. Спланировал сие сооружение сам Ораниенбаумский архитектор Ринальди. На колеснице помещались шестьдесят человек музыкантов и певцов. Вокруг отплясывали еще несколько десятков танцоров и танцовщиц. Чтобы перемещать повозку потребовалось двадцать быков. А чтобы быки не выглядели слишком мрачными, им на шеи, да на рога напялили цветочные венки.

Когда колесница поравнялась со столами, в небе над ней выплыл месяц. Все решили, что предусмотрительная хозяйка распланировала даже это явление природного светила. Тем не менее, тьма не спешила опускаться на землю. В эту пору в Ораниенбауме заканчиваются Белые ночи. Небо лишь успело слегка посереть, тени стали мрачнее, да предметы туманнее. Никаких особых хлопот это не принесло. Разве что, кое-кто из гостей, перепутав, вместо маринованных помидоров отведал красный перец, но не более того.

После второй очереди блюд, забили в котлообразные литавры. Откуда ни возьмись, выскочил скоморох, с бубенцами на четырехконечном колпаке: щеки нарумянены, на носу черные рисованые конопушки. Погудел в дудку и ну кричать:

— Люди добрые, гости желанные!

К палаткам спешите, подарки получите!

Девицы-красавицы, кому что нравится?

С краю поляны действительно стояли две палатки, стилизованные под маленькие домики, с появлением скомороха створки окон в палатках откинулись, занавесочки распахнулись. В одном окошке появилась бородатая голова дворника Федора, в другом — круглое личико Татьяны.

Анклебер, пользуясь благоволением Великой княгини, взял с собой на праздник жену придворного конюха. И, чтобы женщина чувствовала себя увереннее среди знатных дам да их кавалеров, подарил ей маленькую шляпку «Бержер», последний крик моды: блин из тонкой соломки с загибающимися кверху краями, в центре — полусфера из голубых и розовых цветочков. Снизу, ровно под тульей, — маленький жесткий ободок, от него идут две голубые атласные ленты (шляпка крепится на самой макушке, чтобы не спадала, ленты завязываются под косой в бант).

Даже сама Екатерина Алексеевна, когда столкнулась с женой конюха в саду, окинула ее фасонистый головной убор завистливым взглядом. А может быть, это Татьяне только показалось? Одно точно, Великая княгиня поручила ей ответственейшее дело: презентовать самые хрупкие изделия — фарфоровые статуэтки: розовощеких ангелочков, белокурых Лелей, да собачек с кошечками… И Татьяна считает, что шляпка в этом доверии сыграла не последнюю роль.

Завидев первых гостей, направляющихся к палатке, Татьяна запустила руку в плетенку и вытащила одну из статуэток наугад. Попался пятнистый котенок с розовым бантиком на шее. Подняла его над головой, повертела, так, чтобы заиграли реснички из сусального золота… Да пожадничала, этакую финтифлюшку да ее бы Прохору, вот мальчуган порадовался бы! Татьяна скорехонько припрятала котеночка в карман фартука. Метнула глазками, не видал ли кто?

Федору досталась раздача разномастных подарков. Он разложил на «подоконнике» по экземпляру от всего имеющегося в наличии: гребешок для волос, брошь, веер, портупею, перчатки из гаруса;… «Нехай сами выбирают, кому что любо!»

По замыслу Екатерины, все эти безделицы должны были оставить добрую память о празднике у каждого, кто на нем присутствовал. Приглашенные на бал и вправду радовались гостинцам, будто дети малые. Гофмейстерина Анна Никитична Нарышкина еще днем наказала Федору отложить для нее кораллового цвета шелковый бант. Теперь же, получив заветный презент, тотчас пришпилила его к лифу.

Очень пожилая дама с седыми кудряшками и скрипучим голосом, оную под руки вели двое слуг, отвесила Татьяне комплимент, поинтересовавшись, нельзя ли вместо фарфоровой статуэтки забрать очаровательную соломенную шляпку с ее головы. Жена конюха зарделась. На минуту задумалась, что ответить? «Великая княгиня наказывала быть со всеми любезною… Э! Будь что будет! Пущай от двора отлучают, пущай розгами бьют! Не отдам шляпку. Жалко!» Но отказывать почтенной госпоже не пришлось. Та, с хрипотцой хихикнув, переменила желание: