Противоестественно (СИ) - "Shamal" - Страница 6

— Было приятно с вами пообщаться, надеюсь, еще увидимся. Поболтаем о жизни, хотя, я думаю, вам молодым не очень-то интересно с нами, стариками, — Николай Степанович или Степан Николаевич пожимает мою руку и его глаза бегают, будто у крыски. Он мне неприятен, но я сдержанно улыбаюсь на кривую шутку.

Мы еще минуту обмениваемся любезностями, и я наконец-то свободен. Дверь за моей спиной закрывается, и я чувствую, будто на шее наконец-то развязалась удавка. Почти на ощупь двигаюсь к калитке и, только оказавшись вне зоны досягаемости, позволяю себе достать из кармана пузырек с таблетками и закинуться сразу двумя. Может быть, хоть сегодня я смогу уснуть?

***

Дверь в мою квартиру распахивается с такой силой, что я едва не роняю чашку свежезаваренного кофе.

Алек в своих белоснежных кедах и джинсах с дырками на коленях выглядит необычайно гармонично. Так ему больше идет. Пафосный мальчик-мажор, коим он и является.

Ухмыляюсь, делая глоток кофе, не обращая внимание на боль в обожженном языке, и почему-то думаю о брате. А ведь когда Владлену было двадцать, он тоже одевался в подобном стиле. Это сейчас он семейный человек, а раньше…

— Ты никогда не запираешь на замок? — Алек осматривается, даже не думая закрыть за собой дверь на лестничную клетку. Мне похуй, даже если она будет нараспашку весь день.

— У меня нечего брать.

Это только отчасти правда. Брать есть что, но какая разница, есть оно или нет? Всё это барахло имело бы ценность, будь у меня тот, с кем я мог бы и хотел делить быт, к кому хотел возвращаться после работы, кто был бы благодарен мне за то, что я есть. Звучит достаточно эгоистично, или добавить что-то еще?

Алек смотрит выжидающе, поигрывая ключами от машины, а я делаю максимально равнодушное выражение лица. Он не выдерживает первый.

— Может быть, ты начнешь собираться?

Я только приподнимаю бровь и ухмыляюсь. Уверен, получается жуткая улыбочка.

— Куда?

Алек злится, и это забавляет. Милый мальчик, но все-таки…

— Ты обещал, что будешь сегодня в клубе. Никита празднует день рождения, ждёт только нас, и там будет…

— Мой брат, — я заканчиваю фразу за него. — Спасибо, я в курсе.

Мальчишка только равнодушно пожимает плечами и идет на кухню. Достает из холодильника продукты и мастерит себе бутерброд. Я молча наблюдаю за ним, допивая кофе, и, честно говоря, побаиваюсь, что он начнет задавать вопросы. А он начнет рано или поздно.

Алек обводит взглядом кухню, и его взгляд падает на пузырек с антидепрессантами. Название известное, и он не может не знать, что это и для чего. Он мальчик смышленый, сможет сложить два плюс два. Хотя вряд ли он поверит в…

— Вы не особо ладите, да?

Сканирует меня взглядом, и я чувствую себя провинившимся школьником, что оправдывается перед завучем за частые прогулы.

— Если бы я хотел обсуждать брата, я бы пошел к нему, — говорю резко и, нет, я не жалею об этом. Пусть лучше сразу поймет, что я не из тех, кто будет перетирать кости за спиной. Особенно свои кости.

— Но, тем не менее, Никита в курсе.

Ставлю чашку на стол с громким стуком. Мне даже не надо открывать рот, чтоб Алек понял, о чем я хочу спросить.

Парень поднимает обе руки в защитном жесте, не выпуская из одной надкусанного бутерброда, и тихо отвечает, не спуская с меня глаз.

— Он только сказал, что у тебя зацикленность.

Да, Алек определенно не дурак. В отличие от Ника, что своими неосторожными словами вложил в руки мальчишки последний кусочек пазла.

Зацикленность, таблетки, нежелание видеться с братом и мои предпочтения в постели. И дебил бы понял.

Но я не хочу опровергать или подтверждать теории, которые (я уверен) он уже построил в своей голове. Догадки — это наклонная плоскость, и рано или поздно по ней можно скатиться вниз.

Алек уходит спустя минуту молчания. Это глупо, но я действительно боюсь, что он заговорит с Владленом и что-то ему скажет. Что-то скажет…

Дрожащими руками выбиваю сигарету из пачки и с наслаждением вдыхаю дым затяжка за затяжкой. Спустя час я уже в шаге от того, чтоб прыгнуть в такси и помчаться в клуб. Не знаю зачем.

В голове прокручиваются разные варианты развития событий. Вот Алек подходит и спрашивает у Влада напрямую, а тот дает ему в табло, даже не дослушав. Вот Алек напрямую спрашивает у Никиты. Вот Алек ничего не спрашивает, а сам рассказывает кому-нибудь.

Не знаю, что там может происходить, но одно я знаю точно. Если Владлен даже просто допустит мысль, что я мог кому-нибудь рассказать свою позорную тайну, он вычеркнет меня из жизни, как сделал это десять лет назад. Но только с той огромной разницей, что второго шанса реабилитироваться мне не будет дано.

В прошлый раз, когда я вышел из детской колонии, мне едва ли исполнилось восемнадцать. Я пил как проклятый, бил ебла в барах и снова попадал за хулиганство. Я жил, как бомжара и рыдал по ночам, как девка, на чужих диванах подставляя задницу первому встречному. Я был отбросом. Я был сучкой этого города. Все ради того, чтоб вытравить из себя противоестественные, никому не нужные, гадкие чувства.

Судорожно выдыхаю и тушу сигареты об руку. Слезы брызгают из глаз от безысходности и боли. Это чертовски больно.

И тогда я услышал, что у Владлена родился сын. Я приполз к нему на коленях, умоляя позволить видеться с малышом. Не знаю, почему для меня это было так важно. Ребенок… боже, как будто я когда-то мечтал о детях!

Он смотрел на меня сверху вниз, стоя на пороге своего дома, а я ползал перед ним на коленях. Пьяный, жалкий…

Брат присел на корточки и сказал тихо, но четко, голосом, не терпящим возражения:

«Ты бросишь пить и пойдешь лечиться».

Что он видел перед собой? Алкаша, уголовника, дебошира, шлюху, бомжа. Что видел я? Отца, мужа, сына — одним словом мужчину.

Как я мог мечтать, что он когда-нибудь улыбнется мне? Наивный чукотский парень.

***

Брат смотрит на меня с презрением. Он всегда так смотрит, когда ему приходится прибегнуть к моей помощи. Юлька позвонила вечером и попросила посидеть с Максом, потому что больше некому. Недолго, всего пару часов, но и это было для меня за счастье. С мелким меня редко оставляли одного.

Время пролетело столь стремительно, что я даже не успел привыкнуть к его обществу. Вот Макс достает свою коллекцию машинок, а вот уже и пора прощаться.

— Владлен, я… — мне хочется сказать хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь, чтоб задержаться еще ненадолго. Понимаю, как сейчас выгляжу. Небритый, невыспавшийся, наверняка, с темными, нездоровыми кругами под глазами. Зрелище не для слабонервных, определенно.

Брат смотрит, придерживая дверь. Уверен, он мечтает, чтоб я ушел.

Сказать мне действительно нечего, и я выдавливаю из себя самую жалкую из всех возможных улыбок и ухожу.

Хочется подбухнуть, забив на кодировку, хочется вернуться к наркоте. Хотя почему это происходит, мне не понятно. Я же пью таблетки, да и ничего такого особенного в этот день не произошло. Меня и раньше просили посидеть с мелким, а отношение Владлена ко мне так и вовсе не меняется со временем. Все на своих местах. И я на своем месте.

Моя квартира выглядит еще более убогой, когда я возвращаюсь в нее после того, как побывал гостем в доме брата. Они с Юлей чистюли, аккуратисты, педанты. У них всё разложено по полочкам. Они — лучшие люди, которых я знал.

Иду почти наощупь, в комнатах так темно, что можно выколоть себе глаза, все равно ничего не изменится. Никогда ничего не меняется, даже если очень хочется. Никаких криков, никаких истерик мои стены не видели. Правда, видели тихую попытку суицида, а так больше ничего примечательного. В памяти только кровавое пятно на ковре, да порванные обои. Наверное, это была наивная попытка привлечь внимание брата. Самая глупая попытка в моей жизни. Просто нужно было резать глубже, сильнее давить на лезвие… Я, наверное, смирился с положением вещей.

— Может быть, ты будешь закрывать дверь хотя бы когда уходишь из квартиры?