НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 21

— На, возьми — протягиваю я ей. Она берет у меня два канцелярских зажима и внимательно их рассматривает. Поднимает на меня вопросительный взгляд.

— Сейчас зайди за одну из ширм и прицепи эти штуковины себе на соски — говорю я самым расслабленным тоном, который только могу себе позволить. Подобное требование без предыстории звучало бы как произвол, а с обоснованием — вполне себе. Однако и выполнить его Наоми не сможет, а значит наконец оставит меня в покое. Так что… как там говорила монашка, после того, как ее в переулки изнасиловала рота солдат — и вдосталь и без греха.

— Что?! — глаза у Наоми заметно округляются и я торжествую. Ага, получай, фашист гранату! Думали опять на Кенту лишние социальные обязательства повесить? Фиг вам. Я еще подработку себе найду, у меня спортзал больше половины карманных денег съедает, мне деньги нужны, у меня потребности, я молодой организм. Мне нужны перчатки, ладно бинты я купил, они копейки стоят, но перчатки желательно свои, а они дорогие, вот поставит меня сестренка на счетчик и полгода не смогу на перчатки накопить. Так что из школьного клуба я уйду и найду себе подработку. У меня и так времени нет, а напрягать маму «дай денег» — ну совсем неправильно. Уверен, что она бы дала и только порадовалась, но, блин…

— Но… — Наоми смотрит на канцелярские зажимы, потом непроизвольно опускает взгляд на свою грудь и облизывает пересохшие губы. Да, сейчас она представляет, как ей будет неприятно, когда холодный металл зажимов сожмет ее теплую, упругую плоть. И как ей будет стыдно. А еще она думает о том, что сделать это — означает подчиниться.

— Вот видишь. — говорю я: — сегодня ты многое узнала. Большего тебе и не надо, зачем? Ты же правильная девушка, не извращенка какая-нибудь, верно? Так что давай, верни мне эти штуковины, и мы забудем про этот разговор… — я протягиваю к ней ладонь.

— Вот как… знаешь, Кента-кун, я тебе уже сказала, что я — не проиграю! — Наоми решительно вскидывает голову, встает со стула и проходит к угловой кровати, задергивает ширму.

— Да погоди ты! — кричу я вслед: — это же не игра! Давай я сейчас признаю, что проиграл? Давай? Все, я Такахаси Кента проиграл! — блин, думаю я, где-то я передавил, староста такая — она некоторые вещи как вызов воспринимает, тут надо было ей дольше подумать дать, а я… надавил «верни зажимы» и как-то спровоцировал ситуацию «тебе слабо». Черт. За ширмой слышно тихие ругательства вполголоса, невнятная возня. Потом — тишина…

— Холодные… — говорит Наоми из-за ширмы и ее голос звучит как-то по-особенному или мне это кажется:

— И это больно. — продолжает она через несколько секунд: — довольно-таки…

— Очень? Если слишком больно — то снимай… мы …

— Нет, я уже привыкла… — ширма отодвигается и Наоми выходит обратно. Она покраснела и тяжело дышит. Ее рубашка в груди заметно топорщится, и я стараюсь не пялится туда. Конечно, она прицепила зажимы и снова одела все сверху.

— Ну? — с вызовом смотрит она на меня: — видишь?

— Хорошо, ты выиграла — примирительно поднимаю руки вверх: — признаю. Но …

— Арара, какие у меня сегодня гости — вплывает в дверь Мидори-сан в своей кокетливой шапочке медсестры и белом халате, который так явно обтягивает ее фигуру в талии: — Кента-кун и Наоми-тян! Кента, ты опять из-за девочки подрался? Сколько я тебе говорила, что тебе стоит обращать внимание других девушек, обделенных мужским вниманием… я то уже старовата для тебя, но Наоми-тян…

— Мидори-сан! — и так уже красная Наоми краснеет еще пуще: — я пришла помочь вам с кабинетом и документами.

— Конечно, милочка, только подожди минуточку, я Кенту отпущу, он у нас герой-любовник… сколько крови, сколько песен за прекрасных льется дам, а? — Мидори опускается в свое кресло и делает мне жест, приглашая показать свою болячку. Я протягиваю руку и она уверенными движениями — снимает с запястья бинты.

— Хм… ну все хорошо. — выносит она вердикт: — не болит больше? Ага, а тут? Ясно. Наоми-тян, подай мне супинатор на запястье — вот там в шкафу… ага, спасибо. — красная Наоми подает супинатор и Мидори не торопясь, аккуратно прилаживает его к моей руке.

— Ну вот. Как новенький, а может даже еще лучше. — говорит Мидори, закрепив супинатор: — есть такая сказка Кэннета Грэма, «Ветер в ивах» называется, не читал? Я вот читала в оригинале, на английском языке. Так там дядюшка Рэт поранил свою ногу о железную скобу и был очень расстроен. Но Барсук промыл ему ранку, залепил ее пластырем и «нога стала как прежде, а может быть даже еще лучше». Этот как раз наш случай. — она улыбается и поворачивается к Наоми: — дорогая, принеси мне журнал о школьных травмах. Вон тот, синенький. И почему ты вся красная? У тебя температура?

— Нет! — выдавливает из себя Наоми, метнувшись за журналом: — у меня все в порядке…

— Ну не надо мне врать — укоризненно качает головой Мидори: — я же вижу, что у тебя жар. Погоди, — она тянется за стетоскопом: — Кенту отпущу и тобой займусь…

— Не надо! — сжимается Наоми, прижав журнал к груди, словно защищаясь: — пожалуйста!

Я смотрю на нее и понимаю, что у нее под рубашкой, под бюстгальтером — канцелярские зажимы, которые трутся об одежду при каждом ее движении, стимулируя ее тело, которое к такому явно не привыкло. Дать Мидори-сан ее осмотреть сейчас — это катастрофа… я бы пришел с канцелярскими зажимами на сосках — ну и ладно. Как говорится, могу себе позволить. Мидори-сан, конечно, не преминула бы надо мной посмеяться, но и только. А вот для Наоми такой поворот дел означал бы катастрофу. Надо ее спасать, сам ее сюда и завел, вот самому и спасать надо.

— Мидори-сан! — говорю я, а в голове мелькают варианты действий. Все, как назло — не очень.

— Совсем из головы вылетело! — продолжаю я: — нас с Наоми дежурными же оставили, нам надо бежать! — я хватаю Наоми за руку и вытаскиваю из кабинета: — мы сейчас вернемся, Мидори-сан!

— По коридорам не бегайте — расшибетесь! — кричит нам вслед Мидори.

— Бежим! — говорю я, и тяну Наоми за руку. Она мотает головой, выдергивает руку и прижимает ее к груди.

— Я-я…. Я не могу сейчас бежать — говорит она и краснеет еще больше: — у меня ноги… подкашиваются…

— Чего с тобой? — требовательно спрашивает у меня Хината, и я чувствую, как она легонько толкает меня под столом: — ты чего заснул? Ешь давай!

— Вообще-то в традиции нашей страны глубокое и искреннее уважение к старшим — замечаю я, перестав созерцать пустоту. Пустоту я созерцаю постольку поскольку понемногу осознаю свое положение. Попав в тело Кенты я искренне полагал, что не буду больше попадаться на ловушки социальных обязательства, но поди ты. Одного желания тут мало. В какой-то мере чувствуя свою вину за состояние Наоми-тян — я пообещал ей, что займусь ее просвещением. К сожалению, на самом деле я про это все не так уж и много знаю и знания у меня скорее теоретические и поверхностные. Как тут по дороге человеку психику не свернуть в сторону… и самому в грязь лицом не ударить? Самым верным решением было бы, конечно, сказать человеку правду — мол что не знаю я на самом деле ничего, а все что тут тебе говорил — это же теория, Наоми-тян.

К сожалению, такой финт хвостом не прокатил, потому что Наоми-тян тут же решила, что я все еще ищу способ откосить от почетной обязанности наставить нашу старосту на путь истинный. И уверила меня, что мне достаточно будет научить ее и тому, что я знаю сам. Так что помимо всех прочих обязанностей у меня добавилась еще одна. Хорошо, что удалось сослаться на занятость и пообещать встречи с обучением раз в неделю — у нее дома. Почему у нее дома — потому что по субботам у нее дома никого не бывает. Вот так вот. Чует мое сердце, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но уж тут я по течению поплыл… мда.

— В традиции нашей семьи — есть за ужином, а не в потолок смотреть — заявляет Хината: — а то ма опять… — и она кивает на диван. Действительно, мама, приготовив ужин и убедившись, что мы сели за стол — расположилась на диване с бутылочкой «Кьянти» и тарелочкой сухофруктов.