Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 40

А тут — Чижик! Он может не только купить за валюту, он может доллары, марки и фунты перевести на ваш банковский счет в Тель-Авив, Вену или Париж. Надежно, выгодно, удобно. У вас нет счёта? Ну, есть у вашего брата, дяди, дедушке или к кому вы там едете в Израиль. Говорят, можно открыть счёт через Сохнут? Тем лучше, дядя дядей, а шекели врозь. Оно и надежнее.

Так получилось, что в Союзе рост благосостояния трудящихся опережает рост производства товаров широкого потребления. И потому приобрести хорошую вещь непросто. Директор магазина, завсклад, товаровед — сегодня в почёте. Цену диктует продавец, да.

Но на моём рынке иначе. Продавцов много, а таких, как я, с деньгами в заграничных банках — мало. А с теми, кто готов их потратить здесь, в Союзе, на мебель или на книги, совсем мало.

И потому если кто-то надеется облапошить Чижика, продав вещи по цене дефицита, да ещё срочно, хватай мешки — вокзал отходит, тот будет разочарован. Вас, продавцов, много, а я один. И, главное, не спешу. Не куплю сегодня — куплю завтра, через месяц, через год. Вас, продавцов, через год будет больше, чем сегодня, и много больше, как мне шепнул генерал Тритьяков. Советский Союз уже отменил выкупные платежи за образование, а в будущем намерен сделать большие поблажки на предмет числа отъезжающих. Не из одного только человеколюбия: взамен политики США ослабят действие поправки Джексона — Веника, и будут предоставлять нашей стране кое-какие поблажки в области кредитов и торговли.

Собственно, Тритьяков секрета не выдал, поскольку «Голос Америки» тоже поговаривал об этом.

Так зачем я еду на дачу будущего эмигранта? Затем, что нужно дать знать всем: да, Чижик готов купить мебель. Но только хорошую мебель. И цена по взаимному согласию, которое есть непротивление сторон. В очередь, сукины дети, в очередь! Чижик разборчив и скуп!

Но перед Виктором Луи своих коварных замыслов я не открывал. Я — нечаянно пригретый славой провинциал, от которого всем должна быть польза, в том числе и ему, Виктору Луи. Пусть думает так.

— Нравится? — спросил журналист.

— Что — нравится? — по-деревенски переспросил я.

— Машина.

Мы ехали на «Порше» — двухдверном кабриолете, небольшом, их ещё называют спортивными.

— Интересная, — вежливо сказал я. На самом деле в нём было тесно как в хрущевке после сталинки «ЗИМа». Особенно тесно сейчас, зимой: журналист в дубленке, я в пальто, что привез из Парижа.

— На хорошей дороге развивает все двести пятьдесят в час, — с гордостью сказал Луи.

Дорога, по которой мы ехали, была хороша. Лучше, чем между Сосновкой и Чернозёмском. Свободна от снега, и видно, что чистят её регулярно. Москва же! Но журналист не гнал, ехал на семидесяти, за что я был признателен.

— У нас в Чернозёмске до двухсот пятидесяти не разгонишься. Негде, — ответил я.

— Да и тут негде, — ответил журналист, — а просто приятно знать, что — можешь! Я её купил за деньги от «Двадцати писем другу», кстати.

— Вы писатель? Не читал, извините. Не попадалась.

— Да и не могла попасться. Нет, писал не я. Светлана Аллилуева.

— Аллилуева?

— Дочка Сталина. Я помог ей с публикацией, получил комиссионные, и купил её. «Порше».

— Её? Порше — она?

— Машина — она. Я с детства привык — машина. Не автомобиль. Мечтал о машине. В Москве тогда были «Паккарды», «Кадиллаки», «Мерседесы»…

— В Москве?

— В посольствах. Не мог налюбоваться. И мечтал — о «Мерседесе». Все смеялись, конечно. А вот же — теперь у меня два «Мерседеса», и «Бентли», и «Порше», и много чего…

Интересно, как ему удалось зарегистрировать на себя столько автомобилей? Виктор, вероятно, ждал от меня подобный вопрос, и потому я задавать не стал. Будет нужно — спрошу у Тритьякова.

Не дождавшись, Виктор спросил:

— А вы как, не думаете купить что-нибудь особенное?

— Особенное — вряд ли.

— Ну, у вас же «ЗИМ», тоже не рядовая машина. Просторная, я бы сказал — вальяжная.

— «ЗИМ» мне от дедушки достался, я его не покупал. Хорошая машина, ничего не скажу. Но, конечно, двести пятьдесят ей не по силам. Я как-то на сто десять разогнался, по спидометру, а так — восемьдесят, семьдесят. Хватает.

На самом деле разгонялась Пантера, но это детали.

— Я тоже не любитель торопиться, но приятно знать, что легко можешь уйти от погони.

— От погони лучше уходить на «Жигулях».

— Почему? «Жигули» — ну, сто тридцать, сто сорок теоретически. А «Порше» — далеко за двести.

— «Порше» — машина приметная. Передадут вперед — остановить «Порше» — и остановят. Или по следу найдут, всякий подскажет. А «Жигулей» на улицах Москвы тысячи и тысячи, среди них разом затеряешься, за кем гнаться, кого искать?

— Сразу виден аналитический ум, — рассмеялся журналист. — Значит, собираетесь покупать «Жигули»?

— Пока чемпионат не завершился, ничего не собираюсь, — соврал я.

Ну да, ну да. Сегодня — день доигрывания перед завтрашним последним туром. У меня двенадцать очков, у Балашова, в случае победы при доигрывании, будет одиннадцать с половиной. У Петросяна, что идет на третье место, перед последним туром будет десять очков. И, что самое интересное, в последнем туре мы играем с Балашовым. Мне, чтобы сохранить чемпионское звание, достаточно сыграть вничью, Балашову же, чтобы стать новым чемпионом, необходимо побеждать. Меня.

В отличие от прошлых лет, когда чемпион становился известен задолго до окончания чемпионата, на этот раз все ненадёжно, неясно, непредсказуемо.

Интрига?

Интрига!

Quod erat demonstrandum, то бишь что и требуется показать. Нашим дорогим зрителям. Уверен, завтра будет аншлаг.

Мы подъехали к двухэтажному дому. Дача драматурга, и хорошая дача.

И не жалко бросать?

Видно, всерьез тянет человека на берега Галилейского моря.

Во дворе стояла «Волга», два «Москвича» и «копейка». Мы не единственные посетители. Впрочем, Луи так и говорил — будет творческая компашка, типично московская, стесняться нечего, люди все хорошие, москвичи.

Значит, москвичи.

Хозяин, полный человек лет сорока, был нам очевидно рад: и улыбался, и здоровался, и вообще весть лучился расположением. Такая у человека натура счастливая: радоваться людям.

Он провёл нас в гостиную, где уже расположились семь человек, четыре дамы и трое джентльменов, все тоже в районе сорока лет. Плюс-минус пять. Двоих я узнал по кинофильмам, актеры не самые знаменитые, но и не массовка, нет. Актеры на роли второго плана.

— Прошу любить и жаловать: чемпион по шахматам Михаил Чижик! — объявил меня хозяин. Луи не объявлял, Луи был человеком своим, известным.

Интерес ко мне был, но не бурный. Умеренный интерес. Нет, ко мне подходили, знакомились, расспрашивали даже, но без огонька. Москву чемпионством не удивишь. Знаком ли я с Талем? Знаком. Когда будет новый матч с Фишером? Не завтра. А что слышно о Карпове? Выиграл сильный турнир в Испании. Это правда, что нашим гроссмейстером запрещено разговаривать с Анатолием Евгеньевичем? Неправда, я с ним разговариваю вполне свободно. О чём? О нашем, о шахматном. А бываю ли я у Карпова в доме? Нет, не бываю, Карпов живет в Нью-Йорке, а я, стало быть, в Москве. Где в Москве? В Доме на Набережной. Хороша ли квартира? Жаловаться не приходится, но пока это лишь жилплощадь, голые метры и никакой обстановки. А много ли метров? Изрядно. Что мне налить? Минералки, если возможно. Нет, водку я не пью. Нельзя во время турнира. И даже рюмочку нельзя, завтра решающая партия. Да, если выиграю, сохраню звание чемпиона Советского Союза. Стану четырехкратным. И да, смогу купить «Волгу», без очереди. Если захочу. Или «Бентли», очень приятная машина. Или «Порше», уходить от погони, почему нет.

— Я похищу Чижика, на время — сказал хозяин, и отвел меня в другую комнату, потом в третью и четвертую. Показывал мебель.

Привезена из Германии, после войны, генералом Петровым.

Хорошая мебель, и состояние хорошее. Нет, сам я ни разу не специалист. Но у меня есть такой, знаток. Мастер-краснодеревщик. Давайте договоримся, он приедет, осмотрит мебель, даст свое квалифицированное заключение. Тогда и обсудим цену.