Дыхание бури (СИ) - Виконтов Дмитрий - Страница 34

• Предыдущая
• 34/55
• Следующая

— Всегда до конца, верно? — тратя последние мгновения, перед тем, как мы перестанем быть собой, стянутые ментальными нитями в единое целое, срывающимся от напряжения голосом выдохнул я. Наверное, я мог ее остановить, мог поставить заслон перед вторгавшимися в сознание эмпатическими импульсами — если бы не ответный порыв из глубины собственной души, если бы хоть в чем-то можно было ей возразить, если бы хоть в одном ее слове была ложь. Но она сказала не более того, что я знал и сам — знал, но боялся признаться в этом. Стражи Небес никогда не лгали — в этом была их сила.

Мы потянулись друг к другу, утрачивая ощущение реальности, времени, вырываясь из плена грубых оболочек плоти. Наше дыхание, взгляды сплетались, смешивались, становясь отражением душ, сознаний, в неуловимо краткий миг теряющих себя и вновь возрождающихся, но уже в цельной, неразрывной сущности, во власти которой было осознать, постичь бесконечность Вселенной — и бессильной передать хоть частицу этого знания нам.

Быть может, она ответила. Быть может, промолчала. Или вовсе не расслышала моих слов.

Просто меня перестал волновать ответ. Как и что-либо еще в этом мире.

Да и сам мир — он вдруг исчез…

Колючий ветер бросает мне в лицо горсть пепла. Хруст под ногой: я опускаю взгляд, но покрывавший все вокруг почти метровым слоем пепел уже заполняет мой след. Словно досадуя, ветер свистит вокруг меня, взбивает стелящуюся у поверхности светло-сизую дымку.

Меня окружает мертвый мир. И умертвил его не слепой случай, не безликая катастрофа — то, что нанесло удар по нему, имело разум и волю, позволившую осуществить это.

Пепел, укрывший саванном равнину. Белое небо, словно опаливший землю огонь добрался и до него. Изломанные пики невысоких гор.

— Смотри! — шепот из-за спины. Спокойный, бесстрастный — словно обладателю нет дела до случившегося здесь.

Я оборачиваюсь. Фигура в плаще струящейся, точно тягучая жидкость, дымки, делает шаг вперед. Странно — чем ближе она подходит, тем труднее рассмотреть ее: очертания смазываются, плывут, дымка темнеет, ломая и дробя их. Лишь лицо по-прежнему четко видно.

Его… мое… наше…

Лицо, которое я видел бесчисленное множество раз. В воде, в зеркалах-экранах, в отражающих поверхностях…

Которого у меня больше нет. Которое я потерял, взамен получив воплощение самого страшного кошмара, который только способен вообразить.

— Видишь? — двойник смотрит на меня. Поводит рукой, словно указывая сразу на все сразу.

— Что это? — мой голос кажется скрежетом катящихся камней.

Двойник печально улыбается.

— Будущее, которым хочет стать настоящее. Вероятность, которая хочет стать неизбежностью. Конец и начало.

Мое дыхание белесым облачком расплывается перед глазами — и тут я понимаю, что из нас двоих, дышу только я.

— Кто ты? — я стараюсь скрыть сквозящий в каждом слове испуг.

— Эхо. Отзвук.

Холодает — на шерсти, одежде оседает инеем мое дыхание. Я оглядываюсь по сторонам. Дрожу — и далеко не только от стужи.

— Это… это будет?

— Слишком многое пришло в движение. Слишком сильно возмущение. Слишком много вопросов.

— Это не ответ.

— Здесь нет ответов. Все неясно. Туманно. Зыбко. Оглянись!

Я подчиняюсь. Все мгновенно тонет в клубах грязно-серой пыли. Разворачиваюсь на месте: ничего кроме пылевого тумана нет — исчез мой двойник, исчез испепеленный неведомый мир.

Передо мною вспыхивает кольцо золотистого пламени. Внутри кольца тонкая алая нить чертит уже знакомый узор: широкая спираль, наискось пересеченная тремя линиями. Нить вспыхивает, гаснет — и я понимаю, что спираль на самом деле выгравирована в камне, окруженном широкой полосой ослепительно сверкающего золота. Картина застывает, вздрагивает — протянувшиеся снизу щупальца трещин облизывают камень с узором, рассекают золотое кольцо…

Ледяные когти сдавливают мне горло, тысячи холодные струек вонзаются под череп, бегут по позвоночнику. Что-то случилось. Что-то непоправимое, что-то страшное. Что-то, что я мог предотвратить — но не предотвратил…

Пылевые облака охватывают падающий узор вместе с камнем, затуманивают, искажают его.

Шепот:

— Выбор…

Хмурое небо изредка приглушенно порыкивало, ветер свистел над барашками кипящих волн, срывал с них пену, подстегивал перехлестывающие через камни свинцовые валы разбушевавшейся стихии. Тучи мчались от горизонта к горизонту, изредка позволяя лучам Первой сквозь появляющиеся разрывы обласкать песок, посеревшие валуны, вспоровшие океан клыки скал.

Гроза так и не пришла, но все напоминало о том, это лишь отсрочка. Не сейчас — так позже. Не сегодня — так завтра, но гроза придет и изольет сдерживаемую ярость на песок, камни и штурмующий осколки суши океан.

Крупная птица плавно вынырнула из бегущих туч, с изящным — и странным оперением, словно вобравшая в себя серость так и не выплеснувших собранную влагу на землю и океан туч. И летела она странно — не взмахивала косыми, чуть отведенными назад треугольными крыльями, не шевелила узким, раздвоенным хвостом. Это можно было бы назвать парением — грациозным, прекрасным — если бы не опровергающая все законы и правила траектория ее полета, все явственнее закручивающаяся в спираль надо мною.

Птица снижалась над островом, становясь все больше и больше: с оценкой «крупная», я, пожалуй, малость поспешил. «Огромная» — так, наверное, было бы лучше: словно по неведомой игре природы вымахавшая в сотни раз большей, чем обычно бывают самые крупные птицы.

Ветер над берегом, до сего мига ничем особо не отличавшийся от обычного ненастного бриза, заметался, поднимая мелкие смерчи, тут же пустившиеся гулять по самой кромке воды, а то и по океану. Мягкое шипение сопровождало ее полет, соперничающее с размеренным гудением поля… Я удивленно моргнул, сообразив, что — либо, вдобавок ко всем события, свалившимся на меня, птицы обзавелись генераторами защитных полей — либо это не совсем птица. А точнее, это совсем не птица.

На этой глубокой мысли, на которую сподобился мой, еще не до конца пробудившийся, рассудок, корабль с гудением вынырнул из-за верхушек возвышавшихся над моей головой глыб, отметая последние сомнения в его природе. Он скользнул к океану, плавно развернулся километрах в трех от берега и полетел обратно, продолжая снижаться. С некоторыми усилиями заставив себя отбросить полудрему, в которой пребывал с рассвета, и вскочить на ноги, я с восхищением следил за его полетом.

Корабль был красив: стремительные, четкие формы, несколько непривычные, впрочем, именно строгостью линий и углов. Он действительно был похож на исполинскую птицу, широко раскинувшую крылья и вытянувшую вперед узкую и длинную голову. То, что изначально показалось мне невыразительным серым оттенком, было на самом деле сложной комбинацией красок, постоянно перемешивающихся, растекающихся по обшивке полосами, пятнами, широкими кругами: о'у'туш особой пользы в бою не приносил, но в некоторых случаях мог выручить. А после окончательной доводки технологии до ума в плане регенерации его и вовсе считали обязательным атрибутом любого корабля.

Он промчался надо мною так близко, что казалось можно дотянуться до обшивки рукой, стремительно перечеркнул собственной тенью полоску пляжа, и скрылся за верхушками деревьев и скал. Еще минуту или около того гудение доносилось до меня, затем стихло — и приглушенный всплеск подтвердил, что корабль приводнился по ту сторону островка. Я вздохнул — не требовалось большого ума, чтобы понять, ради кого он сел именно здесь.

Как ни странно, но я чувствовал себя, пожалуй, лучше всего за последние дни. Побаливала грудь и лицо, куда пришелся удар самеи, но в остальном — просто замечательно. И даже привычной горькой ярости, с которой раньше я встречал каждый рассвет, не было: словно свежий, сильный ветер выдул из сознания все то, что сжигало меня раньше. А самое главное — впервые с момента пробуждения у лазарета я смог нормально выспаться, не вскакивая от собственного крика. А сон… да, сон оказался малоприятным, загадочным — еще одна строчка в списке того, что я не мог понять.

• Предыдущая
• 34/55
• Следующая