Выкупи меня (СИ) - Белая Яся - Страница 9

Я лишь три года назад сел в кресло гендира «РесФарм». Мама чуть попустила бразды правления, передав мне вожжи. Но осталась у руля — хозяйка, императрица, основательница. Непререкаемый авторитет для старой гвардии сотрудников. Я не стал никого менять, потому что знал, с каким трудом мать отбирала их, оставляя только самых преданных, верных, настоящих фанатов.

Мать имеет все права требовать от меня подчинения. Наверное. В теории. Только я уже не мальчик. Далеко и давно не мальчик. И ей придётся учиться считаться с моими интересами. Упрямством и властностью я в неё.

— Да, я хотела, чтобы ты женился, — отмораживается, наконец, мама по ту сторону трубки. — Но на достойной женщине — взрослой, самодостаточной, сильной. А ты пигалицу нашёл, у которой ещё молоко на губах не обсохло. Что ты с ней делать будешь?

О, лучше спросить — чего не буду. Фантазия у меня богатая, а девочка — очень сладкая. Настолько, что я даже не думаю о других. Все разом исчезли и перестали интересовать. Только одна рыжая бестия в башке. И когда думаю о ней — улыбаюсь, как последний придурок. И всерьёз намерен хранить ей верность после свадьбы. Кажется, у меня с крышей нелады. Кому скажи, что бабник и ловелас Аристарх Ресовский собирается стать примерным семьянином — засмеют. Я и сам бы засмеял неделю назад. А теперь только и думаю, как окольцую её, затащу в постель и сделаю своей по-настоящему. Заставлю кричать от удовольствия и забыть всех других мужчин.

Да уж, наверное, насмотрелся на Темниковых и переопылился. Они же прям как лебедь с лебёдушкой.

Истинная пара.

Я тоже так хочу!

А Ника, видите ли, влюблена! Не выйдет, милая! Ты теперь только моя и меня должна любить.

Мама что-то говорит, не очень слушаю — сижу, пялюсь в экран монитора. На фото рыжули. Как же она хороша, непосредственна, нежна. Так бы и съел всю.

Зайка.

— Арис! — вопит мама. — Ты вообще меня слушаешь?

— Нет, — честно отвечаю я. — Всё уже решено. Ресторан заказан, приглашения разосланы. Назад отыгрывать поздно.

— Делай как знаешь, — раздражённо бросает мать. — Но потом не приползай ко мне жаловаться, когда эта вертихвостка разобьёт твоё сердце.

— Не разобьёт, она хорошая, — невольно защищаю рыжулю, и ощущаю странную, иррациональную потребность делать это и дальше — защищать, беречь, прятать, рычать на тех, кто попробует отобрать.

— Ты её не знаешь! — ярится мама.

— Ты тоже, — резонно осаживаю я.

— Мне и знать не надо, — заявляет она. — Достаточно посмотреть ваши фото! Распутная девица, которая позволяет прилюдно себя целовать.

В груди поднимается волна возмущения: моя Ника — распутная?!

— Вообще-то это я её целую! — кидаюсь в бой. Хотя отлично помню — рыжая отвечала мне. И с таким пылом! Горячая крошка. Уверен, в постели она будет такой же огненной.

Хочу её. Так хочу, что плавлюсь сам.

Но она — хорошая девочка. Чистая ещё. Её нельзя марать. Это даже такой ублюдок, как я, способен понять. Поэтому — только после свадьбы. Когда на ней будет моё кольцо, а у неё — моя фамилия. Вот тогда и я буду в ней — долго, глубоко, сладко…

От картинок, которые крутятся перед глазами, плавлюсь. Мозги не способны ничего воспринимать. Мне нужна доза.

Немного рыжей, чтобы продержаться.

— … она мне уже не нравится, — завершает не услышанный мной монолог мама и отключается.

Звон в ушах затихает. Зато член гудит теперь, как высоковольтка.

Куда не посмотрю — на стол, на кресло, на диван — везде вижу её. Как раскладываю и беру. Снова и снова. Пока оба не рухнем от изнеможения.

Блядь.

Я же рехнусь.

Ещё почти неделя!

Пиздец.

Других баб видеть не хочу. А её — портить. Не хочу себя же обкрадывать. Пусть наша брачная ночь станет подарком для обоих.

Но без контакта с нею мне не продержаться. Да и к себе приучать надо. А то дичится, шарахается. То-то будет веселья на свадьбе, когда все эти грёбанные писаки увидят зашуганную невесту Ресовского.

Поэтому решено — сегодня у нас свиданье. Буду очаровывать и завоёвывать. В конце концов, это приятно обеим сторонам. И весело.

Набираю сообщение, отправляю ей: «…Заеду за пиджаком и тобой».

Понимаю, как звучит.

Она наверняка взбесится. Пусть бесится. Это лучше.

Лучше, если она не будет пока знать, что что-то значит для меня.

А она — значит.

Много.

Гораздо больше, чем я бы хотел.

Ника

К восьми я уже полностью готова.

Сегодня на мне простое серебристое платье на тонких бретельках. Элина Сергеевна сказала как-то, что серебро хорошо оттеняет медь моих волос. В дополнение выбираю пиджачок из светло-зелёного атласа — вечерами всё-таки прохладно — и лёгкие, светло-зелёные же, туфли-лодочки. Волосы лишь прихватываю «крабом». Просто, без изысков. Я ведь лишь дополнение к его пиджаку. Такая же вещь.

В качестве украшения снова надеваю хризолитовую «капельку». Так со мной будет частичка Вадима.

Мне страшно представить через какой ад, по вине Ресовского, проходит мой любимый. Ведь Вадька не из тех мужчин, которые срываются на женщинах, вымещают зло и обиды. Он…благородный. Он в курсе ситуации. Я сказала ему о свидании, и он одобрил — мы придерживаемся легенды. Но… ревность — она ведь иррациональна. А сама ситуация порождает неуверенность и сомнения. Конечно, Вадим этого никогда не покажет. Никогда не унизит меня сценами и претензиями. Даже находит в себе силы приободрить. Только мне от этого нелегче.

Ощущаю себя гадкой, низкой, предательницей.

Мне хочется, чтобы всё скорее закончилось. Что исчезла эта двоякость…

А ещё — я не хочу встречаться с Ресовским, ходить с ним на свидания. Потому что… Потому что он странно, неправильно на меня действует.

Вот и сейчас сижу, жду, убеждаю себя, что люблю Вадима, а сама — утыкаюсь носом в пиджак Ресовского, вдыхая аромат, которым пропиталась вещь — терпкого парфюма, дорогого табака и чего-то ещё, личного, тонкого…

Мне нравится этот запах.

И я злюсь на себя за это.

Дверь распахивается и влетает мать.

— Негодная! — кричит она. — Аристарх Иванович приехал! А ты тут сидишь, не встречаешь!

Фыркаю, подхватываю клатч и пиджак Ресовского и равнодушно прохожу мимо неё.

Только семейных дрязг мне сейчас не хватало. Итак настроение ни к чёрту.

Останавливаюсь напротив Ресовского, задираю голову, чтобы встретить его взгляд.

В тёмно-карих глазах плещутся восторг и лукавство.

Он притягивает меня к себе и нагло бесцеремонно целует… будто метит. А я…

Я взлетаю…

Позволяю оторвать себя от пола — немудрено при нашей разнице в росте.

И нет, бабочек в животе не чувствую. Чувствую бабочкой себя. Словно проламываю кокон. Расправляю крылья. Впервые ощущаю счастье полёта.

Нельзя.

Так нельзя…

Слабо сопротивляюсь, но в ответ на моё сопротивление Ресовский лишь усиливает напор и углубляет поцелуй.

Вскидываю руки вверх, путаюсь пальцами в волосах…ненавижу себя и… отвечаю ему.

Роняю пиджак, он наступает на него, как на ненужную тряпку. Одной рукой придерживает меня между лопаток, другой — обвивая талию…

Словно заграбастывая у всех, присваивая себе.

Заставляя стонать ему в губы…

Сумасшествие…

Наконец, меня отпускают и позволяют дышать.

— Ты охренительна! — хрипло произносит он. — Никогда не любил целоваться. А с тобой — нацеловаться не могу.

В карих глазах плещутся восторг и желание. Не оскорбляющее, не унижающее — возносящее.

Будь я его женщиной — почувствовала бы себя особенной, счастливой.

Но я не его.

Он нагло вломился в мой мир, захотел, цапнул, присвоил.

Я должна его ненавидеть, но я не могу.

Я отравлена им.

Порабощена.

Заклеймена.

— Идём, — Ресовский берёт меня за руку и ведёт к двери.

Его пиджак так и остаётся лежать на полу…

Он привозит меня в роскошный ресторан — я понятия не имела, что в нашем городе существуют такие. Потому что я из другого мира.