Демоны пустыни (СИ) - Кас Маркус - Страница 26

Еще и неизвестно, что за магия у местных…

— А они одаренные? — осторожно интересуюсь, не спрашивать же в лоб, что у них за способности.

— Нет, — мотает головой Гриша. — Тут все местные пустые. С духами они говорят, но это хрень полная.

Хрень, как же. Хитрые значит, успешно скрывают, что бы там ни было. А раз непонятно, чего ожидать, то выбора и правда нет. Риск всем тут окочуриться от яда, слишком велик. А туземцы потом скажут, что на ночевке скорпионы покусали неосторожных чужаков.

— Понятно. Я иду с ними, скажи им.

— П…дец белобрысому, — вдруг громогласно объявляет Молчун.

Мы все от шока теряем на время дар речи. И даже местные стихают, чувствуя, что произошло что-то необычное. Но Молчун, высказав мнение, возвращается к исходному состоянию.

— Есть такая вероятность, — отмираю я первым. — Но, если убивать они меня не собираются, а нас, в случае отказа, вполне могут, то какие еще предложения? Себя я смогу защитить. Тем более, если они неодаренные, — тут я уже привираю, успокаивая остальных. — Прогуляемся по пустыне, познакомлюсь с мудрецом и обратно вернусь. Так же они говорят?

— Вроде того… — неуверенно отвечает Гриша.

— Спроси у них, в жертву меня приносить не собираются, ну, этим своим духам?

На вопрос пустынника туземцы хихикают и мотают головами. Действительно, отличная шутка. Я еще требую уточнить, не бросят ли меня в пустыне, не скормят каким-нибудь животным, не заставят жениться на аборигенше… Моя фантазия вероятных подстав заканчивается, а туземцы только все больше ржут и мотают головами.

— Значит, решено, — бодрым голосом говорю я и ласково улыбаюсь переговорщику: — А ты, сморчок, если обманываешь, первым сдохнешь, — и добавляю для пустынника: — Это можешь не переводить.

Туземец не менее ласково улыбается в ответ и что-то говорит, хитро прищурившись. Надеюсь, что заверяет в долгом здравии и хорошем самочувствии.

Договариваюсь с бледным и напряженным Игнатом, что буду с ним связываться. Но есть вариант, что попаду под что-нибудь глушащее. Кто их знает, чем они удивить смогут. Да и в пустыне, говорят, иногда аномалии и даже ментальная связь может не работать, не то что рации.

Тем более что непонятно, насколько далеко меня уведут. До города отсюда не докричаться, а на каком максимальном расстоянии эти голоса в голове работают, я так и не понял. В Петрополисе мы все были в пределах километров двадцати, а то и меньше.

— Если потеряете с Вяземским связь и к рассвету не вернешься, будем прорываться, — хмуро обещает мне Гриша. — Вернемся с подмогой и тебя найдем. Не бросим, так что держись, если что случится.

Не говорю ему, что если я не вернусь, то их тоже не найдут. По глазам вижу — сам понимает.

— Угу, если что, жестоко отомстите и устроите на месте моей славной гибели шашлык из козлятины. Памятников ставить не надо, — оставляю я последние указания.

«Не нападай на местных силой, только защищайся, если они сами нападут» — все-таки предупреждаю Игната — «Чувствую, они непростые ребята. Просто поверь мне и постарайся их не провоцировать».

Игнат удивленно поднимает брови и всматривается в местных. Хмурится, ничего не ощущая. Но, к счастью, кивает мне, соглашаясь.

— Ну, до скорой встречи! — уверенно прощаюсь я.

Смотрит на меня троица, как в последний раз видит. Даже Молчун недоверчиво мычит. Ну а как же поднятие боевого духа и подбадривание?

Я иду за тем, кто с нами переговаривался. Низкий и костлявый, как и все тут, мужичок идет впереди меня уверенной походкой, совершенно не боясь нападения в спину. Либо их защищает эта странная сила, либо он беспечный идиот. Насчет последнего я сильно сомневаюсь.

Мы проходим через всю деревню, совсем небольшую, домов на двадцать. И с другой стороны нас уже ждет такая же делегация сопровождающих. Откуда тут столько народу — непонятно. Не штабелями же они в этих домиках спят.

Меня берут в оцепление из копьеносцев, из-за их спин выглядывают ядоплеватели. И так, подгоняемый копьями, направляюсь вглубь пустыни.

Идем мы часа два, а может и больше. Плутаем еле приметными тропками, поднимаемся на скалистые холмы. Фонариков у местных нет, они и без них прекрасно ориентируются в темноте.

Ну а мне помогает усиление зрения. Без этого я бы точно тут все ноги переломал. Заодно выявляю особенность некоторых родовых умений. Долго удерживать зрение, слух или нюх не получается. Чем больше времени пользуешься беспрерывно, тем слабее становится. То есть самый сильный эффект — временный.

По мере приближения к цели, настроение у туземцев улучшается. И мне это не нравится. Их смешки звучат все чаще и все громче. Идти, окруженным хихикающей толпой, вооруженной ядом, неуютно.

Хотя в меня перестают тыкать копьями и целиться трубками почти сразу. Но я видел, как шустро они перешли в боевой режим, там, у деревни.

Паранойя, с которой мне казалось, что уже расстался, так как задергал, просыпается. Подвывает и рисует картины в воображении, одна страшней другой. Вот, например, забыл уточнить, вернусь ли я с тем же количеством конечностей.

Или что мне придется победить десяток воинов в яме, чтобы доказать право поговорить со старцем. Вот против этого я ничего не имею. Морду кому-нибудь набить уже хочется.

— Ну и долго нам еще гулять? — задаю я вопрос вслух, просто чтобы чем-то заглушить раздражающие смешки. — Ничего не имею против пеших прогулок, для здоровья полезно, да и на сон положительно влияет, но…

Я затыкаюсь от зрелища. Возможно, днем и при обычном зрении, это не выглядит так… впечатляюще.

Внизу, зажатые между скалами, развалины очень древнего храма. Судя по количеству и размерам обломков колонн и стен, он был огромен. И я вижу первые признаки цивилизации — выдолбленные в камне ступеньки, ведущие вниз.

Но впечатляют меня не старинные каменюки. А сила. Все это место гудит и светится, потоки летают вихрями, огибая препятствия, уходят в землю и вырываются из нее.

У самого крупного скопища обломков единственная целая постройка. Дом, похоже собрали из стройматериала, валяющегося вокруг. Окон нет, а снаружи у входа горит фонарь, покачиваясь на ветру, которого нет.

Внутри, за занавеской вместо двери, одно просторное помещение. Трепыхаясь, по углам горят свечи.

Стены покрыты символами, все целиком, насколько видно в слабом свете. Ни одного из них я не видел раньше. Палки да треугольники, в различных положениях и комбинациях. Где-то выбиты узнаваемые — типа солнца или птицы.

В центре, на подушке, прямо на полу, сидит старичок. Печати мудрости на его морщинистом лице я не нахожу. Редкие седые волосы на голове и тощей козлиной бородке. Потресканные губы, нос картошкой. Замызганный полосатый халат и босые пятки.

— Ну, добрый вечер, — здороваюсь я, не забывая про приличия.

Старичок игнорирует меня и переговаривается с моими сопровождающими. Он то хмурится, то улыбается, а в конце прикрикивает и быстро машет на них руками.

Остаются четверо с копьями, они встают за его спиной. Двое позади меня, подталкивают вперед. И еще парочка с трубками, чуть поодаль. Правильно делают, им бы я в первую очередь по башке дал, если бы дотянулся.

Мне указывают на вторую подушку, по другую стороны от столика, больше похожего на толстый кусок дерева без ножек. На нем, на подносе, стоит одна большая глиняная чашка, наполненная до краев. От нее исходит пар и густой травяной аромат.

Я сажусь, долго устраиваясь, не зная куда деть ноги. Задеваю столик, чашка вздрагивает, а вот жидкость нет. Старичок усмехается, замечая мое удивление и двигает чашку ко мне, кивая на нее и показывая на рот.

— Мне мама говорила, что нельзя брать напитки из рук незнакомого мужчины, — вежливо отказываюсь я и отодвигаю сосуд обратно.

Он снова пододвигает ко мне, что-то лопоча. Четверка за его спиной опускает копья и нацеливает на меня. Никаких манер у мужиков… Хоть бы объяснили, что там. Я вздыхаю и упрямлюсь:

— Спасибо, но я, пожалуй, откажусь. Хорошо посидели, надо еще как-нибудь встретиться. Ну, я пойду…