Осколки прошлого - Слотер Карин - Страница 3

На самом деле единственное, что Энди привезла домой, – это крошечные остатки собственного достоинства, с которыми она сейчас должна была расстаться по милости своей матери.

Она оторвала взгляд от яиц.

– Мам. – Она прочистила горло, прежде чем сделать признание. – Я люблю тебя за то, что ты это говоришь, но это не твоя вина. Ты права в том, что я захотела вернуться домой, чтобы увидеть тебя. Но осталась я по другим причинам.

Лора нахмурилась.

– По каким причинам? Тебе нравился Нью-Йорк.

Она ненавидела Нью-Йорк.

– У тебя там все так хорошо получалось.

Она катилась на самое дно.

– Тот мальчик, с которым ты встречалась, был так тобой увлечен.

Как и каждой вагиной в своем доме.

– У тебя было столько друзей.

Никто из них не выходил на связь с тех пор, как она уехала.

– Что ж. – Лора вздохнула. Приободряющий список оказался короток, да и составлен был наугад. Как всегда, она читала Энди как открытую книгу. – Малышка, ты всегда хотела быть не такой, как все. Быть кем-то особенным. Я имею в виду, как человек с определенными дарованиями, с необычным талантом. Разумеется, для меня и папы ты и так особенная.

Энди с трудом заставила свои глаза не закатиться.

– Спасибо.

– Но ты и правда талантлива. Ты смышленая. Ты больше, чем смышленая. Ты умная.

Энди провела ладонями вверх и вниз по лицу, будто пытаясь стереть его, чтобы не участвовать в этом разговоре. Она знала, что она талантливая и умная. Проблема в том, что в Нью-Йорке все талантливые и умные. Даже парень за стойкой в магазине на углу был смешнее, сообразительнее и умнее, чем она.

Лора продолжала настаивать:

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть обычным. Жизнь обычных людей обладает огромным смыслом. Посмотри на меня. Быть довольным собой – не значит предать себя.

Энди произнесла:

– Мне тридцать один, я не ходила на настоящее свидание уже три года, я должна шестьдесят три тысячи долларов по кредиту на образование, которое я не получила, и я живу в комнате над гаражом своей матери. – Воздух с трудом прошел через ноздри Энди, когда она попыталась вдохнуть. Оглашение этого длинного списка сковало ее грудь железным обручем. – Вопрос не в том, что еще я могу сделать. Вопрос в том, где еще я могу облажаться.

– Ты не облажалась.

– Мам…

– У тебя появилась привычка к дурному настроению. Можно привыкнуть ко всему, особенно к плохому. Но единственный путь сейчас – это вверх. Нельзя упасть с пола.

– А о подвалах ты когда-либо слышала?

– У подвала тоже есть пол.

– Обычно это земля.

– Но землей иногда называют и пол.

– Земля – это скорее «сыра земля».

– Почему тебе постоянно надо впадать в такую мрачность?

Энди почувствовала внезапный приступ раздражения, который мог превратить ее язык в острое лезвие. Но она его проглотила. Они больше не могли спорить про комендантский час, слишком яркий макияж или узкие джинсы, так что темы их препирательств обновились. Есть ли у подвала пол? В какую сторону вешать туалетную бумагу? Класть вилки в посудомойку зубьями вверх или вниз? Называть тележку в магазине тележкой или каталкой? И, наконец, спор о том, что Энди неправильно называет кота Мистер Мякинс, хотя на самом деле его зовут Мистер Мяукинс.

– Я на днях работала с пациентом, и произошла крайне странная вещь, – сказала Лора.

Головокружительная смена темы была одним из их старых и проверенных способов достижения перемирия.

– Так странно… – вновь закинула удочку Лора.

Энди засомневалась, но потом кивнула, чтобы она продолжала.

– Он пришел с афазией Брока. Паралич правой стороны.

Лора была лицензированным специалистам по нарушениям речи и жила в прибрежном городке для пенсионеров. Большинство ее пациентов пережили тот или иной удар, подорвавший их здоровье.

– В прошлой жизни он был компьютерщиком, хотя не думаю, что это имеет значение.

– Так что же такого странного случилось? – спросила Энди, разыгрывая свою роль.

Лора улыбнулась.

– Он рассказывал мне о свадьбе своего внука, и я понятия не имела, что он хотел сказать, но вышло что-то похожее на «блю суэйд шуз»[6]. И у меня прямо встал перед глазами – знаешь, как вспышка, – тот день, когда умер Элвис.

– Элвис Пресли?

Она кивнула.

– Это был семьдесят седьмой, мне тогда было четырнадцать, так что мне больше нравился Род Стюарт, чем Элвис. Ну так вот. У нас в церкви были такие очень консервативные тетки с огромными прическами, и они все глаза выплакали, что его больше нет.

Энди улыбнулась той натянутой улыбкой, которая обычно демонстрирует, что ты чего-то недопонимаешь.

Лора точно так же улыбнулась в ответ. Химия в мозгах. А ведь с последнего курса лечения прошло уже много времени. Она забыла, что хотела рассказать.

– Просто вспомнила забавную вещь.

– Видимо, тетки с прическами были теми еще ханжами? – попыталась расшевелить ее память Энди. – Элвис же был очень горяч, да?

– Это неважно. – Лора похлопала ее по руке. – Я так благодарна за то, что ты есть. За те силы, которые ты придала мне, когда я болела. За близость, которая по-прежнему есть между нами. Я очень ценю это. Это дар. – Ее голос начал дрожать. – Но теперь мне лучше. И я хочу, чтобы ты жила своей жизнью. Я хочу, чтобы ты была счастлива или, если тебе это не удастся, чтобы ты примирилась с собой. И я не думаю, что ты сможешь сделать это здесь, малышка. Мне бы очень хотелось упростить тебе задачу, но в то же время я понимаю, что ничто не поможет, если ты не возьмешься за дело сама.

Энди посмотрела в потолок. Посмотрела на пустой торговый центр. Наконец она посмотрела на мать.

У Лоры в глазах стояли слезы. Она покачала головой, будто испытывала благоговейный трепет.

– Ты великолепна. Ты это знаешь?

Энди выдавила из себя смешок.

– Ты великолепна, потому что ты абсолютно неповторима. – Лора прижала руку к сердцу. – Ты талантливая, и ты красивая, и ты найдешь свой путь, милая, и это будет правильный путь, несмотря ни на что, потому что эту дорогу ты наметишь себе сама.

Энди почувствовала комок в горле. Ощутила, что тоже вот-вот заплачет. Между ними повисла тишина. Она слышала, как по ее венам несется кровь.

– Так. – Лора рассмеялась. Это тоже был старый проверенный способ снизить эмоциональный градус момента. – Гордон считает, что я должна дать тебе крайний срок для переезда.

Гордон. Отец Энди. Он был юристом по вкладам и недвижимости. Вся его жизнь состояла из крайних сроков.

– Но я не собираюсь ставить тебе крайние сроки или какие-то ультиматумы.

Ультиматумы Гордон тоже любил.

– Я хочу сказать, если это твоя жизнь, – она указала на квазиполицейскую униформу, которая взрослила Энди, – то примирись с ней. Прими ее. А если ты хочешь делать что-то другое, – она сжала руку дочери, – делай что-то другое. Ты все еще молода. Тебе не надо выплачивать ипотеку или даже страховку за машину. У тебя есть здоровье. Ты смышленая. Ты свободна делать все, что хочешь.

– С моим долгом за образование – не думаю.

– Андреа, – сказала Лора, – я не хочу делать никаких страшных пророчеств, но если ты продолжишь вот так бессмысленно ходить по кругу, то довольно скоро осознаешь, что тебе сорок и что ты ужасно устала от бардака в своей жизни.

– Сорок, – повторила Энди. Чем ближе она была к этому возрасту, тем меньше он ассоциировался у нее с дряхлостью.

– Как говорит твой отец…

– Делай свои дела или слезай с горшка. – Гордон всегда учил Энди двигаться, искать себе полезное применение, делать что-то. Довольно долго она винила именно его в своей апатичности. Когда оба твоих родителя – деятельные, целеустремленные люди, то лень становится формой бунта, верно? А легкий путь упрямо и неизменно выбираешь потому, что трудный путь просто такой… трудный?

– Доктор Оливер? – спросила пожилая женщина. То, что она прервала интимную беседу матери с дочерью, казалось, ускользнуло от ее внимания. – Я Бетси Барнард. Вы работали с моим отцом в прошлом году. Я просто хотела сказать спасибо. Вы творите чудеса.