Трое в лодке (не считая собаки) - Джером Клапка Джером - Страница 33

• Предыдущая
• 33/49
• Следующая

Мы все приготовили, устроились поудобнее и собирались приступить к чаепитию, когда Джордж, поднеся чашку к губам, вдруг остановился и воскликнул:

«Это что?»

«Что это?» – спросили мы с Гаррисом.

«А вот это!» – повторил Джордж, глядя на запад.

Проследив за направлением его взгляда, мы с Гаррисом увидели собаку, медленно плывшую по течению. Это была самая беззлобная и мирная собака из всех, когда-либо встречавшихся на моем жизненном пути. Более довольной, более ублаготворенной собаки просто невозможно себе представить. Она мечтательно плыла на спине, задрав к небу все четыре лапы. Я бы сказал, что это была хорошо упитанная собака, с сильной мускулистой грудью. Она безмятежно, чинно и неторопливо приближалась к нам, поравнялась с лодкой и здесь, среди тростников, задержалась и уютно расположилась на ночлег.

Джордж сказал, что ему не хочется чаю, и выплеснул содержимое своей чашки в реку. Гаррис тоже больше не чувствовал жажды и последовал его примеру. Я уже выпил с полчашки и горько раскаивался в этом.

Я спросил Джорджа, как он думает: не заболею ли я тифом?

Он сказал: «О нет!» Он считал, что надежды терять не следует, – может быть, и обойдется. Во всяком случае, через две недели станет ясно, заболел я или нет.

Мы подошли к Уоргрейву по каналу, который отходит от правого берега реки, полумилей выше Маршского шлюза; этот канал – прелестное тенистое местечко, и на нем стоит побывать. К тому же, он сокращает путь на добрых полмили.

Вход в него, конечно, прегражден сваями и цепями и окружен множеством надписей, угрожающих тюремным заключением, всевозможными пытками и смертной казнью каждому, кто отважится сунуть свое весло в эти воды. Остается лишь удивляться, как эти береговые разбойники не наложили еще лапу на речной воздух и не взимают штраф в сорок шиллингов с каждого, кому придет в голову им подышать. К счастью, сваи и цепи, при известном умении, нетрудно обойти, а дощечки с надписями побросать в воду, если у вас найдется для этого пять минут свободного времени и поблизости никого не будет.

Пройдя половину канала, мы высадились и устроили ленч. За этим ленчем мы с Джорджем испытали страшное потрясение.

Гаррис был тоже потрясен, но я думаю, что потрясение Гарриса даже сравнить нельзя с потрясением, пережитым Джорджем и мною.

Случилось это, видите ли, следующим образом: мы только что удобно устроились на лужайке, ярдах в десяти от воды, и собирались позавтракать. Гаррис делил мясной пудинг, который он держал у себя на коленях, а мы с Джорджем в нетерпении держали наготове тарелки.

– Чем прикажете разливать соус? – сказал Гаррис. – Где у вас там ложка?

Корзина была позади нас; мы с Джорджем одновременно повернулись и стали открывать ее. Это не заняло и пяти секунд. Но, найдя ложку, мы обнаружили, что Гаррис и пудинг бесследно исчезли.

Мы сидели в чистом поле. На протяжении нескольких сот ярдов вокруг не было ни деревца, ни кустика. Гаррис не мог свалиться в реку: между ним и рекой находились мы, так что ему пришлось бы для этого перелезть через нас.

Мы с Джорджем озирались в полном недоумении. Затем мы уставились друг на друга.

– Может быть, ангелы взяли его живым на небо? – предположил я.

– Едва ли они захватили бы с собой пудинг, – возразил Джордж.

Возражение было не лишено оснований, и мы отвергли небесную теорию.

– По-моему, все очень просто, – объявил Джордж, спускаясь с заоблачных высот и переходя на почву повседневности и практицизма. – По-видимому, произошло землетрясение.

И он добавил, с оттенком страдания в голосе:

– Какая досада, что он как раз в это время делил пудинг!

С тяжким вздохом мы обратили взоры к тому месту, где Гаррис и пудинг окончили свое земное существование, и тут у нас кровь застыла в жилах и волосы поднялись дыбом, ибо мы вдруг увидели голову Гарриса, – одну только голову, без всего остального, торчавшую совершенно прямо среди высокой травы. Лицо Гарриса было багрово и выражало величайшее негодование.

Первым пришел в себя Джордж.

– Ответствуй! – заорал он. – Говори сейчас же, жив ты или умер и где прочие части твоего организма?

– Не валяй дурака! – ответила голова Гарриса. – Знаю я вас, сами все и подстроили.

– Что подстроили? – воскликнули мы с Джорджем.

– Сунули меня сюда, вот что! Глупейшая и нахальнейшая выходка! Держите пудинг!

И тут прямо из-под земли, как нам показалось, вырос изуродованный, перепачканный пудинг, а вслед за ним выкарабкался и сам Гаррис, всклокоченный, грязный и мокрый.

Оказалось, что он сидел на самом краю канавы, скрывавшейся в густой траве, и, чуть подавшись назад, полетел вниз вместе с пудингом.

Он рассказывал потом, что никогда в жизни не был так ошарашен, ибо никак не мог понять, куда он летит, и вообще, что происходит. Сперва он решил, что наступило светопреставление.

Гаррис по сей день уверен, что все это подстроили мы с Джорджем. Увы! Несправедливые подозрения преследуют даже самых достойных. Ибо, как сказал поэт: «Кто избегнет клеветы?»

В самом деле – кто?

Уоргрейв. – Кабинет восковых фигур. – Соннинг. – Наше рагу. – Монморанси насмехается. – Сражение Монморанси с чайником. – Джордж упражняется в игре на банджо. – Полное разочарование. – Печальный удел музыкантов-любителей. – Обучение игре на волынке. – Поужинав, Гаррис впадает в уныние. – Мы с Джорджем отправляемся на прогулку. – Возвращаемся голодные и промокшие. – Странности в поведении Гарриса. – Удивительная повесть о Гаррисе и лебедях. – Гаррис переживает тревожную ночь

После завтрака мы воспользовались попутным ветерком, который легко пронес нас мимо Уоргрейва и Шиплейка. Уютно примостившийся в излучине реки, сладко дремлющий под лучами полуденного солнца Уоргрейв напоминает, когда проплываешь мимо, прелестную старинную картину, которая потом надолго запечатлевается на сетчатой оболочке памяти.

Уоргрейвская гостиница «Георгий и Дракон» гордится своей вывеской, одну сторону которой написал член Королевской академии Лесли, а другую Ходжсон, один из его собратьев. Лесли изобразил битву с драконом; Ходжсон добавил сцену «После битвы»: Георгий Победоносец отдыхает после трудов праведных за кружкой пива.

Дэй, автор «Сэндфорда и Мертона», жил в Уоргрейве и – к вящей славе города – был там убит. В уоргрейвской церкви вам покажут мемориальную доску в честь миссис Сарры Хилл, завещавшей капитал, из которого надлежало ежегодно на пасху делить один фунт стерлингов между двумя мальчиками и двумя девочками, которые «никогда не выходили из повиновения родителям, никогда, насколько это известно, не бранились, не говорили неправды, не брали ничего без спросу и не разбивали стекол». Подумать только; лишиться таких удовольствий ради каких нибудь пяти шиллингов в год! Игра не стоит свеч!

Существует предание, что некогда, много лет назад, в городе появился мальчик, который действительно никогда ничего подобного не делал (или, если и делал, то так, что никто об этом не знал, а большего от него но требовали и не ожидали), и таким образом завоевал венец славы. После этого его посадили под стеклянный колпак и в течение трех недель показывали в городской ратуше.

Дальнейшая судьба денег никому не известна. Ходят слухи, что их ежегодно передают в ближайший кабинет восковых фигур.

Шиплейк – очаровательный городок, но с реки его не видно, так как он стоит на холме. В шиплейкской церкви сочетался браком Теннисон.

Дальше, до самого Соннинга, река усеяна множеством островов; здесь она спокойна, тиха и безлюдна. Лишь в сумерки немногочисленные парочки деревенских влюбленных бродят по ее берегам. Арри и лорд Фитцнудл остались позади в Хенли, а до грязного угрюмого Рэдинга еще далеко. В этих местах хорошо мечтать об ушедших днях, об исчезнувших лицах и образах, о вещах, которые могли бы случиться и не случились, – чтоб им пусто было!

• Предыдущая
• 33/49
• Следующая