Наивность (СИ) - "Vi_Stormborn" - Страница 93

В ее голосе театральная нежность, которую Северус на дух не переносит. Он даже не может проникнуться к ней чувством сострадания, потому что Рита — человек такой. Прилипчивый, злопамятный и страшно опасный в своей профессии.

Она останавливается напротив него с опущенными вниз руками.

— Сколько ты еще будешь себя мучить, скажи мне? — негромко произносит она.

Северус поднимает на нее взгляд. Откуда в ее голосе столько… Мужчина поражается. Что это? Это… Бессилие?

— Мы же можем попробовать, понимаешь? — решается она на открытый разговор без уверток. — Ты ведь даже не даешь мне… возможности.

Она взволнованно, с некоторой опаской поднимает руку, намереваясь обхватить его лицо ладонью. И она почти делает это, почти чувствует проблеск надежды на лучшее, но в последний момент он ловит ее руку, осторожно сжимая запястье через ткань ярко-зеленого пиджака.

— Рита, — смотрит он ей в глаза. — Я не могу тебе ее дать.

В глазах журналистки все рушится. Она заторможено моргает, сжимая губы.

Северус даже в этот момент старается смягчить ответ, пусть она и не заслуживает этого после всего, что наговорила, и всего, что сделала. Она вечно строила какие-то козни весь этот год, пыталась получить его внимание мерзкими способами.

Она ссорила их с Гермионой, она травила ее своими статьями и наслаждалась ее бессилием. Она вылавливала ее в коридорах Министерства и говорила гадости, которые она не заслужила услышать.

Не заслужила совершенно. А Северус… Северус чувствует себя идиотом.

Наивным, невероятным глупцом.

Гермиона приходит в его жизнь прошлым летом внезапно, точно молния среди ясного неба. Да, сначала им обоим было тяжело. Страшно, невозможно тяжело. Северус не понимает ее в начале, не знает, как себя вести. Как воспринимать ее слова и поступки.

Однако со временем он учится ее слушать.

Они оба учатся слушать и понимать друг друга. У них было тяжелое лето, ненастная осень и холодная зима, но они переступают эту черту весной и все меняется. Она меняет его, он ее. Они понимают, что влюбляются. Искренне, тихо и по-своему.

Северус выражает свою любовь одним способом, Гермиона, пусть и не говорит о своих чувствах вслух, также выражает свою привязанность, но своими методами.

Она помогает ему искоренить дурные черты его характера, она приносит в его дом свет, становится свидетелем его послевоенной, нелегкой жизни. Она воспитывает Дейзи, как собственную дочь.

Любит ее открыто, всепоглощающе и чисто.

Северус теперь понимает, почему она так долго тянет с разговором об учебе. А еще он понимает, что был не прав. И его опасения оказываются полнейшим бредом. Они же оба боялись разрушить все то, что так долго и кропотливо строят весь этот год.

И он понимает, что разрушает все со своей подачи, поддавшись глупым опасениям, лишенных истины.

Северус хочет взвыть от злости на самого себя. Ох, Мерлин!

Я ей такое наговорил перед отъездом! Какой же я идиот!

Он смотрит Рите в глаза и говорит наконец именно то, что думает.

— Она в каждой комнате моего дома, — начинает он. — В каждой моей мысли, в каждом слове, жесте и взгляде.

Рита вздрагивает от его слов, как от пощечины, но молчит. Не произносит ни слова, лишь сжимает губы.

— Она в моем сердце, — он словно говорит это наконец вслух самому себе, а не ей. — Тебе этого не понять.

Журналистка стоит пару мгновений, как вкопанная, а затем вынимает из персонального архива своей памяти лучшую маску и надевает на лицо улыбку. Только вот глаза. Глаза обмануть не получается. Не зря говорят, что они — зеркало души.

— Я тебя услышала, Северус, — кивает она. — Я рада за тебя.

Она чувствует тепло его руки через ткань пиджака и надеется, что он не чувствует под пальцами ее бешеный пульс. Он выдает ее также сильно, как и собственный взгляд, наполненный чудовищной душевной болью, которую она никогда в своей жизни еще не испытывала.

Кажется, только разменяв четвёртый десяток на реке времени, Рита познает это чувство. Беспомощность разбитого сердца, которое у нее, оказывается, есть.

— Но ты всегда знаешь, где можно меня найти, верно? — кривовато улыбается она, растаптывая окончательно остатки своей гордости перед ним. — Я открою тебе двери своего дома, если тебе что-то потребуется. Знай это.

Северус понимает, что задерживаться здесь больше нет никакого смысла. Рите придется самой переболеть эту искусственно взращенную в душе болезненную привязанность. Он четко обозначает ей свою позицию и в этот раз окончательно.

Лечить он ее не станет. Он не спасатель.

К тому же, спасать того, кто о помощи не просит — не в его правилах.

— Я должен идти, — отпускает он ее руку.

Рита кивает, несколько раз кивает, но не оборачивается, не провожает его взглядом. Лишь когда он закрывает за собой дверь, маска с лица журналистки срывается и падает на пол, разбиваясь на сотни черепков.

Она чувствует, как все у нее внутри разрушается, и прижимает к груди руку, которую он держал, потому что ткань пиджака все еще сохраняет его тепло.

Оставшись в полном одиночестве, Рита больше не сдерживается и впервые на своей памяти за последние двадцать пять лет начинает в голос рыдать, не замечая, как тыльной стороной ладони смазывает с губ горячо любимую ее сердцу алую губную помаду.

Северус мчит по коридорам, направляясь в сторону каминов. Его мантия развевается за спиной. Сердце громко ухает в груди. Время пришло.

Пора исправлять свои ошибки.

Комментарий к 17.

Меня можно найти в социальных сетях:

inst: dominika_storm

tik tok: dominika_storm

На случай, если вы захотите порадовать меня парой шекелей на стики: 4276 2900 1685 6730

========== 18. ==========

Комментарий к 18.

Читаем с: Adagio in D Minor - John Murphy

Джинни глубоко вдыхает и, размяв плечи, усаживается поудобнее, закрыв глаза. Солнце мягко пригревает веки, теплый ветер помогает расслабиться, а не изнывать от майской жары. Молодая осока ненавязчиво щекочет кожу открытых лодыжек.

Перерывы между парами помогают вдохнуть полной грудью вне помещения, Джинни с улыбкой подставляет лицо теплым лучам и почти не выпускает из рук телефона. С Гарри они созваниваются каждый день не по разу.

Гермиона только улыбается и просит Джинни передать ему привет, а сама испытывает нестерпимую грусть, стоит ей повернуться спиной к подруге. Весь этот месяц она места себе не находит.

Она старается влиться в учебу, правда старается, потому что эта область ей крайне интересна, и она учится исключительно ради себя и своего будущего. Долгие пары, много материала для изучения и домашняя работа помогают Гермионе отвлечься, но хватает ее ненадолго.

Ровно до того момента, пока пары не заканчиваются, или она завершает выполнение очередного задания.

У Гермионы кошки на душе скребутся, мысли ее совсем не здесь, они далеко за пределами учебного заведения, находятся целиком и полностью в поместье, в каждой его комнате.

В светлой столовой, уютной кухне, большой отремонтированной библиотеке, комнате с фортепиано и во всем левом крыле дома. Особенно, в детской. Дейзи. Милая Дейзи.

Гермиона осознает глубокое чувство тоски еще в тот момент, когда заходит в поезд, но о своих чувствах с лучшей подругой совсем не говорит. Разговор с Северусом выбивает у нее из-под ног почву, и она еще около двух недель ходит, как в воду опущенная, пока Джинни на нее не смотрит.

Стоит подруге поднять на нее свой карий взгляд, Гермиона надевает на себя очередную маску. Маску, которая означает ох, Мерлин, я так рада снова учиться. Маску, которая означает ах, Джинни, ты посмотри, как здесь красиво.

И маску, которая означает как же я счастлива здесь оказаться.

По ночам эти маски надевать она не может. Стоит Джинни погасить свет в комнате и забыться сном, Гермиона не может сомкнуть глаз. Пока подруга видит десятый сон, Гермиона ворочается почти всю ночь, изнывает от бессонницы и отвратительного осознания.