Время олимпийских рекордов (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 20

— У меня всё хорошо, — я пожал плечами, — а никакой Галины Леонидовны я не знаю, у меня нет таких знакомых.

После моего ответа настала тишина. Аня растерянно пыталась рассмотреть в моих словах или выражении шутку, так что я даже снял очки и показал ей, что полностью серьёзен.

— Ну как же, мама говорила, вы теперь вместе, — её голос задрожал, — она тебе часы с бриллиантами подарила, машину новую.

Я поднял сначала одну руку, затем вторую, показывая, что у меня обычные самые дешёвые часы.

— Наверно в машине оставил, — иронично прокомментировал я этот показ, — какая кстати машина?

— «Волга», — тихо сказала она.

— Ну да, вот в ней видимо всё и оставил, где-то рядом с совестью, — хмыкнул я, — прошу меня извинить Анна Константиновна, но мне нужно тренироваться.

Повернувшись, я снова надел очки и пошёл пешком до метро, денег на такси не было. Если бы не полное обеспечение на базе ЦСКА и в школе КГБ, то я давно наверно двинул ноги, а так по факту мне они были не очень-то и нужны, только если вот так, изредка выбраться в город.

Через три дня после турнира, утром, после моей любимой двадцатки, вежливый человек в костюме попросил меня проехать с ним, по просьбе товарища Петрова. Поняв, что от меня не отстанут, я вздохнул и сказал, что приму душ и переоденусь, чтобы не ехать мокрым. Он с наклоном головы вежливо ответил, что конечно меня подождёт.

Машина ждала нас за КПП, сев в которую мы втроём и поехали, вот только к моему удивлению не в центр на Лубянку, а на квартиру к Ане. Дверь я не стал открывать, а вежливо позвонил, мои сопровождающие остались внизу в подъезде.

Дверь мне открыл как раз товарищ Петров, выглядящий крайне грустно, но со мной он поздоровался и пожал руку, приглашая войти внутрь.

На кухне сидела Аня, со скрещёнными руками на груди, красными глазами и опухшим носом, явно опять плакала. На меня она старалась не смотреть, опустив глаза. Её отец вернулся и сел за стол.

— Колбасу будешь? — спросил он.

— Нет спасибо, поем лучше у Галины Леонидовны, — хмыкнул я.

При этих словах плечи Ани вздрогнули, и она, отвернув лицо, заплакала. Попросив взглядом её отца уйти, я пододвинул стул к ней, обнял её и поцеловал за ухом.

— Как не приду, в этом доме одни рыдания, тебя можно уже к центральному водопроводу подключать для обеспечения жильцов дома бесплатной водой, правда солёной.

— Ты меня никогда не простишь? — она повернулась ко мне, вздрагивая телом, когда я её целовал.

Я дотронулся губами до носа и губ.

— Никогда, если этот твой Вадим сожрал всю мою колбасу!

Она при первых словах снова пыталась заплакать, но когда я закончил, она против своей воли фыркнула.

— Ваня! У меня ничего с ним нет, я тебе говорила, мы просто друзья!

И стукнула меня по плечу.

— Эй, — возмутился я, показывая глазами в сторону коридора, — всё? Можем продолжить разговор?

Она закивала, вытирая глаза и сама позвала отца. Когда он зашёл, едва не на цыпочках, внимательно смотря на нас, то я не стал отпускать её из объятий.

— Я маме всё рассказала, — она посмотрела на меня, — какой её Евгеша «хороший», и какой ты «плохой». Она с тётей Светой меня обманули, сказав, что ты теперь живёшь с Брежневой, упав к её ногам за звания и деньги, как и остальные мужики, которые у неё были.

— Семейная ссора всё же состоялась, — хмыкнул я.

— И с подругами рассталась! — она твёрдо на меня посмотрела, — которые говорили, что ты мне не пара.

— Как-то слишком много событий всего за несколько дней, — удивился я.

— Я приняла решение, что снова объявлю всем, что мы с тобой вместе.

— А-а-а, так ты успела оказываться со мной расстаться?! — удивился я, — вот это новости.

— Мы пытались вывести её из-под удара, — наконец произнёс её отец, — иначе Аню бы уволили с работы в МИД-е и лишили этой квартиры. Не мне тебе объяснять, что будет, если Брежнева узнает, что вы опять вместе. Ты для неё словно красная тряпка из-за своего поведения.

— Вы меня обманули! — Аня его перебила, а глаза злобно сверкнули, — Вы. Меня. Обманули!

— Так, давайте все успокоимся, — я мирно поднял руку, — как отвергнутый и брошенный парень, у меня тоже есть, что сказать.

Взгляды спорщиков перевелись на меня.

— Очень хочется сказать, две вещи: «ну я же говорил» и «я тебя бросаю».

При этих словах Аня всхлипнула.

— Но пусть я и не одобряю методов твоих родителей, но они правы в том, что ты точно не захочешь жить так, как сейчас живу я, под гнётом мести дочери всесильного Генерального секретаря.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивилась она.

Я стал рассказывать, о своей нынешней жизни и чем больше я перечислял, в какие условия меня загнали, лишив даже остатков того, что у меня было своего, она с расширенными глазами от удивления и недоумения, всё это слушала.

— Так что я точно не хочу, чтобы всё это произошло и с тобой тоже, — заключил я, поцеловав её в щёку.

— Но, это неправильно! Так не должно быть! — она растерянно переводила взгляд с меня, на отца. Но тот пожал плечами.

— Если бы я попытался тебя прикрыть, то следом лишился своей должности я, потом квартиры, затем пострадала бы наверняка мама, — ответил он и продолжил. — Ваня в своей непринуждённой манере заводит себе уж слишком могущественных врагов. Я не должен говорить этого, но думаю вы люди взрослые и не будете об этом рассказывать дальше. Единственная причина, по которой он всё ещё не в тюрьме по надуманному обвинению — это личное вмешательство председателя КГБ Андропова. Он ознакомился с делом Ивана, его биографией, спортивными успехами, а также рекомендациями тренеров и принял решение, что нечего престарелой … хм…даме, портить жизнь перспективным талантам, отстаивающим честь страны, пусть ищет себе того, кто сам ляжет под неё по своей воле.

— А-а-а, — протянул я, вспомнив ко мне уж слишком бережное отношение инструкторов КГБ, — а я-то думаю, почему мне вообще всё разрешают в школе.

— Юрий Владимирович ценит профессионалов, — её отец внимательно посмотрел на меня, — наши органы сейчас сильно перетряхивают, многих увольняют по серьёзным статьям. Те же, кто проявил себя за эти годы преданным делу сотрудником, все идут на повышения. Так что наверняка спросили и их мнение о тебе, а Юрий Владимирович прислушивается к словам старых кадров.

— Евгения поэтому избили? — поинтересовалась Аня.

— Да, отправлять его под суд не стали, чтобы не позорить отца, но уволить из органов и в назидание остальным показать, что он был неправ, лучшие бойцы Семёрки смогли, — развёл он руками, — о том, что он ухаживал за молоденькими сотрудницами МИД-а и встречая сопротивление, насиловал их, знают теперь многие из наших.

— И что теперь делать нам? — она растерянно смотрела на меня и его.

— Ну, вообще-то у нас был другой план с твоим отцом, — я прокрутил в голове варианты и решил придерживаться первоначальных договорённостей. То, как Аня уж слишком быстро поверила рассказам родных и друзей о якобы моём предательстве, царапнуло моё сердце больше всего. И если я раньше планировал до расставания поддерживать с ней хорошие отношения, то теперь, сама мысль о том, чтобы заниматься с ней сексом, улыбаться, глядя в глаза, внушала мне неприязнь. Я мог притворяться, но не до такой степени.

— Какой план? — удивилась она.

— Вывести тебя за границу, — её отец сразу понял, о чём я говорю, — мы это обсуждали с Ваней, и он был не против.

— Как заграницу? Я не хочу уезжать! Не теперь! — она помотала головой и вжалась в меня.

— Ну Анют, у тебя нет выбора, — с видимым сожалением сказал я, — быть вместе мы не можем, чтобы не пострадала ты и твоя семья, а если Брежнева только заподозрит, что мы тайно встречаемся…

Я сделал паузу, и за меня закончил её отец.

— То сорвётся, и эта возможность защитить тебя.

Она растерянно на него посмотрела.

— А куда? Когда?