Ангельское предательство (СИ) - Смертная Елена - Страница 64

— Камилла, перестань сопротивляться.

Женщина не открывала глаз. Она не хотела видеть, как двое столь важных и любимых ею мужчин смотрят сейчас на её свет, желая растоптать его. Она не желала пытаться разглядеть в их помыслах отблески надежды. Она не смела давать волю своим чувствам.

Вдруг брови Камиллы едва дернулись, ведь вместе со словами Этьенн провел кончиком своего копья по полу, создавая звук, смертельно режущий слух. Он словно пытался резать им её душу. Делал предупредительный выстрел. Но ангел всё равно верила, что этот мужчина, пусть и погряз в своем вопиющем темном самолюбии, но всё же не посмеет поднять руки на физическое тело той, кого когда-то искренне любил.

Любил.

Только так.

Она уже не верила, что существо стоящее перед ней способно на теплые чувства.

Она не искала ответы о том, почему он стал таким. Просто приняла это как данность, с которой не теперь нельзя было спорить. Её любимый Этьенн, который когда-то точно существовал, остался в прошлом. Это лишь его оболочка, наполненная тьмой и желчью. Это не тот, ради кого она готова даже подумать об изменении своего решения.

— Ты вынудишь меня пойти на крайние меры. Я не хочу этого.

Скрежет прекратился. Он поднял копьё? Да. Точно. Камилла ощутила, как острый кончик его едва дотронулся её груди. Но ни один мускул не дрогнул на лице смиренного ангела.

— Даже если ты убьёшь меня. — шепнула она совсем тихо, заставляя прислушиваться. — Я уже вложила в эту магию все силы, что были у меня. Она не исчезнет лишь потому, что твоё копье пронзит мне сердце.

— Потому я и хочу, чтобы ты сама выбрала свою жизнь и жизнь своего народа, а не тех, кто был когда-то лишь трусами, сбежавшими от войны.

Строгий голос Этьенна звучал без единой заминки. Камилла не ощущала дрожи в его руке. И всё же сердце её не начинало стучать быстрее. Ведь страх был не тем чувством, что мог взять над ней сейчас верх. Женщина вдруг медленно открыла глаза, поднимая на то, что осталось от её мужа, стеклянный взгляд, с каким никогда не позволяла себе смотреть на живое существо.

— Все жизни равны.

На лице Этьенна отразилось помесь грязного отвращения и презрения. Эти краски эмоций делали его красивое, мужественное лицо серым и уродливым. Он смотрел на Камиллу так, будто это она предавала его сейчас, а не наоборот. Он так долго вынашивал в себе этот план, что душа его успела окончательно наполниться черной желчью. Казалось, мечты о величии их расы, пусть и достигнутой самым гнусным путем, вытеснили из неё все прочие чувства, что когда-то были там. Любовь к семье, уважение чужой жизни, желание быть лучше — всё это было сметено как ненужные преграды на пути к Великому. И всё же от этого стеклянного взгляда некогда любимых глаз он ощутил, как нечто сдавливается в груди. Это ненужное чувство было отброшено. Моментально. Сейчас ангел искренне верил, что любая жертва стоит реализации плана. Пусть Камилла не понимает его, пусть даже весь мир будет его осуждать. Великие дела вершатся кровью. И именно тот, кто не брезгует замарать свои руки в этой самой крови — истинный герой, память о котором останется в веках.

— Ты понимаешь, что не сможешь забрать у меня силу наследника? — процедил он сквозь зубы, смотря на жену надменным взглядом и всё ещё держа кончик копья у её груди.

— О, я не сомневаюсь, что ты побеспокоился об этом. — Камилла выглядела спокойно и смиренно. — Я даже не чувствую, что сила отвечает на мой внутренний призыв.

— Хочешь узнать, почему?

— Если честно, мне всё равно. — она опустила взгляд, теряя любой интерес к разговору.

Подобная холодность пробуждала в Этьенне обжигающую ярость. Он не понимал, почему эта женщина остается столь равнодушна ко всем его свершениям. Истинно великим свершениям! Пусть он не хотел этого признавать, и всё же Камилла была для него той, чья поддержка нужна больше всего. А если не поддержка, то хотя бы гнев, слезы, непонимание. Что-нибудь! Но она словно осознавала эту горячую нужду в себе и продолжала оставаться немой к просьбе мужа проникнуться всей грандиозностью его задумки.

Тогда Этьенн нервным, резким движением свободной рукой дернул свою белоснежную рубаху столь сильно, что та порвалась. Дыра образовалась ровно в области груди, но за ней не было заметно ничего особенного. Кончик копья ангела потянулся вверх, касаясь подбородка Камиллы подобно игле, что поддевает маленький стежок, и заставляет тот подняться. Она не противилась, оставаясь в образе механической куклы, энергия в которой кончалась, а ключ был навсегда утерян. Всё тот же стеклянный взгляд обжег Этьенна своим равнодушием хуже любого огня.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать мне.

Ангел усмехнулся. Злобно, ядовито, надменно. Будто пришел его час раскрывать карты. И в руке он держал флеш рояль, не меньше. Он провел свободной ладонью по обнаженной части груди, словно стирая с неё иллюзорную краску. Точно также после он смахнул это нечто в сторону, избавляясь от уже ненужных остатков магии сокрытия. Взгляд Камиллы впервые вздрогнул и тут же снова медленно погас от терпкого осознания действительности. В груди своего возлюбленного на месте сердца она увидела торчащую часть большого чёрного кристалла. И пусть он выглядел как большая драгоценность, пропитанная самой силой жизни, и всё же это был холодный кусок камня.

— Вот как… — тихо, безжизненно шепнула она.

— Да. — Этьенн расплылся в широкой улыбке.

И лишь Рафаэль, стоящий подле отца, никак не мог понять, что происходит. Он чувствовал себя не на своём месте. Каждое отточенное движение лезвия возле груди и лица матери становились пыткой для него самого. Ему обещали другое. Обещали, что она обязательно всё поймет. Теперь же чувство несусветной горечи давило на легкие, мешая дышать. Но в то же время ангел понимал, что ему поздно отступать. Он лишь крепче сжимал кристалл, будто находя в нем подтверждение того, что всё это не зря. Иначе… иначе как он сможет жить с той ошибкой, которую сегодня совершил?

— Ты заменил своё сердце на камень лишь для того, чтобы я не смогла забрать свои силы обратно? — в голосе Камиллы всё же отразилась небывалая тоска.

— Долгие годы я скапливал ту силу, что ты давала мне, в этом камне. Можно сказать, я создал аналог Слезы Авеля, который теперь ты сможешь забрать, лишь если разобьешь его или вытащишь из моей груди. Но ты никогда не сможешь пойти на подобное. Ведь ты слаба, Камилла. Ты прячешься за своей светлой добротой, не понимая, что это не благодать, а смертельная зараза, язва, чума! И она убьет не только тебя, но и весь наш народ.

— А ты, значит, тот, кто хочет излечить всех ангелов от этой болезни? — Камилла говорила тихо, точно с каждым словом она умирала внутри.

— Именно так. Сила наследников должна быть у тех, кто готов менять этот мир.

Вдруг уголки губ наследницы поднялись вверх. Она улыбнулась. Измученная, кривая улыбка показалась на её устах, придавая опечаленному лицу неестественный оттенок смирения. Это была та стадия принятия, когда она понимала, что уже ничто не сможет ранить её ещё больше. И главное — в ней ещё были силы принимать эту боль с улыбкой. Хотелось расплакаться. Хотелось быть слабой. Но это слишком непозволительная роскошь для сильной женщины, мужчина которой оказался лишь эгоистичным предателем.

— Свою главную силу ты потерял вместе со своим добрым сердцем, Этьенн.

Такая реакция жены поразила, а после разъярила ангела ещё сильнее, чем прежде. Все выдаваемые этой женщиной эмоции слишком не сходились с тем, что он представлял в своей голове, рисуя картины сегодняшнего дня. Как смеет она не признавать его величия? Его жертвы? Над потолком послышалось тихий, зловещий шепот, который переливался тысячью жутких голосов. Все они вторили своему пробудителю. Все желали, чтобы он пролил родную кровь и захлебнулся в смеси этого алого нектара смерти и его собственной ярости. Твердая рука на копье сжала древко сильнее. Казалось, что Этьенн вот-вот готов был на последний, самый отчаянный шаг. А Камилла продолжала на него смотреть с улыбкой. Улыбалась, как в тот день, когда искренне признавалась в любви у того самого алтаря. Вот только сейчас в этих голубых глазах не было того восхищения великим, сильным мужчиной. Лишь жалость. Даже не страх, а искренняя, нескрываемая жалость.