Ацтек. Гроза надвигается - Дженнингс Гэри - Страница 89

• Предыдущая
• 89/163
• Следующая

В Доме Почтека в обмен на предметы роскоши мне дали раз в шестнадцать больше практичных и дешевых товаров, а когда пришло время выбирать и запасать снаряжение и припасы, трое купеческих старейшин охотно помогли мне советом. Думаю, им было приятно вспомнить молодость, заводя споры насчет сравнительной крепости волокон магуй и конопляных веревок и рассуждая о преимуществах бурдюков из оленей кожи (в которых вся влага сохраняется до капли) и глиняных кувшинов (откуда вода частично испаряется, но в которых она зато всю дорогу остается прохладной). Старейшины знакомили меня с довольно примитивными и неточными старыми картами и с воодушевлением наставляли:

– Единственная пища, которую не нужно тащить на закорках, ибо она несет себя сама, – это собаки течичи. Захвати с собой свору побольше, Микстли. Корм и воду псы раздобудут самостоятельно, а сбежать не сбегут, ибо эта порода очень труслива и отличается привязанностью к человеку. Конечно, мясо у них не самое вкусное, но зато оно всегда будет под рукой, тогда как охота оказывается удачной далеко не всякий раз.

– Но если тебе повезет и ты убьешь дикое животное, знай, что хотя мясо у дичи жесткое, это легко поправить. Заверни добычу в листья папайи, и за ночь мясо станет мягким и вкусным.

– Оказавшись в тех краях, куда армии мешикатль совершали походы, проявляй осторожность в отношении женщин. Некоторые из них, затаив злобу на наших воинов, специально заражают себя смертельным недугом нанауа, а потом совокупляются с первым подвернувшимся мешикатль, чтобы отомстить: ведь мозги и тепули подхватившего эту болезнь напрочь сгнивают.

– Если у тебя закончится запас бумаги для ведения расчетов, нарви листьев могильной лозы. Пиши на них острым прутиком: белые царапины на зеленых листьях сохраняются так же долго, как краска на бумаге.

В день Первой Змеи, едва забрезжил рассвет, Коцатль, Пожиратель Крови и я, в сопровождении дюжины нагруженных рабов и своры откормленных, резвившихся у наших ног маленьких собачонок, покинули Теночтитлан. Путь наш лежал на юг, по соединявшей остров с материком дамбе. Справа от нас высилась гора Чапультепек. На ее каменном фасаде правитель Мотекусома Первый повелел высечь свое гигантское изображение, и каждый последующий юй-тлатоани следовал его примеру. Говорили, что и огромный портрет Ауицотля уже тоже почти закончен, но мы не смогли рассмотреть ни одной детали каменного рельефа, ибо еще царил сумрак. Шел месяц панкуетцалицтли, когда солнце встает поздно и к этому времени еще скрыто за пиком Попокатепетль.

Когда мы только вступили на мост, в той стороне еще не было видно ничего, кроме дымки да обычного опалового свечения занимающейся зари. Но мало-помалу туман рассеивался, и постепенно массивный, но изящный по форме вулкан стал различимым: казалось, будто он, сойдя со своего извечного места, надвигается на путников. Когда пелена тумана растворилась полностью, гора предстала перед нами во всем своем великолепии. Сначала скрытое позади него солнце подсвечивало заснеженный конус, окружая его сиянием, а потом Тонатиу, словно вынырнув из жерла, вознесся над вулканом, возвестив наступление дня.

Озеро заблестело, земли вокруг омылись бледным золотистым светом и бледными же пурпурными тенями. В то же самое мгновение пробудившийся вулкан испустил струю голубого дыма, который поднялся и заклубился в форме гигантского гриба.

Надо думать, все это являлось для выступающих в дорогу добрым предзнаменованием. Солнце освещало снежный конус Попокатепетля, придавая ему блеск белого оникса, инкрустированного всеми драгоценными камнями мира, в то время как сама гора салютовала нам лениво клубящимся дымом, словно говоря:

– Вы уходите, о путники, но я-то остаюсь и пребуду здесь вовеки как залог вашего благополучного возвращения!

Его Священному Императорскому Католическому Величеству императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю

Его Королевскому и Императорскому Величеству, нашему почитаемому Государю из города Мехико, столицы Новой Испании, на второй день после Воскресного Молебствия, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцатый, шлем мы наш нижайший поклон.

Что касается вопроса, поднятого в самом последнем письме Вашего Высокочтимого Величества, то мы должны признаться, что не можем сообщить нашему монарху точное количество пленных индейцев, принесенных в жертву ацтеками по случаю имевшего место более полувека назад «освящения» их Великой Пирамиды. Пирамиды этой давно нет, как не сохранились и записи о жертвоприношениях того дня, если какой-либо счет таковых вообще велся.

Наш хронист ацтек, лично присутствовавший на той церемонии, не может определить это число точнее, чем «тысячи». Однако, возможно, этот старый шарлатан преувеличивает, дабы сделать тот день (и то сооружение) более значимыми в историческом плане. Занимавшиеся здесь изысканиями еще до нашего прибытия братья-миссионеры из ордена Св. Франциска по-разному оценивают количество жертв, принесенных в тот день: от четырех до восьмидесяти тысяч. Но не исключено, что эти добрые братья тоже преувеличили цифру, может быть, невольно, под влиянием своего отвращения к гнусному языческому варварству, а может быть, дабы убедить нас, своего нового епископа, в том, сколь звероподобно и порочно местное население этого края по своей природе.

Правда, мы не нуждаемся в подобных преувеличениях, ибо врожденные дикость и греховность индейцев для нас очевидны. Свидетельством тому служат хотя бы ежедневные разглагольствования нашего рассказчика, чье присутствие мы терпим исключительно по воле Вашего Наиславнейшего Величества. Если за последние месяцы сей дикарь и поведал нам хоть что-то, представляющее некий познавательный интерес, то общий объем таких сведений весьма ничтожен по сравнению с бессмысленной, вредоносной и греховной его болтовней. Он доводил нас до тошноты, прерывая свои рассказы о торжественных церемониях, интересных путешествиях и значительных событиях, чтобы поведать о разврате и прелюбодействе – как своих, так и чужих – да еще и подробно расписать сии действа во всевозможных, по большей части отвратительных деталях, включая и то богомерзкое извращение, о коем у апостола Павла говорится: «Да не будет сие даже поминаемо промеж нами».

С учетом рассказанного им о характере ацтеков, нетрудно поверить, что эти варвары вполне могли возжелать уничтожить восемьдесят тысяч себе подобных за один день, однако, рассуждая практически, мы должны признать, что подобное деяние неосуществимо. Для этого их жрецам-палачам пришлось бы работать без устали целые сутки и убивать примерно по одному человеку в секунду, то есть около шестидесяти человек в минуту. И даже более скромные цифры трудно принять на веру. Ваш смиренный слуга и сам имеет некоторый опыт осуществления массовых казней, и ему трудно поверить в способность столь примитивного народа избавиться от многих тысяч трупов прежде, чем они успели бы загнить и создать в городе угрозу эпидемии.

Впрочем, даже если названная цифра чудовищно преувеличена, если убиенных в тот день было не восемьдесят тысяч, а в десять, в сто, в тысячу раз меньше, то и тогда любой цивилизованный человек и добрый христианин не может не прийти в ужас, услышав о том, что столько невинных людей погибло во имя ложной, идолопоклоннической религии и во славу демонов. А посему, Ваше Величество, по нашему почину и повелению за семнадцать месяцев, минувших со времени нашего прибытия сюда, было уничтожено пятьсот тридцать два языческих капища различного размера – от пышных сооружений на высоких пирамидах до простых алтарей, сооруженных внутри природных пещер. Мы истребили более двадцати одной тысячи идолов разной величины – от чудовищных колоссов, высеченных из скального монолита, до глиняных фигурок, предназначавшихся для домашнего употребления. Ни одному из них отныне не будут приноситься человеческие жертвы, мы же продолжим искать и уничтожать оставшихся идолов по мере расширения владений Новой Испании.

• Предыдущая
• 89/163
• Следующая