Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри - Страница 57

– Звягин, ты вообще башкой поехал? – пошатнувшись, кричу я. – А ну слезай!

Он плюёт на мой приказ и медленно вышагивает по неустойчивой поверхности.

– Не ссы, Варька! Всё под контролем! Для тебя, ведь, стараюсь!

– Ты сумасшедший! Идиот! – ругаюсь я, хоть знаю, что угрозы жизни нет. Просто когда я с ним, то невольно превращаюсь в обезумевшую нянюшку. Хочу уберечь. Защитить. Спасти. – Ты совсем не изменился! Всё такой же полоумец! Идиот!

– Ты повторяешься, Матильда. Где твоя оригинальность?

Потеряв всякое терпение, хватаю его за штанину и спускаю на землю. Бью, но выходит слабо. Звягин смеётся, а я едва справляюсь с поглощающим гневом. Чувствую, как жар расходится по груди и просачивается в кости. Между нами остаётся ничтожное пространство.

– Ты чего Варька? – задыхаясь, шепчет он. – Всё же нормально.

Смотрю на него так, будто хочу коснуться души.

– Ненормально. И я ненормальная, всё таскаюсь за тобой.

– Так перестань…

– Хотелось бы, но не могу, – горло режут тихие слова.

– Вот и я не могу… Всё хожу за тобой, как зависимый.

Порой слова не нужны, важен лишь миг. Всё крепче прижимаясь друг к другу, мы шагаем в сторону ребцентра. Без длительных рассказов. Без новостей. Без шуток. Наслаждаемся мгновением и предрассветной тишиной. Внутри порхают мотыльки; надышаться этим чувством невозможно, но вкушать приятно.

– Ну вот и всё. Пора прощаться, поэтесса, – говорит Витя, поглядывая на время. – Последний автобус пройдёт через минуту. Успеем попрощаться.

В ушах застывает жалобный стон сердца, которое упрямо тянет к нему руки.

– Нет, – капризно заявляю я и тянусь к его губам.

Но жадный Витя останавливает. Берёт за плечи и заглядывает в моё потерянное лицо. Собирается с духом и надсадно говорит:

– Слушай, я знаю этот взгляд. Знаю, что чувствуешь. Но буду эгоистом, Варька, если приму это всё. Я остался прежним. Со всеми тараканами. Со всеми болячками. Мой автобус в один конец, а тебе нужно жить дальше. У нас не выйдет, как бы не хотелось. Не выйдет.

Дрожь в губах скрыть невозможно. Мне снова хочется его ударить.

– Хватит решать за меня, Звягин. Не знаю как ты, а я ведаю чего хочу. Перестань строить из себя заботливого болвана. Уже несколько лет я уверена в своём выборе. Это тебя шатает, как чёртов маятник. Не дели со мной ответственность за решение, которое изуродует нас обоих. И если ты решил, что этот автобус будет последним, то это только твой выбор. Не мой. Я никогда не буду готова отпустить тебя.

В противовес своим словам срываюсь с места и скрываюсь за дверьми ребцентра. Я устала гадать. Устала мучаться. Мне нужно постоянство. Его болезнь – не приговор, но он не хочет слышать. В любви нет места принципам. Теперь пусть он выбирает. А я устала.

Мечты разные... И пути их осуществления тоже. Получается, что, выбрав неверный путь, можно распрощаться с мечтой, даже не приблизившись к ней.

© Реквием по мечте

Мой маленький мотылёк набрался храбрости и одним взмахом крылышка переломал мне рёбра. Я не спал целые сутки. Всё прокручивал в голове её слова, объятья вспоминал. Корил себя за жёсткость. Корил себя за слабость. А ведь сам полетел на огонь, а теперь жалуюсь на ожоги. А они болят, сука. Да так, что сна лишают.

Сам того не заметил, как собрал вещи, прихватил с собой Джоконду и влетел в ближайший пригородный автобус. Уже через несколько часов стоял у ворот ребцентра, с полной уверенностью, чего хочу и кого. Сомнений не осталось. Мне лучше там, где обжигаюсь. Хватит мёрзнуть в прошлом. Хватит.

Оставляю озорницу на улице гонять голубей, а сам покоряю бесконечные ступени клиники. Необъяснимое волнение забирает весь воздух, и вдыхаю лишь тогда, когда на пути вырастает горбатая фигура.

– Куда дорогу держишь, ряженный? – бурчит отец, доселе прибывая в образе седого умника. – Футболку чистую напялил. Харю отмыл. Аль, на смотрины собрался?

– За тобой повторяю, авторитетный. Смотри, свадьбу в один день сыграем.

– Чего? Какую ещё свадьбу?

– После которой дети появляются, дурень, – нарочно пугаю ещё больше и убираю его с пути. – Далеко не уходи. Благословлять будешь.

Отец за сердце хватается, а я до Варьки мчусь. Внутри всё клокочет. В ушах колотится. Но мне удаётся распознать голоса за дверью, отчего не спешу заходить.

«Это неправильно, Варя. Твоя мама тоже не одобряет. Этот человек опасен. Во всех смыслах, – науськивает её Кирилл, а я едва держу себя в руках. – Ты только вспомни, что он на концерте устроил! Я ведь могу и в полицию пойти!»

Я замираю. Жду её ответа. Ревниво потираю кулаки.

«Иди куда хочешь! Хоть к чёрту! Вы с моей мамашей уже совсем стыд потеряли! Это моя жизнь и мне решать! Я за ним пойду, что бы вы не говорили!»

Слова Тарасовой, как топлённое молоко, расходятся по окоченевшим венам. Я будто бы получаю приглашение и бесцеремонно вваливаюсь в комнату.

– Не помешаю? – интересуюсь я у парня, лицо которого слилось с белоснежной стеной. Тот машет гривой. Прячет бегающий взгляд. – Чудно, а я было запереживал.

Кидаю рюкзак на кровать и, наконец, обращаюсь к Варваре. Она довольно скалится, словно давно подметила моё присутствие или же у отца самоуверенностью угостилась. Плевать. Сейчас это не важно.

– Ну привет, поэтесса.

– Здравствуй, родной, – с места подскакивает, к груди прижимается.

– Автобусы из-за непогоды отменили, но я нырнул на первый рейс.

– Я так и подумала, – смеётся в кофту.

– Джоконду тебе привёз познакомиться. Уже заждалась.

– Так поспешим.

И мы уходим. Давеча смелый Кирилл не протестует, даже выдыхает, когда я за дверью скрываюсь. Небось напутствия читает да перекрещивается.

– Ты про собаку не наврал?

– А ты сама глянь.

На улице тепло, а от улыбки Вари ещё теплее. Она с Джокондой по двору носится. Смеётся, как ненормальная, а лохматой только за радость. Языки обе выставили и балуются. Картины смешнее я так и не припомнил, но эту в памяти зафиксировал.

Потом отца с аристократкой на ужин в столовую вонючую пригласили. Запеканкой признание своё заедал, всё хотел в скромной обстановке Варьке признаться. Девчонка носилась с нами, чем больше сомнения развеивала. То отца полотенцем укроет, то мне яства пресного в тарелку добавит. Сама краснеет по чём зря. Губки кусает. На меня косится. Лыбится.

– Так что ты мне про внуков нёс? – спрашивает отец, катая во рту беззубом творог. – Залетел кто во дворе?

Тарасова тут же напрягается. В стихах видно проклинает.

– Да, батя, соседка тест принесла. Тамара твоя. Говорит, чекушка будет.

– Вот остолоп рогатый! Чего пугаешь? Я и впрямь поверил.

– А ты верь, батя. И всё получится, – моргаю Варьке, а та снова краснеет.

Оказалось мне так мало надо. Её глаза. Улыбка до ушей. Солнце в волосах. Будучи зависимым я не испытывал подобной эйфории. И не ломало так от разлуки. И вены не жгло от любви. Сейчас и зубы скрипят, но только от счастья.

Так и спрашиваю: за что мне это всё? Не уж то заслужил?

А признание своё храню. Всё красиво хочу сделать.

После ужина и долгих гуляний, мы возвращаемся в комнату, но отдыха нам не видать. У дверей стоит Татьянка, красивая зараза, но до смерти перепуганная, словно натворила страшного. Рядом скачет женишок несостоявшийся, лицо его довольное, как у ребёнка нашкодившего. По Варе будто молнией ударяет, трясётся вся, а я держусь спокойно. Исчерпались мои причины для беспокойств. В коем веке всё хорошо.

– А что с лицами вашими? Переспали по случайности?

Они не отвечают, всё на дверь пялятся. Я хочу прорваться в комнату, посмотреть, что шалунишки прячут, но моё любопытство прерывает грубой толчок в грудь. Из помещения выходят два высоких шакала. Погонами светят. Дубинкой машут.

– Чей ранец? – гаркает один, брезгливо держа мой рюкзак двумя пальцами.