Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри - Страница 45

Сквозь густую темноту разбавленную тусклым светом ночника, мне удалось разглядеть блондинистую голову мамы. Она торопливо складывала вещи в походные сумки, бормотала под нос что-то неразборчивое, беспокойно вздыхала и хваталась за лоб. Мне было в новинку видеть ее такой встревоженной, поэтому я не спешила себя рассекречивать, стояла затаив дыхание, робко выглядывая из-за угла.

Когда сумки заполнились под завязку, мама встала напротив настенного зеркала и еще долго всматривалась в свое отражение. На ней не было лица, и мне оставалось только догадываться, что твориться в ее голове и о чем она думает. В какой-то момент я увидела блеск в уставших глазах и решила показаться.

– До переезда в общежитие еще целый месяц, – тихо посмеялась я, выйдя в коридор, отчего та вздрогнула. – Рановато ты вещи собрала, не находишь?

Увидев меня, мама вовсе потеряла человеческий вид. Мышцы ее лица задергались в спазматическом танце, бледные губы задрожали, взгляд стал другим – непривычно мягким, родительским и смертельно печальным.

– Яйца и хлопья в холодильнике. Пожалуйста, покорми Аришу утром, – с надрывом выдавила она. Голос тоже был не свой. Раненный. – Ты ведь присмотришь за ней, Варя? Пообещай, что проследишь за своей младшей сестрой и никогда ее не оставишь. Сейчас же поклянись.

Сглотнув твердый ком, я нервно хохотнула.

– О чем ты, мам? Я не понимаю. Тебе приснился плохой сон?

Вместо ответа из ее глаз хлынули слезы, они мгновенно скользнули по щекам, как по гладкому мрамору. Неоднозначная реакция матери спровоцировала улыбку, но в тоже время заставила напрячься.

– Да что с тобой такое? – задохнулась я, а потом внимательно посмотрела на баулы, и в голову, как в мягкую игольницу, воткнулось острое осознание. Наши взгляды снова встретились, но на сей раз они стали зеркальными. – Это не мои вещи, так?

Я уже знала ответ на свой вопрос, но продолжала таить надежду, что моя мнительность исказила реальность, что это всего лишь еще один предрассудок на фоне длительного переживания, очередное заблуждение.

– Очевидно эти вещи ты собрала для себя, но куда ты собралась, мама? Почему ни о чем не сказала и делаешь это тайком? Объясни мне. Я хочу знать.

– Присядь, – попросила она, утирая слезы.

– Спасибо. Я постою.

– Варя.

– Мама, – не унималась я.

Она снова схватилась за лоб и проработала виски.

– Тогда просто выслушай…

Разговоры с матерью всегда были для меня настоящей пыткой, но сейчас я понимала, что данная беседа принесет мне больше боли, отчего остальные покажутся сладкой песенкой. В воздухе повисла угнетающая пауза.

– Я уезжаю, милая, – отрезала она, и ее лицо скорчило от спрятанных слез. – Прошу тебя, не заставляй меня объясняться перед отцом и оповести его сама. Мне это не под силу, – она медленно подошла ко мне, но выдержала короткую дистанцию. Огромное чувство вины не давало ей приблизиться. – Детка, я исчезну не насовсем. Я буду звонить, приезжать, даже писать, если вы это позволите, но у меня нет другого выбора. Я не могу поступить иначе. Мне пришлось переломить каждую косточку в теле, чтобы принять это решение. Когда-нибудь ты меня простишь.

Почувствовав, как земля уходит из-под ног, я опустилась на пол. Мама сползла следом. Поборов страх, она коснулась моей щеки, но я тут же перехватила ее руку.

– Что происходит? Ты бросаешь нас? – мне не удалось скрыть обиду в голосе, но правда лежала высоко на поверхности и едва ли она заключалась в банальном побеге. Здесь было что-то другое. Слишком тяжелое для моих плеч.

Болезненно улыбнувшись, мама опустила голову.

– Всю свою жизнь я жила по вычерченным шаблонам, как железный бесчувственный робот, выполняющий свод задач по пунктам, планировала жизнь, строила каждый свой день и была как никогда права. Но однажды испытав судьбу, всего лишь раз отойдя от плана, я получила самое суровое наказание за свое непослушание. Я потеряла вас. Справедливо, но слишком больно.

– Перестань, – я вцепилась в ее плечи. – Ты не теряла нас. Мы здесь. Рядом. Как ты можешь такое говорить? У тебя жар? Ты заболела?

Хрупкие плечи мамы напряглись.

– Я больна, дочка, – после этого заявления она неохотно подняла голову. Ее крепкая стена рухнула в одночасье, передо мной сидела слабая, несчастная женщина, которая устала носить доспехи. Сердце сжалось от этой картины. Я мне захотелось стереть этот образ из памяти, ибо он доставил мне много боли, как и последующее признание: – У меня ВИЧ.

Мир поплыл перед глазами. Короткое слово ударило сильнее тока. В голову начали вонзаться кусочки острых мыслей, которые постепенно складывались в уродливый паззл. Я граничила между полной потерей сознания и эмоциональным взрывом. Хотелось вскрикнуть, но способность говорить покинула меня на время.

– Прости, прости меня, – повторяла мама, заглядывая в мое потерянное лицо. Я же смотрела сквозь. По моим дрожащим коленям стекали ее горячие слезы. – Я не хотела, чтобы так все вышло. Видит бог, я этого не хотела. Прости меня, дочка.

Сердце снова дало ход, легкие приняли горькую порцию воздуха. Несмотря на страшное признание, которое раздавило меня, как мелкую букашку, я ощущала отпечаток недосказанности, но пути назад не было.

– Как? – содрогнулась я, и глаза защипало. Мама поджала губы и затрясла головой, самоотверженно держа в себе ответ, который явно рвал все ее внутренности. Это было тяжело. Тяжелей всех тех бессонных ночей, что укрывалась я последнее время. – Ну что же ты молчишь, мама? Не руби хвост по кусочкам… Говори.

Она не произнесла это вслух, не обмолвилась и словом, но я поняла ее по одному лишь взгляду, накрыла рот ладонью и закрыла глаза – она спала с Витей. Сопротивляться не было сил и я впустила в себя эту правду, которая ледяной водой пронеслась под кожей. Я замерзла. Окоченела от представления, как это могло случится и едва сдержала подступившую тошноту.

Я слышала рыдания матери, но не открывала глаза. Слышала удары собственного сердца, которое таранило грудную клетку, но не открывала глаза. Веки переполняло слезами, но я не открывала глаза. Я не открыла их даже тогда, кто захлопнулась входная дверь. В этот момент я прозрела, но так и не открыла глаз.

На уезд мамы папа отреагировал молчаливо. Понимающе, что ли. Я не стала раскрывать причину, не смогла подобрать слов, решив, что если та соизволит, то исповедуется лично. У меня попросту не было сил на объяснения.

Что я чувствовала узнав правду? Потерянность, наверное. Это было из тех предательств, которые были ожидаемы. Не стали сюрпризом. Но и думать об этом у меня тоже не было сил.

Закрылась. Снова.

Уже второй месяц я живу в общежитии. Друзей не нашла, но обзавелась достойным кавалером. Кирилл был той палочкой-выручалочкой, который помог мне адаптироваться и не сойти с ума. Парень весьма болтлив, порой заносчив, но именно эта черта не давала мне уходить в себя. Мы не были настоящей парой – пару раз посещали кино и держались за ручку. В общем, детский сад, но я была благодарна ему за терпение. Также его присутствие помогло избавиться от Егора Быкова, которые еще какое-то время ходил за мной по пятам, но в итоге сдался и забрал документы из ВУЗа.

Папа и Ариша навещали меня на выходные. Пару раз звонила мама. Я не вникала в подробности ее новой жизни – пока не время, но с удовольствием рассказывала о своих успехах. Учеба давалась на удивление легко. Всегда оставалось много свободного времени, чтобы уделить время стихам. Узнав о моем хобби, Кирилл тут же начал организовывать творческий кружок и обещал привлечь к его деятельности местных депутатов, ибо талант должен был востребован. Меня забавляла его инициатива и я не думала спорить, да и мама была рада услышать, что у меня появился парень-друг.

Все налаживалось, или мне попросту хотелось в это верить, потому что когда прошлое снова коснулось меня, совсем легонько, иллюзия беспечной молодости в момент исказилась.