Небо и Земля - Дивов Олег - Страница 14

Вернера забраковал лично Задница, тогда ещё не адмирал. Он посмотрел его личное дело, покрутил костлявым носом и сказал: «Этого типа списать под благовидным предлогом. Жаль мужика, но он беду притягивает. Бывают такие люди, к сожалению…» И мастер-техник Эндрю Вернер не прошёл очередную медкомиссию, обнаружившую у лейтенанта критический уровень нервной перегрузки. В принципе комиссия была недалека от истины, и Эндрю это признавал. Он только обиделся, что ему даже капитана не дали на прощание. Так и загремел в космодромную обслугу: тридцатилетний лейтенант с Пурпурным Сердцем и редкостным послужным списком.

По идее это было к лучшему. После катастрофы на «Виггине» Эндрю окончательно возненавидел космос, где царит второй принцип термодинамики и, как ни упирайся, всегда найдётся кретин, готовый ни за что ни про что угробить боевой корабль с тобой на борту.

Но с другой стороны, Вернер, спустившись вниз, погрузился в тоскливое и беспросветное одиночество.

Эндрю чинил станции наведения, менял женщин как перчатки и галлонами хлестал самогон, который механики добывали из гидравлической жидкости. Так он и просидел на Земле всю страшную вторую марсианскую кампанию – работал, пил, трахался, издевался над старшими по званию, совершал эксцентричные поступки и ходил к психоаналитику. В конце концов руководство базы невзлюбило Вернера до такой степени, что стало подыскивать более или менее легальный способ от него избавиться. И тут очень кстати подоспел «Горбовски», куда требовался специалист экстра-класса. А руки у Вернера ещё не дрожали. Работать он мог.

«Горбовски» был прототипом, кораблём принципиально новой системы, на котором хотели обкатать старую как мир идею «нуль-Т». Предполагалось, что, сгенерировав вокруг себя некое замысловатое поле, эта штуковина сможет проколоть пространство, раствориться на границе Солнечной и выскочить незнамо где. Детали работ по «Горбовски» были строго засекречены, но о самой идее буквально орали все сводки новостей, подавая затею как безусловно героическую и эпохальную. Особенно журналисты напирали на фантастическую смелость экипажа, смакуя блестящие эпизоды боевого прошлого испытателей-добровольцев.

Некоторых из этих людей Эндрю знал и обоснованно полагал сумасшедшими. А начальство полагало сумасшедшим его, лейтенанта Вернера. И стало подъезжать с настойчивыми советами пойти в испытатели. В ответ Вернер грязно выражался по-русски и делал неприличные жесты. Его вроде бы оставили в покое, но в один прекрасный день, когда Вернер, мучаясь с похмелюги, брёл на службу, лейтенанта нагнали механики и стали громогласно поздравлять. Вернер кинулся к ближайшему терминалу, вывел на монитор блок новостей и опешил. С экрана глядела его угрюмая физиономия, а чей-то голос взахлёб расписывал, какой великий специалист и настоящий герой подал заявление на должность старшего техника «Горбовски». У ворот базы уже толпилась пресса.

Вернер нехорошо посмотрел на механиков, и ему тут же сунули флягу с бормотухой. Эндрю основательно похмелился, здорово упал духом и внезапно потерял над собой контроль.

Журналистов спасло от фатальных увечий незыблемое правило: никаких спецкостюмов за воротами базы. Да наземному персоналу спецкостюм и не положен. Но пару челюстей Эндрю всё-таки свернул. Драться он не умел и поэтому бил так, чтобы уж наверняка. Потом разогнал спешивший к месту побоища наряд военной полиции, ворвался в кабинет начальника базы, закатил ему истерику, вышиб зуб, сломал ребро и оттаскал за волосы.

И угодил под трибунал.

Какую дурь подсыпали в выпивку и что потом сказал исполнителям начальник базы – интересно было бы узнать, конечно.

Позже Эндрю рассказывал эту историю Рашену и Боровскому смеясь. Выходило, что ему действительно крепко повезло. Могли поставить к стенке, могли загнать на урановую каторгу, что в принципе одно и то же. Но либо Эндрю чего-то недоговаривал, либо его счастливая звезда в те дни горела особенно ярко.

По словам Эндрю, первым и единственным, кто навестил его в камере, оказался капитан Риз, командир «Горбовски». «Пошли с нами, лейтенант, – сказал капитан. – Тебя же эти сволочи шлёпнут. А так хоть какой-то шанс. Хрен ли нам, смертникам?» – «Не понял?..» – «У меня половина экипажа из-под трибунала, – объяснил капитан. – А остальные – долбанутые. Разве нормальный человек согласится по доброй воле быть первым испытателем нуль-Т-корабля? Но с твоими руками мы эту хреновину так гениально сломаем, что испытания лет на сто затянутся!»

Эндрю почесал в затылке. Капитан Риз начинал ему нравиться.

«Будем себе болтаться вокруг орбитальной верфи и заниматься саботажем, – продолжал капитан. – Всё равно эта нуль-транспортировка – бред. Не верю я в неё. Такой мастер, как ты, считай, для нас спасение». – «А если я не смогу?» – усомнился Эндрю. Капитан пожал плечами. «По большому счёту всё равно, – сказал он. – Нам так и так идти за Цербер. А за границей Солнечной кто нас заставит делать то, чего мы не хотим? Ты не сомневайся. Они думают, я настоящий псих и жду не дождусь, как бы рвануть в подпространство. А я всего-навсего обычный алкаш. Трус я и сука. Ходил на десантнике, бросал ребят на поверхность. А однажды нажрался до глюков и своего навигатора, хорошую бабу, взял да удавил. Показалось мне, что не туда рулит. Сел за управление, стал отворачивать и собственным выхлопом три десантных бота спалил. Ну, думаю, молодец, долетался. И тут как осенило меня. Выхожу на связь и говорю начальству: извините, не могу больше воевать с мирным населением, свободу Марсу и так далее. Только что в знак протеста сжёг три сотни героических десантников, туда им и дорога, кровавым убийцам… А самого хохот безумный разбирает. Меня – бац! – в психушку на экспертизу. И что ты думаешь, нашли какое-то поражение чего-то там в башке. Допился, судя по всему. Поэтому и не убили. Но три года в палате – та же могила, разве что светло. Вот с таким командиром ты пойдёшь, лейтенант. Командир-то я хороший. Тем более не пью вообще ни капли – вылечили. Ну что, согласен?»

Эндрю не глядя подписал бумаги, согласно которым исполнение смертного приговора откладывалось на неопределённый срок. Под усиленным конвоем его переправили в закрытый тренировочный центр. Он как раз внедрился в компьютер системы охраны и готовил побег, когда за ним приехал флаг-адъютант группы F капитан Мозер с секретным предписанием Адмиралтейства. Приговор скостили до пятнадцати лет условно, звание и награды вернули. Оказалось, что на флагмане группы F произошла безобразная драка, и старший техник капитан Скаччи, весь в слезах и соплях, на коленях стоял перед адмиралом, умоляя не отправлять его вниз. А Рашен обратился в строевую часть Адмиралтейства и спросил, где сейчас лейтенант Вернер. «Да он сидит», – ответили ему. «За что?» – удивился Рашен. «Нападение на старшего по званию. Кажется, съездил по морде начальнику базы». – «За такое ордена полагается давать, – небрежно сказал Рашен. – Найдите мне его. А я пока с адмиралом флота переговорю и улажу формальности».

Теряясь от смешанного чувства стыда и восторга, Эндрю ступил на борт флагманского корабля, не зная, что сказать Рашену и как его благодарить. Эндрю по-прежнему не любил космос. Но понимал, что единственное его спасение – работа. И как минимум был в долгу перед адмиралом. Которому он зачем-то остро понадобился.

Уже через сутки на «Тушканчике» Эндрю буквально расцвёл. Ему поставили безумную по сложности задачу. Но зато адмирал не держал на него зла, а вокруг были отличные люди, элита группы F. И прелестная женщина-навигатор, которой Эндрю вроде бы тоже понравился. Жизнь наполнилась смыслом. А то, что Вернер оказался в сердце настоящего антиправительственного заговора, его пока не волновало. Он не верил, что это может плохо кончиться, и убеждал себя, будто Рашен, как обычно, старается предусмотреть даже невозможное, и правильно делает, но ведь он где-нибудь на полпути найдёт разумный выход.

Эндрю не был глуп. Просто он был неисправимый романтик и открытая душа.