Бродяжка (СИ) - "MelodySky" - Страница 21

Ведь может он мне нравиться как мужчина? Конечно, может, еще как! Красивый, добрый, заботливый. Кому бы такой не понравился? Один взгляд чего стоит! Как рентгеном шарахает до самого сердца и всего наизнанку выворачивает. А губы… они как магнитом притягивают, когда он облизывает их или кусает, а если еще улыбается, то все: и ноги отказывают, и мозг за ними следом, а в животе сворачивается тугой и болезненный узел. Похоже, вляпываюсь я основательно.

***

Я никогда ни в кого не влюблялся, если не считать того мучительного и светлого чувства, которое я испытывал к своей воспитательнице в детском саду. Она рассказывала интересные истории и постоянно смеялась, от чего на ее щеках появлялись милые ямочки. И я преданно таскался за ней хвостиком и почти каждое утро дарил цветы, ободранные на соседской клумбе. Пока не заболел ангиной. Моя трепетная привязанность тут же завяла, как сорванные цветы, исчезла вместе с болезнью, вытравленной антибиотиками. С больным горлом и температурой сложно предаваться возвышенным эмоциям. После этого я с гордостью считал себя повзрослевшим и уже испытавшем на себе всю силу любовных мук. Но это было давно и так по-глупому наивно, что сейчас казалось младенческим лепетом.

И вот теперь влюбился по-настоящему, вот так с первого взгляда или тринадцатого… уж не знаю. Да и какая разница? Но только при виде него у меня, как по команде руки трясутся, мысли путаются, и сердце колотится, словно отбойный молоток. Все как положено в дурацких девчачьих романах или слезливых мелодрамах. Но разве у парней должно быть по-другому? И я не верю, что все это подростковая придурь, бушующие гормоны или что там еще бывает в семнадцать лет. Это такое странное и крышесносное чувство, словно мчишь по прямой дороге в крутой тачке на полной скорости, и в голове так легко, и кровь бурлит от накатившего адреналина, и ощущение полета сводит с ума. Конечно, я никогда не катался на крутых тачках, и отцовский старенький фордик не мог без надрыва выжать из себя больше сорока миль, но представить-то я могу. Потому что то, что я чувствую к Брайану, сравнимо с этим.

И какое мне дело до того, что все это выглядит смешно и глупо? Плевал я можно так или нельзя. Конечно, он взрослый, добившийся успеха человек, ученый, и к тому же красивый до чертиков, как картинка из модного журнала, а я всего-то малолетний беспризорник, даже школу не закончил. И мы совсем друг другу не подходим. Между нами огромная пропасть, через которую я к нему, даже если очень постараюсь, не смогу переползти. Но мое сердце назло всему искренне желает любить. И каждый вечер я засыпаю с мыслями о нем, а на следующее утро…

…Не успев проснуться, первым делом хватаюсь за телефон, в надежде увидеть от него голосовое сообщение, хоть самое обычное, и огорчаюсь, если ничего нет. Иногда он отправляет только коротенькие пожелания доброго утра, а иногда рассказывает что-нибудь забавное из студенческой жизни. А мне все интересно, и простое «привет», и ироничные послания о том, сколько любовных записок он получил за одну лишь обеденную перемену. Иногда я сам посылаю ему какую-нибудь фигню и с замиранием сердца жду ответа. Расстраиваюсь, если игнорирует и долго не отвечает, и радуюсь, когда звонит, и мы немного болтаем.

Частенько сижу подолгу в интернете и до рези в глазах рассматриваю немногочисленные фотографии Брайана в «Инстаграме». Уже со счету сбился, сколько раз я это делал. Семейных фотографий немного, в основном с каких-то приемов, где он в смокинге до умопомрачения элегантный, с бокалом шампанского рядом с такими же привлекательными и успешными людьми. Или в каком-нибудь хосписе, в окружении радостных детишек, умиротворенный и спокойный, каким я вижу его дома. А тех, где он один, совсем мало и сделаны они довольно давно.

На одном снимке он в забавном свитере со снеговиком сидит в старинном кресле, а на коленях держит серого мохнатого кота. И выглядит умиротворенным. На другом — задумчивый и отрешенный, на фоне синеющего неба и облаков, и смотрит куда-то вдаль. Такой недоступный… На третьем, он слизывает с пальца мороженое, при этом игриво улыбается кому-то. Очень откровенно. А на последнем и вовсе спит, разметав по подушке свои кудри. Кто снимал его, кто ловил эти мгновения, кому он улыбался, кто любовался на него спящего, остается для меня загадкой. И ведь не спросишь… Я продолжаю вглядываться, и не могу оторваться, и будто острая иголочка больно колет где-то под ребрами.

Однажды в компьютере в одной из личных папок нахожу снимок, из-за которого лишаюсь покоя на несколько дней. И всего-то Брайан там смеется, глядя на какого-то парня, и подумаешь, тот его обнимает. И что страшного в том, что они такие молодые и довольные? И кого волнует, что сделана эта фотография много лет назад? Но этот человек мне сразу не понравился. Странный, с невероятно широкой улыбкой и хищным взглядом карих глаз, в которых, словно все черти ада обитают и взирают на меня с плотоядным оскалом. Возможно, этот парень ему больше подходит… Брайан кажется счастливым, безмятежным, словно весь мир открыт только для них двоих. И нет вот этого холода, который окружает его сейчас. В тот же миг я чувствую, как ревность своими липкими когтистыми лапами безжалостно скручивает все внутренности. Хожу потом, как в воду опущенный, с трудом натягивая улыбку только для Брайана. Еще не хватало, чтобы он об этом узнал.

Но мне вдруг становится страшно: если он встретит кого-нибудь и полюбит… Что тогда будет со мной? А если он уже с кем-то встречается? Вон как часто задерживается, а однажды вообще ночью пришел, и я так и уснул на кухне, прямо за столом, дожидаясь его. Вдруг он скоро мне скажет, чтобы я уходил обратно на улицу? Мое бурное подростковое воображение рисует красочные картинки, одна печальнее другой, и я, то прихожу в отчаяние, то решительно отказываюсь верить в то, что Брайан на такое способен. Но все равно ревную, как ненормальный, испытывая при этом самые разные чувства — дикий восторг от того, что живу с ним в одной квартире и вижу каждый день, и горькую обиду, будто он замечает, что со мной происходит, и сознательно держит дистанцию.

Знаю, что веду себя как дурак, но мое настроение стремительно меняется, за один день швыряя из одного состояния в другое, что к вечеру я чувствую усталость, словно разгружал со своим другом Джоном очередной огромный грузовик. То теряю аппетит, задумчиво ковыряясь в тарелке, и даже любимые мармеладки не радуют, то изголодавшись, набрасываюсь на еду, сметая все до последней крошки и заливая в себя одну чашку кофе за другой. То мечусь, как загнанный зверь, не находя покоя, то забравшись с ногами на диван, замираю и отрешенно пялюсь в окно, передумывая в голове столько мыслей, что она начинает трещать. Ведь когда-нибудь он все же ответит на одну из тех записок, которые ему подсовывают его студенты, или встретит кого в очередном гей-клубе. И это сводит с ума.

Иногда вдруг накатывает, что руки сами собой опускаются от отчаяния. Ну чего я мучаюсь? Он смотрит на меня, как на беднягу, которого нужно опекать, как на маленького потерявшегося ребенка, окупая одежду, игрушки, и сладости. И ведь еще на что-то надеюсь, упрямо желая хоть чуть-чуть почувствовать себя нужным иначе, а не как объект благотворительности. Но я уже давно не ребенок, а взрослый мужчина, и он… просто злит меня вот таким отношением. Про себя-то я, конечно, возмущаюсь, подбирая самые заковыристые матерные словечки для всего, что попадает под руку, на деле же хожу подавленный и только красноречиво вздыхаю. Терпения бы мне.

Вечерами жду его, как преданная собака ждет своего хозяина, вздрагиваю от каждого шороха и бегу к двери. Когда задерживается, то начинаю нервничать и в нетерпении грызть ногти. Встречаю с работы, даже не скрывая радостной улыбки, и он, как только видит меня, тут же улыбается в ответ. Понимаю, что за какие-то несколько часов уже успел соскучиться, словно много дней провел без него. Проверяю все его карманы и даже заглядываю в сумку — вдруг он принес что-нибудь вкусненькое? — и почему-то всегда нахожу. И на его шутливое: «Роджер, ты ешь слишком много сладкого, у тебя скоро выпадут все твои прекрасные зубы», только отмахиваюсь и смеюсь.