(не) беги от меня, малышка (СИ) - Зайцева Мария - Страница 14

– И ты понимаешь, к чему все идет, да?

Опять кивает.

Встаю, наваливаюсь сверху, но мягко, не придавливаю, отжимаюсь на кулаках.

– Повернись.

Поворачивается. И я умираю в который раз за этот гребанный день. За эти гребанные три дня. Потому что ее шоколадные глаза полны слез. И губы дрожат. Мокрые. И смотрит она на меня так, что одновременно яйца поджимаются от похоти и сердце заходится от тревоги и непонимания.

Невозможный коктейль эмоций! Бешеный!

– Почему, Лада?

Согласен, вопрос странный и неоднозначный. Почему плачешь? Почему не сопротивляешься? Почему позвала? Почему разрешила? Почему не давала?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Да все сразу, бляха муха! Все! Сразу!

– Не спрашивайте меня, пожалуйста, – шепчет тихо, а потом… Тянется к губам. Сама. Прижимается со стоном, таким глубоким, грудным, словно все это время сдерживалась, умирала. И теперь освобождается от напряга, от чего-то невероятно болезненного.

Я бы в другой раз подумал, надо ли мне это дерьмо. Потому что не надо. Но это в другой раз. Не сейчас.

Сейчас меня кроет. Причем, не так , как обычно, не так, как до этого. Очень непривычно кроет. Мягко, но наглухо.

Словно чем-то тяжелым ударило по голове. Тяжелым, но не острым, не твердым. А таким, обволакивающим.

Отчего сразу ни одной мысли нет, только ощущения. Ее мокрых губ, соленых от слез, распухших, мягких. Ее тихих всхлипов , вдохов с присвистом, когда шею целую, когда ворот халата распахиваю. И замираю, глядя на роскошь в простом белье. Я еще в первый раз заценил, чуть в брюки не кончил, только от вида невероятно красивой груди, немного смугловатой с золотом кожи, наверняка, вкусной.

Вот сейчас и проверю.

Прикусываю торчащий сосок прямо через белье. И ответом мне служит судорожный выдох и крупная дрожь по всему телу. Такая, словно для нее это в первый раз. Словно никто никогда не трогал ее так, не целовал эту невероятную грудь, не всасывал эти крупные, красивые соски…

Это, конечно, не так, но сейчас я не собираюсь отвлекаться, прикидывая, кому еще она дарила свои сладкие эмоции. Нет уж.

Сейчас это все мое. Только мое.

И я кайфую, не задумываясь о причинах этого неожиданно щедрого подарка.

Распахиваю халат. Потому что мне нужно больше. Гладкий животик, словно у нерожавшей женщины.

Упругий и в то же время мягкий. Любой гребанной инста-модели фору даст. Малышка, ты могла бы зашибать миллионы только на своём теле.

Что ты забыла в провинции, малышка?

Целую, облизываю, прикусываю от остроты эмоций кожу возле пупка.

– Боже… – выдох опять, пальчики неуверенно мне по волосам. Давай, Лада, смелей… Сегодня можно. Я тебе разрешу. Ты же мне все разрешишь? Ведь так?

Надо бы, конечно, спросить. А то вдруг классификатор сержанта оправдает себя, и ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Хотя, если ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Это не классификатор сержанта. Это , значит, я – дурак, не умеющий отключить женщине мозг в такой ситуации. И тогда все заслужено будет.

Но про это не думаем. Верим в свои силы.

И движемся ниже.

К простому нижнему белью, обтянувшему самую роскошную задницу из всех, кто я видел когда-либо.

Здесь тоже сначала через ткань. Аккуратно, чтоб не спугнуть. Дрожит. Хорошо…

Трусы – долой!

От аромата ее возбуждения, сладкого, безумного, чуть было не теряю контроль, не начинаю совершать ошибки.

Слишком резко подхватываю за ягодицы, слишком жадно накидываюсь целовать. Упиваться сладостью, сходить с ума.

Она опять ахает, что-то шепчет непонятное:

– Петя, ангел…, ах, ах…

Почему ангел? Странно, но плевать.

Потому что через мгновение ее пальчики вплетаются жестче в мои волосы, ноготки проезжаются по затылку. Кааайф…

Она стыдливо рвется, хочет свести ноги, но я не даю. Куда, нафиг? Я еще не до конца насладился!

Я жаден, до ее вкуса, до ее эмоций, потому что ничего подобного раньше не ощущал, не испытывал, не видел.

И кончает она тоже неожиданно. И красиво. С тихим стоном и сжавшимися в моих волосах пальчиками.

Не даю ей опомниться, скольжу вверх по уже разведанной дорожке, животик, грудь, шея. Губы.

На полсекунды останавливаюсь, чтоб заглянуть в глаза. В них слезы и смятение. И отголоски оргазма.

Шикарное сочетание. То, что требуется для дальнейшего… как она так сказала? Взаимодействия, да.

– Петя… – шепчет она, но я торопливо затыкаю ее поцелуем. Кто его знает, что она хочет сказать?

Лучше перестраховаться в такой ситуации.

Поцелуй, как хорошая доза транков, дурманит голову в одну секунду. Причем, и ей, похоже, тоже, потому что она обнимает, прижимается, стонет… Ух, сладко...

Торопливо дергаю молнию, стаскиваю неловко одной рукой брюки, не отзываясь от губ, не давая опомниться.

И делаю рывок в нее. Влажную до безумия. И тесную до искр в глазах! Ощущения оглушают, отключают мозг полностью.

Лада слабо ахает, лицо кривится. Словно от боли. Вот честное слово, если б не знал про ее сына, решил бы, что девственница.

Ловлю ее ошалевший взгляд, на мгновение в нем мелькает странное выражение… Не могу его осознать. И не пытаюсь. Потому что сил терпеть нет уже. Измотала ты меня, Лада Леонидовна, за эти дни. Так что больше нежностей не жди. Это – мой максимум.

Выхожу и опять ударом в нее! Лада снова ахает. Выгибается. Шикарная реакция. Вкусная. Делаю так еще несколько раз, чтоб кайфануть в полной мере.

Лада не открывает больше глаз, гнется, грудь ее роскошная, которую я неизвестно когда умудрился освободить от белья, подпрыгивает в такт жестким ударам члена, и на это смотреть можно бесконечно. И на ее лицо, запрокинутое, с красными губами, и на бьющуюся жилку на шее, которую я периодически успеваю целовать-прикусывать, каждый раз добавляя мурашек и сладкой дрожи.

Лада пытается обнять меня, но я хочу другого. Перехватываю, соединяю наши ладони , припечатываю по обе стороны от головы. И она наконец смотрит на меня.

Выдыхает на каждом толчке, губы кривятся уже жалобно, глаза огромные и влажные.

Непредсказуемая. Во всем. Искренняя. Во всем. Это безумие какое-то, наваждение.

– Поцелуй меня, пожалуйста, – шепчет она, и я с удовольствием прижимаюсь к искусанным губам жестким поцелуем. И опять ниже, к беззащитно подставленному горлу.

Ускоряюсь, не в силах терпеть, и тут она начинает дышать поверхностней, ерзает подо мной.

– Да, да, да…

Ого, да ты вперед меня успеешь, малышка? Ускоряюсь, чтоб дать поймать кайф, а еще умудряюсь в ее взгляд шальной, неверящий окунуться, пока кончает.

И, клянусь, это самое красивое зрелище на свете. Настолько красивое, что я лечу за ней. В нее, без страховки. И не могу сдержаться.

Уже потом, без сил лежа и ласково поглаживая свою состоявшуюся любовницу по гладкому животику, я думаю, что она – все же то самое, по классификатору сержанта. Потому что с ней дуреешь и себя теряешь. Причем, от начала и до конца.

Лада молчит, дышит тяжело. Переживает, что ли? Так не из-за чего. Это – самое шикарное, что в моей жизни было. Кроме, пожалуй, одного эпизода, который уже покрылся дымкой неявности… Был - не был… Хрен разберет. Вообще, удивительно, что я про него опять вспомнил…

Телефон звонит неожиданно. Поворачиваюсь, подхватываю с тумбочки рядом с кроватью. На заставке у Лады черноволосый смеющийся мальчишка, сразу видно по улыбке, та еще заноза в заднице… Прям как я когда-то… Смотрю с любопытством, разглядываю черты лица.

– Твой сын?

Трезвый взгляд. 

- Твой сын? – спрашивает отец моего мальчика, пристально, слишком пристально разглядывая его улыбающуюся на весь экран рожицу.

А меня кипятком обливает, похлеще, чем от секса с ним.

Руки буквально трясутся.

И в голове сразу миллион возможных ответов. Сказать? Не сказать?