Кривой домишко - Кристи Агата - Страница 34

— И что ты ей ответишь? Ведь если ей это доставляет радость…

София высвободилась из моих объятий и вскинула голову:

— Я отвечу «нет»! Пьеска дрянная, и эта роль не для мамы. Финансировать «Эдит Томпсон» все равно что выбрасывать деньги на ветер.

Я тихо рассмеялся не в силах сдержаться.

— В чем дело? — подозрительно осведомилась София.

— Я начинаю понимать, почему дедушка оставил деньги именно тебе. Ты вся в него, София.

Все это время я сожалел единственно о том, что при этих захватывающих событиях не присутствует Джозефина. Она получила бы колоссальное удовольствие от происходящего.

Девочка быстро шла на поправку, и ее возвращения из больницы ожидали со дня на день. Но, тем не менее, она все-таки опоздала к еще одному важному событию.

Как-то утром, когда мы с Софией и Брендой прогуливались в саду камней, к дому подъехала машина. Из нее вышли Тавернер и сержант Лэмб и поднялись по ступенькам в дом.

Бренда замерла на месте, не сводя испуганного взгляда с машины.

— Эти люди… — пролепетала она. — Они вернулись… А я думала, все уже позади… — Женщину била мелкая дрожь.

Бренда присоединилась к нам с Софией десятью минутами раньше. Зябко кутаясь в шиншилловую шубку, она сказала:

— Я просто сойду с ума, если не пройдусь немного по свежему воздуху. Только сунешься за ворота, как со всех сторон набрасываются репортеры. Такое ощущение, что дом осажден. Сколько времени это может продолжаться?

София предположила, что репортерам скоро надоест сторожить дом, и добавила:

— Вы же можете выезжать в машине.

— Я же сказала, мне нужно пройтись по свежему воздуху, — раздраженно заметила Бренда и тут же резко поменяла тему разговора: — Вы увольняете Лоуренса Брауна, София. Почему?

— Юстас будет продолжать образование в университете. А Джозефина уезжает в Швейцарию.

— Но Лоуренс очень расстроен. Он чувствует, вы не доверяете ему.

София не ответила — и как раз в этот момент к дому подъехала машина Тавернера.

— Что им надо? — бормотала Бренда, мелко дрожа всем телом. — Зачем они приехали?

Я-то сразу догадался, зачем они приехали. Я не сообщал Софии о найденных письмах, но знал: они переданы главному прокурору.

Тавернер вышел из дома, пересек подъездную дорогу и направился через лужайку к нам. Бренда задрожала сильнее.

— Что ему надо? — нервно повторила она. — Что ему здесь надо?

Приблизившись к нам, Тавернер официальным тоном произнес несколько традиционных фраз:

— У меня есть ордер на ваш арест… Вы обвиняетесь в отравлении Аристида Леонидиса, имевшем место девятнадцатого сентября сего года. Должен предупредить: каждое произнесенное вами слово может использоваться на суде как свидетельство против вас.

И тут Бренда просто обезумела. Она завизжала. Она вцепилась в меня, истерически крича:

— Нет, нет, нет! Это неправда! Чарлз, скажите им, что это неправда! Я этого не делала! Я ничего не знаю! Это заговор… Не позволяйте им увозить меня! Это неправда, говорю вам! Это неправда… Я не виновата!..

Это было ужасно, невыразимо ужасно. Я старался успокоить Бренду. Я с трудом отцепил от себя ее руки. Я обещал ей найти хорошего адвоката… Убеждал хранить спокойствие… Адвокат о ней позаботится…

Тавернер мягко взял Бренду за локоть.

— Пойдемте, миссис Леонидис. Вы не хотите взять шляпу? Нет? Тогда сразу и тронемся.

Внезапно Бренда резко отстранилась от инспектора и уставилась на него огромными кошачьими глазами:

— Лоуренс… Что вы сделали с Лоуренсом?

— Мистер Лоуренс тоже арестован, — сказал Тавернер.

И тогда Бренда сломалась. Все ее тело как-то разом поникло и словно усохло. По лицу несчастной женщины заструились слезы, и она безропотно пошла с Тавернером через лужайку к машине. Я увидел выходящих из дома сержанта Лэмба и Лоуренса. Полицейские и арестованные сели в машину и уехали.

Я глубоко вздохнул и повернулся к Софии. Она была очень бледна и расстроена.

— Это ужасно, Чарлз. Совершенно ужасно.

— Да.

— Ты должен найти ей действительно первоклассного адвоката… Лучшего в городе. Ей надо помочь всем, чем только можно. Страшная вещь — арест. Никогда раньше не приходилось видеть.

— Да. Страшная вещь.

Мы оба умолкли. Я вспоминал выражение отчаянного ужаса на лице Бренды. Мне оно показалось смутно знакомым — и вдруг я понял почему. То же выражение я видел на лице Магды в первый день нашего знакомства, когда она говорила об «Эдит Томпсон».

«…А потом начинается этот кошмар…» — И на лице Магды изобразился тот же дикий ужас, который я только что видел на лице Бренды. Да, по натуре Бренда не была бойцом. Меня вообще удивляло, что у нее хватило духу совершить убийство. Правда, может быть, это Лоуренс Браун, со своей манией преследования и неустойчивой психикой, перелил содержимое одного пузырька в другой…

Во имя свободы любимой женщины.

— Итак, все кончено, — сказала София и глубоко вздохнула. — Но почему их арестовали сейчас? Я думала, что никаких доказательств их вины у полиции нет.

— Тут всплыли некоторые улики. Письма.

— Их любовная переписка?

— Да.

— Какими же идиотами нужно быть, чтобы хранить подобные вещи!

Да, конечно. Идиоты. Разновидность глупости, для которой чужой печальный опыт абсолютно ничего не значит. Нельзя развернуть утреннюю газету без того, чтобы тут же не наткнуться на скандал, связанный с подобного рода глупостью: стремлением сохранить запечатленные на бумаге слова любви.

— Все это страшно неприятно, София, — сказал я. — Но тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, разве не этой развязки все мы хотели? Помнишь нашу первую встречу в ресторане «Марио»? Тогда ты сказала мне: все будет в порядке, если окажется, что убийство совершил надлежащий человек. Ты имела в виду Бренду. Бренду или Лоуренса.

— Не надо, Чарлз. Ты меня мучаешь.

— Но мы должны рассуждать здраво. Теперь мы можем пожениться, София. Теперь, когда выяснилось, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет, ты не можешь больше мне отказывать.

Девушка подняла на меня глаза — до сих пор я как-то не замечал, насколько они глубоки и сини.

— А ты уверен, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет?

— Моя милая девочка, ни у кого из вас не было и тени мотива.

Внезапно София смертельно побледнела.

— Ни у кого, кроме меня, Чарлз. Мотив был у меня.

— Да, конечно… — Я был ошеломлен. — Но совершенно условный. Ты же ничего не знала про завещание.

— Но я знала, Чарлз, — прошептала она.

— Что?! — Я непонимающе уставился на Софию. Мне вдруг стало почему-то холодно.

— Все это время я знала, что дедушка оставил все деньги мне.

— Но откуда?

— От самого дедушки. Дней за десять до смерти он вдруг совершенно неожиданно сказал мне: «Я завещал все свое состояние тебе, София. Ты будешь заботиться о семье, когда я умру».

Я продолжал неотрывно смотреть на Софию.

— Но ты никогда ни словом не обмолвилась мне!

— Да. Понимаешь, когда все рассказывали, как дедушка огласил завещание и подписал его… Я решила, что, может, он просто ошибся… Или оговорился… Или если такое завещание действительно существовало, то, может, оно потерялось и никогда не найдется. Я не хотела, чтобы оно нашлось… Я этого боялась.

— Боялась? Но почему?

— Не знаю. Наверное, из-за убийства…

Я снова вспомнил выражение дикого ужаса на лице Бренды. И точно такое же выражение на лице Магды, представляющей себя в роли убийцы. София не могла поддаться подобной слепой панике, так как была слишком разумна для этого, но она отчетливо понимала, что завещание Леонидиса делало ее подозреваемой номер один. И теперь я окончательно понял, чем мотивирован ее отказ обручиться со мной и каковы причины ее настойчивого стремления узнать правду во что бы то ни стало. «Я должна знать правду. Я должна знать!» Я помнил, с какой страстью произнесла девушка эти слова.