Польская партия (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 19

И тут нужно понимать — безответственность тянула за собой такие вещи, как необязательность, а также полный разлад трудовой дисциплины. Но с этим, впрочем, плохо было везде в Союзе в те годы. А ведь тут еще «стахановства» не успели завезти из-за которого доля брака, ошибок и общей аварийности в оригинальной истории взлетела в небеса.

А потом удалось выяснить главное. Вся эта аварийность была ничем иным, как одной сплошной «операцией Ы». Ведь товар, который гиб в железнодорожных катастрофах, списывали. А его в вагон можно и не загружать весь. Или вместо него какой-нибудь фигни «отсыпать».

У Фрунзе с Дзержинским волосы дыбом встали, когда они осознали масштаб всей этой финансовой махинации. Причем, что забавно, воровали едва ли пятую часть уничтоженного имущества. Остальное честно шло под откос. Логика была проста — если в вагон загрузить не десять, а, например, восемь тонн того же сахара, то по рассыпавшемуся товару этого будет не понять.

И что самое печальное — всем этим «бизнесом» руководили чиновники, по цепочке уходящие на самый верх. В ЦК и наркоматы. Само собой, работая не в одиночку, а в рамках сговора с кучей людей. Ведь эти «левые» товары требовалось куда-то вывезти, а потом как-то продать. Причем так, чтобы вопросов это вызывало минимум.

А дальше?

А что дальше?

Началась методичная работа.

Прежде всего было внедрено правило, которое в оригинальной истории ввел Каганович: «У каждой аварии есть имя, фамилия и отчество». То есть, ввели личную ответственность за эти катастрофы. А чтобы избавиться от стрелочников внедрили табель, согласно которому у каждой конкретной операции имелся конкретный человек, за нее отвечающий. За любую. Вообще. В принципе. Даже за не забитый костыль в шпалу или обосранный общественный туалет на вокзале.

Не без перегибов.

Не без формализма.

Но «отмазываться» стало резко сложнее.

Также в 1926 году были открыты для нижних чинов вечерние школы. В изрядном количестве. И их всех там обязали учиться, чтобы поднять свой уровень до некоего минимального предела, сообразно должности. Угрожая карами вплоть до увольнения за отказ или ненадлежащее отношение к занятиям. За успехи же и рвение поощряли, в том числе рублем. А с 1927 года весь руководящий состав, как и в армии, перевели на статус «исполняющих обязанности». И вручили дорожную карту учебного процесса. Хотя, конечно, куда более скромную, чем армейцам.

Но главное — ударили по первопричине этой чудовищной аварийности. Ведь Феликс Эдмундович уже в 1926 году начал заниматься чисткой ОГПУ и косвенно остального НКВД. Из-за чего многие схемы хищения рассыпались. Да и партийные функционеры стали нервничать, осторожничать. Особенно после Уральской спецоперации. Что привело к заметному снижению их жадности и оборотистости. И, как следствие, кардинальному сокращению аварий на железной дороге.

В оригинальной истории этим вопросом в середине 1930-х занимался Каганович. И лютовал он невероятно. Однако результатов добился умеренных, главным из которых стало внедрение с 1 января 1936 года новой системы классификации этих всех происшествий. Позволяющей большую часть проблем понизить рангом и вывести за скобки.

Ну а что? Удобно.

Не можешь изменить положение? Изменить свое отношение к нему. Хотя, конечно, аварийность он в какой-то степени приглушил[4]. Серьезно, хотя и не кардинально. В том числе и потому, что первопричину не устранил. И железная дорога оставалась одним из главных инструментов массовых хищений в Союзе до самого его последнего вздоха.

Конечно, материальная часть железной дороги в 1920-е была не лучшая. Проблемная. Хватало изношенных рельсов и сгнивших шпал. Имелись поврежденные насыпи. Да и подвижной состав не отличался блистательным состоянием.

Это все, бесспорно.

Но одно второму не третье. Проблемы эти были разные и если и связанны, то в иной зависимости. Потому как ненадлежащее состояние материальной части являлось следствием совершенно варварской и бестолковой эксплуатации[5]. А никак не наоборот.

Да, весной 1928 года ситуация на железной дороге была все еще плачевной. Но плачевной, а не катастрофичной, как весной 1926 года. И это практически сразу аукнулось, найдя отражение в экономике. «Нарисовав» буквально из воздуха прирост в целых семь процентов ВВП. Какая связь? Так ведь ВВП по своей сути это что? Правильно. Добавленная стоимость. То есть, совокупный объем произведенных товаров и услуг в некоем денежном выражении. А тут раз — и огромные массы товаров перестали «испаряться» на железных дорогах. Да и подвижной состав теперь уничтожался не столь лютым образом.

Профит.

Теперь главное было не останавливаться. Потому что Михаил Васильевич подозревал — из железной дороги можно выжать еще столько же ВВП. Минимум.

А это важно.

Это очень важно.

Категорически важно.

Формально то ВВП на хлеб не намажешь. Он ведь не более чем оценка развития экономики. Одна из плоскостей, позволяющая отметить количественные изменения…

Михаил Васильевич, хоть и был вроде как наркомом обороны, но делал для развития экономики очень много. Под соусом «подготовки армии к войне», разумеется. И «идеей фикс» его экономической политики стало создание «защищенной экономической зоны» в Волго-Камском бассейне.

Ведь для развития промышленности очень важен транспорт. И чем дешевле он будет, тем лучше. Поэтому Михаил Васильевич и выбрал эту речную магистраль, объединяющую огромную территорию Союза.

Да, зимой она замерзала. Должна замерзать. Но для обеспечения судоходства планировалось держать открытым фарватер. Для чего по задумке хватило бы относительно небольшого парка речных ледоколов и постоянного движения кораблей. Ежедневного. Чтобы река просто не успевала замерзнуть. То есть, он собирался поступать примерно также, как и в Санкт-Петербурге XXI века, где вставший лед не становился поводом прекратить грузоперевозки по Неве.

Для этих целей уже строили типовые корабли класса море-река в форм-факторе 100х10х5. То есть, при длине в сто метров они имели ширину в десять и осадку в пять. Плюс — укрепленный борт по ватерлинии и носовую оконечность, подходящую для вскрытия тонкого льда.

А чтобы обеспечить «вход и выход» с этой генеральной коммуникации ударно вели строительство Беломор-Балтийского канала. Совсем непохожего на тот, что был возведен в оригинальной истории. В первую очередь из-за расчета на совершенной иную пропускную способность и эксплуатацию круглый год. По возможности, конечно.

На его возведении к марту 1928 года трудилось уже около 40 тысяч вольнонаемных работников при 1241 единице различной технике. Тут были и земснаряды, и баржи, и экскаваторы, и грузовики, и трактора. Да еще вдоль «нитки» канала тянулась железная дорога. Плюс девять трудовых отрядов из заключенных шли с некоторым опережением строительства и проводили подготовительные работы. В первую очередь расчистку земли и заготовку дров…

Шлюзы, которые создавались на этом канале, позволяли пропускать корабли длиной до 300, шириной до 30 и осадкой до 10 метров. С оглядкой на габариты линкоров и авианосцев ближайших десятилетий. Потому что Михаил Васильевич видел эту транспортную магистраль не только важнейшей экономической артерией, но и военно-стратегической. Считая, что пока флот разделен на маленькие изолированные фрагменты, СССР не будет в состоянии создать что-то вменяемое в плане ВМФ. Это попросту нереально. Ни одна экономика не потянула бы создание ТАКОГО количества боевых кораблей...

Так что Беломор-Балтийский канал становился «северным мостиком» в Волжскую магистраль. С юга же Михаил Васильевич собирался реализовывать Кума-Камычский проект. Большой канал по естественной впадине. Несмотря на больший объем работ, ее выходило и проще, и дешевле построить, чем канал в районе Царицына. Ведь для него требовалось создать и связанную инфраструктуру из водохранилищ. Что совсем не просто и не дешево.

Фарватер же самой Волги на большей части генеральной магистрали и так позволял проводить крупные корабли. А там, где это было невозможно, его планировали углубить. Ну поставить несколько небольших водохранилищ…