Воздушные рабочие войны (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 24

Вот же как бывает! Когда-то они с классом ходили на фильм Чапаев. Ух, сколько впечатлений было потом, сколько разговоров! И Лида, как и все девочки, мечтала так же, как Анка-пулеметчица бесстрашно разить врагов, и чтобы потом ей обязательно вручили орден. И она в папахе с орденом на груди пройдет по родному Тамбову, а все вокруг будут восторженно на нее смотреть и завидовать ей. Какая же глупая она была! Теперь и врагов она убила не меньше Анки и орден есть, а хвастаться не хочется совсем. Наоборот, сидишь и думаешь, как бы мама не узнала.

А мама, будто не замечая беспокойства дочери, рассказывала, как они жили все это время после ее отъезда. Что на завод поступил новый очень важный оборонный заказ и папа теперь там днюет и ночует. И что если бы не Лида она тоже была бы на заводе, потому что дома одной тоскливо, а там кипит жизнь. А еще жить стало голодно. Продукты по карточкам, нормировано. Но им с папой хватает. Потому что у папы, как у ведущего инженера, паек усиленный. И вообще, заводчанам на обеспечение грех жаловаться, правда, работать приходится на пределе. А так у них все хорошо. И теперь, когда она приехала, еще лучше. Жаль только, что ненадолго. Но она все понимает. Служба, есть служба.

Лидочка с нежностью и болью смотрела на маму. Как же она изменилась, как постарела за эти несколько месяцев! Вот этой седой пряди не было и глубоких морщин вокруг рта. Но стоило ей улыбнуться, как перед Лидой появлялась та самая мамочка — молодая, веселая, беззаботная и жизнерадостная. И вдруг, спустя мгновенье, снова, словно темная туча наползает на родное, любимое лицо, исполосовав его трещинами морщин.

— Мамочка, как же я по тебе соскучилась! — Лида, раздираемая любовью и жалостью, крепко-крепко обняла маму за талию, уткнувшись лицом ей в колени, и заплакала. Как делала в далеком-далеком детстве, рассадив на улице в кровь коленку. А мама точно так же, как в детстве, запустила теплые, нежные пальцы ей в волосы:

— Я тоже соскучилась, солнышко, — женщина гладила дочь по голове, а на щеках ее блестели дорожки слез. Снедаемая материнской заботой и тревогой, она уже успела заглянуть в шкаф к дочери и увидеть там гимнастерку с боевым орденом. Значит, уже успела повоевать. А ведь догадывалась, чувствовала! Не обманешь материнское сердце! И этот взгляд. Не девичий взгляд. Уверенный взгляд взрослой женщины. Как быстро и как рано повзрослела ее девочка! — Орден-то за что получила? — глухо спросила она.

Лида подняла на мать красные от слез глаза:

— Увидела? Мама кивнула, заботливо убрав с мокрой от слез щеки дочери прилипшую прядку волос. — За Ленинград, — Лида гордо вскинула голову, — сам товарищ Сталин вручал! У меня фотокарточки есть. Потом покажу. Когда папа придет, — с души словно упал тяжелый камень. Не надо ничего придумывать, выкручиваться, объяснять. Мама сама все поняла и приняла. Какая же она у нее! Самая-самая лучшая мамочка на свете!

И буквально в ту же минуту послышался скрежет поворачивающегося в замке ключа. Хлопнула дверь и Лида, вихрем сорвавшись с кровати, выскочила в коридор и бросилась к отцу на шею:

— Паааапкаааа!!! — от отца знакомо пахло табаком и соляркой.

— Привет, егоза! — папа нежно обнял дочку. — А мне Севостьянов сказал, что ты приехала, я не поверил сначала, думал, обознался Сергеич. А он обиделся. Говорит, как обознался, если как с тобой с ней разговаривал?! — отец хохотнул. — Но отпустил пораньше. Ты надолго.

— Не знаю. Мы по делам здесь с командиром. Как управимся, — ее глаза радостно блестели.

— А что глаза красные? — Михаил Иванович посмотрел на жену, на дочь и нахмурился, — Кто?

Женщины непонимающе уставились на мужчину, но, осознав, о чем он спрашивает, Валентина Михайловна всплеснула руками:

— Типун тебе на язык! Никто! Просто от радости поплакали.

— Тьфу, — махнул рукой Иваныч, — все б вам болото устраивать! Чего слезы лить?! Дочь приехала! Радоваться надо! — и он, подхватив Лиду за талию, поднял ее над полом и закружил, уронив при этом с вешалки пальто и шинель.

— Папка, отпусти! — взвизгнув, заливисто расхохоталась Лида.

— Отпусти ребенка, скаженный! — смеясь, крикнула мама, — И иди руки мой, ужинать будем садиться. Не ели, тебя ждали!

— Ну, раз ужинать, тогда да! — отец бережно поставил Лиду на пол и стал снимать фуфайку. А женщины пошли на кухню, накрывать на стол.

Сидели долго и весело. С приходом папы в дом пришли радость и веселье, он буквально наполнял квартиру хорошим настроением и оптимизмом. Только иногда, когда думал, что жена и дочь его не видят, устало прикрывал глаза и тер шершавыми от мозолей ладонями лицо, чтобы прогнать усталость и груз забот. Не все ладилось у них с этим заказом. Ничего! Как говорит товарищ Сталин: «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики!» А тут не крепость, а какая-то стыковая рельсосварочная машина! Получится! Обязательно все получится! Ведь это нужно для фронта, для победы, для дочери! Он с гордостью посмотрел на Лиду, которую они с мамой заставили надеть форму. Она сидела подтянутая, строгая, с орденом Красного Знамени на груди. Даже не верится, что его тихая, светлая, мечтательная дочурка стала настоящим бойцом. А на столе лежат фотографии. И на самой верхней, крупным планом, товарищ Сталин вручает ей этот самый орден. А под этой карточкой снова Сталин. А рядом с ним какой-то мальчишка со Звездой Героя, Орденом Ленина и Красного Знамени и Петька Никифоров, тоже со звездой Героя и орденами. И Лида стоит, прижавшись к нему. А Петька по-хозяйски так обнимает ее за плечи. Грудь кольнула ревностью и грустью. Выросла девочка. Эх, если б не война, глядишь скоро свадьбу сыграли… Он плеснул из стоящей на столе бутылки в три стакана и, подняв один из них, сказал:

— Давайте, девоньки, за победу и спать.

[i] Михаил Светлов, стихотворение «Рабфаковке», 1925 год

[ii] Марс (от нидерл. mars) — площадка на топе составной мачты, прикреплённая к её салингу. На парусниках служит для разноса стень-вант и для некоторых работ при постановке и уборке парусов. На марсах военных кораблей, как правило, устанавливали леер и во время боя там могли стоять стрелки.

IX

Сашка проснулся и посмотрел на тускло светящиеся в темноте стрелки часов. Полчетвертого. Рань-то какая! Но спать не хотелось абсолютно. Впервые за много-много дней он проснулся от того, что выспался, а не потому что надо. И это было непривычно. Откинул одеяло и, зябко поежившись, в комнате было довольно прохладно, прошлепал босыми ногами к двери. Нащупал и щелкнул рычажком выключателя. Темнота. Точно! Вчера же администраторша говорила, что свет в комнатах на ночь отключают в целях светомаскировки. Вернулся к койке, нащупал форму, висящую на спинке стула, и стал одеваться. Нашарил под кроватью вещмешок, достал зубную щетку, порошок, мыло и полотенце. Шагая по коридору к умывальникам и туалету заметил, что из-под двери администратора пробивается полоска света. Возвращаясь, постучался в дверь:

— Открыто — послышался приглушенный женский голос. Сашка открыл дверь и зашел в комнату. С темноты резко ударило по глазам, отчего пришлось прищуриться. Попривыкнув к свету огляделся. Помещение оказалось складом совмещенным с кабинетом. В комнате ни одного окна. Прямо у входа рабочий стол, за которым стоит казенного вида шкаф со стеклянными дверцами, полностью заполненный серыми папками. Рядом со шкафом самый обычный небольшой крашенный синей масляной краской сейф. У него в квартире точно такой же. Вплотную к сейфу притулился диванчик ярко-зеленого вырвиглазного цвета с когда-то золотистыми, а сейчас блекло-желтыми цветами. Вдоль стен по всему помещению под самый потолок в несколько ярусов полки с аккуратными стопками белья и еще каких-то тряпок, по всей видимости штор, рядами посуды, различных утюгов от литых чугунных до электрических, матовых плафонов и прочей хозяйственной ерунды, о предназначении которой Сашка имел весьма смутное представление. А самое главное в комнате никого не было. — А, это Вы, товарищ подполковник. Что-то случилось? — голос раздавался откуда-то сверху. Сашка поднял голову и увидел всклоченную девичью головку, с огромными серыми глазами на красном, разгоряченном работой лице. Забравшись на самую верхнюю полку, она ворочала огромные мешки, забитые чем-то объемным, наверное, еще какими-нибудь тряпками.