Пламенный клинок - Вудинг Крис - Страница 95

Она отхлебнула зелья из окровавленного горшочка. По телу распространился едкий жар. Рассудок друидессы раскрылся, словно распустившийся цветок, а чувства обострились, покуда она не услышала возню жучков под древесной корой, не учуяла запах мышиных, оленьих и лисьих следов. Она соединилась с тем, что ее окружало, превратилась в канал между прошлым и будущим.

Она закрыла глаза и увидела Агали, Поющую в Темноте, свою подругу и наставницу — та сидела у костра, а Вика сетовала, что ее оставили боги. Это звучало непочтительно уже тогда, а сейчас — тем более. Последние сомнения Вики развеялись при входе в Скавенгард, когда она при помощи священного света не позволила страхоносцам войти в ворота. Разве это не означало, что Воплощения действовали через нее? Сами боги дали ей задание: пройти рука об руку с Гарриком и защитить его от служителей пустоты, от страхоносцев.

Но как все это взаимосвязано? Что общего между намерением Гаррика похитить Пламенный Клинок и жутким будущим, которое приоткрыли ей Истязатели? Зачем кроданцы связались со страхоносцами и какая темная сила стоит за ними?

Вика ощутила, что пределы ее сознания соприкоснулись с границами Страны Теней, и установила связующий канал. Вытянула частицу хаоса — мерцающий проблеск, искорку — и отправила ее в бурлящий горшочек. Теперь от друидессы зависело, как именно изменить сущность снадобья, превратив его в нечто могущественное, наделенное способностью действовать самостоятельно.

Все произошло в мгновение ока. Частица хаоса померкла, сумятица сменилась порядком, в горшке возникла новая реальность. Вика отозвала свой рассудок из Страны Теней и расслабилась. Двигаясь словно во сне, взяла обрывок ветоши и сняла горшок с огня. Потом села и уставилась на пламя.

Спустя некоторое время друидесса встряхнулась и снова пришла в себя. Взяла горшок и влила его содержимое в кожаную флягу, закупорила ее и убрала в дорожный мешок. Дождь еще шел, и лес, озаряемый блеском молний, свистел и клокотал. Вика снова надела накидку, обсохшую у очага.

Приступ настиг ее неожиданно. В глазах потемнело, рассудок погрузился в склизкую черноту. Что-то холодное, липкое и мерзкое прикоснулось к коже, обволокло лицо, проталкиваясь в горло.

Чудище!

Чернота превратилась в зияющую пасть, усеянную несколькими рядами зубов, скользкую глотку, за которой открывалась Бездна. Вика закричала…

…и обнаружила, что стоит на четвереньках на полу хижины над лужей собственной рвоты, а Скирда бешено лает на нее. Сбитая с толку, Вика глотнула воздуха; во рту еще стоял гадкий привкус.

— Тише, Скирда, — сказала она и достала из мешка бурдюк с водой. Прополоскала рот, сплюнула, потом сделала глоток. — Тише.

Тогда в Скавенгарде, окунувшись в мысли чудища, она очутилась в угрожающей близости к безумию. Потребовалось много дней, чтобы исцелить и обуздать поврежденную душу, но пережитое иногда напоминало о себе. Возможно, со временем она очистится полностью; а возможно, и нет. Такова плата за соприкосновение со служителями Чужаков.

Друидесса больше опасалась за Киля, нежели за себя. Она часто сталкивалась с безумием и умела с ним обращаться. А Киль нет, он заглянул в глаза нечистой твари. Вика боялась, что отпечаток этой встречи останется на нем навсегда.

Снаружи, в дождливом сумраке что-то прошло мимо двери, и Вика встрепенулась, все ее чувства насторожились. Скирда изготовилась к нападению и зарычала, гладя на дверь. Сверкнула молния, озарив качающиеся ветви и трясущиеся кусты. Вдалеке прогремел гром. В воздухе повисло знакомое ощущение чего-то нездешнего: повеяло Страной Теней.

В Вику медленно проник страх. «Что же я впустила?»

Она схватила мешок и посох. Хижина внезапно сделалась опасной: не убежище, а западня.

Позади нее, за окном, промелькнула темная фигура. Вика отчасти увидела, отчасти почувствовала ее, но когда повернулась, фигура уже исчезла. Скирда бешено лаяла.

— Не будем прятаться, — сказала ей Вика. — Пойдем посмотрим, кто к нам явился.

Надвинув капюшон, она вышла навстречу буре. Дождь ударил ей в лицо, накидка затрепыхалась. Вика пристально оглядела чащу. Благодаря воздействию снадобья деревья отчетливо проступали перед ней, окрашенные в серый со стальным отливом цвет.

— Покажись! — крикнула Вика. Скирда трусила рядом с ней, серая шерсть вымокла, с косматой морды капала вода. — Покажись, призрак!

Ответа не было.

Озираясь по сторонам, она зашагала в глубь чащи. Гнев придал ей храбрости. Если это призрак, Вика узнает его намерения. Она избрана Воплощениями; она стояла лицом к лицу с чудищем Скавенгарда. Ей не страшны жалкие проделки бесплотных духов.

— Покажись! — воскликнула она снова, и на этот раз неведомый гость внял ее просьбе.

Он выскользнул из-за дерева, и дыхание замерло в груди у Вики. Прямо перед ней возвышался Истязатель: пустые провалы глаз, вокруг которых расползались прожилки гангрены; беззубый сморщенный рот посреди белого дряблого лица. Вдоль горла, по бокам, проходили два надреза, в которые были вставлены ромбовидные распорки из тонкого, как волос, металла, а за ними виднелись багровые лоснящиеся мышцы и трепещущие артерии.

Скирда припала к земле, взвизгнув, точно дворняжка. Вика застыла на месте, глядя в невидящие глазницы, которые расширялись перед ее взором, словно она опрокидывалась в них.

…Кряжистый воин, закованный в черную броню, с молотом в руке, мчится сквозь дождь верхом на скакуне…

…Тощий оборванец в лохмотьях, вооруженный длинным луком; лицо составлено из лоскутьев чужой кожи, в отпечатках ступней копошатся жуки и черви…

…Призрак в капюшоне и железной маске, изображающей скорбную гримасу, сгорбился в седле; из-под плаща, словно клыки, поблескивают два клинка…

Тут друидесса снова пришла в себя, дрожа всем телом. Истязатель исчез, если он вообще был. Завывала буря, сверкали молнии, с неба хлестал дождь, но ночь снова стала ночью.

Скирда гортанно заворчала, и Вика сообразила, что она видела.

Страхоносцы, скачущие через лес. Через этот самый лес. И ей стало понятно предостережение — отчетливо, будто его произнесли вслух.

— Они здесь! — в ужасе воскликнула она. И кинулась бегом. — Они направляются на ферму!

Клиссен скрючился в седле, оглядывая с холма ферму Флюка. Дождь брызгал на широкополую шляпу и черный плащ старшего охранителя, далекие вспышки молний отражались в его круглых очках.

«Свидетель Вышний, если я сегодня не простужусь, это будет чудо».

— Все спокойно, — сообщил Харт, сидевший рядом верхом на чалой кобыле. Его голову прикрывала такая же шляпа.

Клиссена разозлило это замечание, в котором совершенно не было нужды.

— Иначе нет смысла устраивать засаду.

— Я всегда питал подозрения насчет этого Лейна… или Гаррика — так, стало быть, зовут его теперь? — Это говорил лорд Джадрелл, низенький толстяк с гнусавым голосом и жиденькой бороденкой, окаймляющей едва заметный подбородок. — Насколько и помню, в пьяном виде его тянуло на крамольные разговоры.

— Значит, тебе уже давно следовало на него донести, — заметил Клиссен.

Джадрелл запаниковал и пустился в оправдания:

— Если бы я мог, старший охранитель! Но эти сведения достигли моего слуха, когда он уже покинул Ракен-Лок. А Киль! Никто не ожидал такого вероломства от сына Яррена! Тот был честным китобоем с головы до пят.

Клиссен промолчал. Он с первого взгляда почувствовал презрение к лорду Джадреллу. Нет ничего непристойнее, чем оссианин, подражающий кроданским господам. Джадрелл восторженно распинался о художниках и композиторах, которых только что открыл для себя, в то время как большинству кроданцев они уже давно наскучили, и изо всех сил пытался соответствовать моде десятилетней давности. А что он вытворял с кроданским языком! Язык Томаса и Товена не предназначался для оссиан, у которых звук «р» напоминал кошачье мурлыканье, а слова следовали друг за другом в полнейшем беспорядке.

Но, несмотря на все недостатки Джадрелла, Клиссену полагалось терпеть его по долгу службы. Император объявил, что высокородных оссиан следует поощрять к усвоению кроданских обычаев. Восхищаясь кроданской ученостью и культурой, сознавая превосходство своих новых господ, они сами захотят стать похожими на кроданцев, а следом подтянутся их дети. Действовать нужно мирным путем, чтобы они подчинились добровольно. В Брунландии император убедился, что грубая сила и кровавые притеснения — не лучший способ покорить страну.