Манускрипт египетского мага (СИ) - Тегюль Мари - Страница 15

— А как же, работаем не покладая рук, — хихикнул Кикодзе.

— Ну, и кто там у вас в осведомителях? Или секрет фирмы? — насмешливо спросил Ник.

— Что вы, что вы, — замахал руками Кикодзе, — какие осведомители! Там на жалованьи состоят. Те, которых никто не замечает. Люди невидимки.

— Конечно же, я понимаю, бесконечные бабо Ануш в виде лакеев, дворников и другой прислуги.

— Да, да, золотой фонд полиции всех времен и народов, — вздохнув, сказал Кикодзе. — Благородная публика их не видит и не слышит. Зато они все видят, все слышат, все замечают, особенно, когда им за это платят. Тут ведь двойная выгода. С одной стороны им платят. С другой стороны те, кто их в упор не видит — предмет ненависти, зависти — почему он, а не я? Особенно, если это выскочки, а не по праву рождения. Ну, а наша задача умело поддерживать этот огонек, который освещает спальни, альковы, тайные встречи, адюльтеры и прочая, прочая, прочая. Подлая штука, эта служба в полиции, с одной стороны, но ведь и общество такое же, с другой стороны.

— А вы философ, Аполлинарий, — заметил Ник. — Давайте вернемся на землю грешную, тифлисскую. Так что же вы мне посоветуете?

— Напишите записочку Мелик-Беглярову, что хотели бы что-нибудь оригинальное увидеть в Тифлисе. Уверяю вас, он тотчас же устроит вам приглашение к Тулуз-Лотреку. Адресок его известен — Питоевский дом. Берусь так доставить ваше письмо, что никаких подозрений не вызовет.

— Ладно, — и Ник сел за письменный стол. Через несколько минут было готово письмо, в котором Ник писал, что был рад вчерашнему приятному знакомству и непрочь его продолжить, так как не чужд муз и наслышан о приятных обществах в Тифлисе.

— Сейчас доставим наилучшим образом, — приговаривал Кикодзе, забирая у Ника письмо, уже уложенное в конверт с гербом Кефед-Ганзенов.

Он откланялся и, обещая держать Ника в курсе всех дел, тут же исчез.

Озабоченный Петрус сунулся было в дверь, но Ник замахал рукой и Петрус, понимающе кивнув, тут же исчез.

Ник улегся на диван и стал думать о том, какая должна быть линия поведения в случае, если он попадет вечером к графу. Во-первых, кокаин. Быть одурманенным ему вовсе не хотелось. Он знал, что в начале после вдыхания кокаина мысли как бы проясняются, приобретают необычайную ясность, свежесть, звучность. Весь мир наполняется необычайными красками, звуки становятся божественными. Такое состояние длится десять-пятнадцать минут. Потом наступает депрессия, где-то на полчаса, час. Человек теряет контроль над своими эмоциями, а вот этого ему как раз и не хотелось. Немного подумав, Ник решил приготовить себе сам порошок, похожий внешне на кокаин и с некоторыми его свойствами. Имитировать поведение кокаиниста он, конечно, мог.

Ну, а дальше все зависело от Мелик-Беглярова. Как Ник мог определить по первому впечатлению, это был артист со всеми присущими этому типу людей стереотипами поведения — эмоциональный, увлекающийся, порывистый.

Пока Ник раздумывал, посыльный уже принес ответное письмо от Мелик-Беглярова. Как Ник и предполагал, все было в нем — и восторги по поводу знакомства, и горячие приглашения на сегодняшний вечер в «одно приятное общество, напротив дома баронессы», «что-то вроде костюмированного бала для избранных», костюм Нику предлагалось выбрать перед вечером в театральном обществе самому, а потом в фаэтоне с соблюдением всех правил игры они отправятся на вечер. Ник передал посыльному записку с благодарностью и обещанием непременно быть.

Ближе к вечеру Ник отправился на Головинский, предупредив Петруса, где он может быть и чтобы его не ждали ночью. Кроме того, он написал краткую записку для Кикодзе.

Пройдя медленным прогулочным шагом по Головинскому, Ник подошел к роскошному зданию театрального общества. Спросив там Мелик-Беглярова, он был тут же препровожден к нему. Мелик-Бегляров находился в костюмерной, где в окружении двух театральных костюмерш был занят примеркой костюма на вечер. Приход Ника он встретил с восторгом.

— Дорогой Николай Александрович, как я рад вашему приходу, а еще больше тому, что вы согласились принять участие в сегодняшнем вечере. Мы будем в венецианских масках, а так как вы человек новый, то никто и ни за что не догадается, кто это. Все-то участники давно друг друг знают! Вы будете изюминкой сегодняшнего вечера! Но какой костюм вы предпочтете? Давайте пройдемся мимо вешалок и посмотрим, что бы вам подошло.

И Мелик-Бегляров озабоченно пошел мимо бесконечных рядов костюмов, бормоча про себя, что костюм должен подходить к типу лица.

Искоса поглядывая на Ника, он шептал: «Примерно 12–13 век, что-то от крестоносцев, конечно, с мусульманскими мотивами. Основа — фламандская».

— Что, что, — заинтересованно спросил Ник, — вы по какому принципу-то костюм мне подбираете?

— Вы знаете, — смущенно сказал Мелик-Бегляров, — это у меня манера такая, я начинаю фантазировать, когда вижу нового человека, к какой эпохе он больше всего подходил бы. Ну, я что-то о вас уже знаю, фламандские корни, ведь верно?

Ник засмеялся.

— На конверте мой герб и это очевидно.

Мелик-Бегляров обрадовался.

— Вот видите, а дальше надо только дать волю фантазии и костюм готов.

Ворча что-то себе под нос и зарываясь в ворох одежды, он вытаскивал откуда-то из глубины то один, то другой предмет туалета и Ник с интересом следил за ним. Наконец, это странное действо было окончено или, скорее, почти подошло к концу. Мелик-Бегляров позвал зычным голосом костюмерш и началось одевание «персонажа», как выразился он. Минут через десять раздалось довольное хмыканье и Мелик-Бегляров отойдя на несколько шагов издали оценивал плоды своих трудов.

— Еще несколько штрихов! — воскликнул он и потащил Ника в гримерную. Гримом занимался он сам. Окончив его, он вытащил из груды маскарадных масок, лежавших тут же на столе одну, приладил ее и торжественно подвел Ника к высокому трюмо. Ник тихо ахнул. Перед ним стоял незнакомый ему средневековый рыцарь. Именно рыцарь, о чем говорила кольчуга, правда довольно короткая и с широким вырезом вокруг шеи, но кольчуга. Она была одета на длинную, ниже колен шелковую рубаху цвета бордо с каким-то еще более насыщенным темнокрасным оттенком. Ноги были обуты в короткие сапоги из кордовской кожи на невысоком широком каблуке. Сапоги под стать рубахе были тоже темнокрасные, но с коричневатым оттенком. На широком кожаном поясе, украшенном серебром, в серебряных ножнах висел дамасский короткий кинжал. На плечах, скрепленный на одном массивной серебряной застежкой, лежал красивыми складками густо-черный плащ. Голову украшал фламандский берет того оттенка бордо, который почти переходил в черный и, в качестве украшения, с берета почти до плеча свисало пышное черное страусовое перо, прикрепленное к берету драгоценной брошью с аметистом. Лицо было неузнаваемо. Верхняя часть лица была скрыта под маской, закрывающей переносицу, а короткая бородка скрывала форму подбородка. Ник повернулся к Мелик-Беглярову и сделал в его сторону глубокий поклон.

— Вы — мастер с большой буквы! — почтительно сказал он. Мелик-Бегляров театрально гордо вскинул голову, демонстрируя высокий градус самомнения.

— Айн момент! — сказал он, присел к гримерному зеркалу, что-то подклеил, что-то подмазал на лице и вот перед Ником уже стоял ломбардский купец в пышных одеждах с замшевым кошелем на поясе.

— Надеюсь, там бренчит золото? — спросил Ник.

— А как же! — бодро отозвался Мелик-Бегляров. — Я богат и чтим при дворе Филиппа Красивого. Меня лично знает и глубоко уважает сам великий магистр Жак де Моле. А вы, герцог Буйонский, разве вы не прибегаете частенько к моей помощи?

— Конечно, мессир… — тут Ник сделал паузу и выжидательно посмотрел на Мелик-Беглярова.

— Буанаротти, герцог, Буанаротти, — подсказал Мелик-Бегляров.

Тут они оба расхохотались и стали выбираться из театра мимо восхищенных костюмерш, беззвучно аплодировавших им вслед.

У театра уже стоял фаэтон. Быстро юркнув в его глубину, чтобы не вызывать недоуменных взглядов прохожих, Мелик-Бегляров еще и опустил шторку, прикрепленную к верху экипажа и поднял почти до середины груди кожаную полость с пола фаэтона. Таким образом перед ними была только широкая щель, через которую хорошо была видна дорога, но с улицы не было видно, седоков фаэтона. Фаэтон медленно тронулся в сторону Эриванской площади. Ник откинулся на подушки, прикрыл глаза и стал медленно входить в образ, припоминая все, что могло характеризовать его персонаж. Мелик-Бегляров тоже притих и даже задремал на этом коротком пути. Наконец, фаэтон остановился. Ник откинул кожаную полость и вылез их фаэтона, Мелик-Бегляров последовал за ним. Это опять было то же место, что и вчера, когда Ник прятался в подворотне, только теперь они должны были войти в дом напротив, который давеча в темноте Ник не разглядел. Теперь же то, что он увидел, поразило его. На вид это был обыкновенный тифлисский трехэтажный дом. С левой стороны дома второй этаж нависал над проездом во внутренний двор, но над проездом, над прекрасно отделанной глазурованным серовато-коричневым декоративным кирпичом стеной и окном, на фасаде дома, как бы наблюдая за всем творящимся внизу был изображен Люцифер. Опираясь подбородком на кисти обнаженных мощных рук, лежащих на трапециевидном замковом камне, он открыл рот и длинный лукавый язык поддразнивал окружающий его бренный мир. Два маленьких крутых рожка венчали высокий лоб, огромные дьявольские уши довершали этот удивительный образ. Ник был ошеломлен мастерством скульптора. Этот Люцифер был живым, безусловно, живым. Казалось, что он вот-вот перестанет дразниться, закроет рот и посмеется вместе со всеми. Но нет. Он продолжал свою издевку в одиночестве и бесконечности времени. Ник перевел взгляд на другие орнаменты и барельефы на фасаде дома. У него захватило дух. Он повернулся к Мелик-Беглярову, но тот, в превосходном настроении уже направлялся к двери, над которой горел диковинный фонарь, напевая что-то на ходу.