Хранить вечно. Дело № 1 (СИ) - Батыршин Борис - Страница 17

…Да ни боже мой…

Во-первых, я помню о судьбе всех, кто мнил себя пророками при вожде – кстати, большинство из них служили в конторе, под опеку которой я сейчас угодил. Печальна их судьба.

А с другой – с чего я взял, что правильно понимаю события, в которые намерен вмешаться? Нет, не так: с чего я взял, что их правильно понимали те, по чьим книгам я об этих событиях когда-то судил и намерен судить снова? Да ни с чего - та же судьба Тухачевского и пресловутого «заговора маршалов» тому подтверждение. Есть, правда, зло абсолютное, вроде Гитлера, который всего через три года придёт к власти. Но… что я тут-то могу сделать? Что с Гитлером не стоит иметь дела, и без меня скоро станет ясно любому сколько-нибудь разумному человеку - во всяком случае, в СССР. Убедить власть предержащих раздавить его прямо сейчас, не дожидаясь, пока чайник станет паровозом? Во-первых, поздно – особые «охранные отряды», занимающиеся сбережением жизней вождей НСДАП уже созданы, они существуют четыре года и возглавляет их ни кто иной, как Генрих Гиммлер собственной персоной. Die Schutzstaffel, SS, (название предложил Геринг, как аббревиатуру немецкого авиационного термина, обозначающего «эскадрилью прикрытия») – и справиться с этими отборными фанатиками будет непросто даже натасканным в разведшколах диверсантам и прочим мастерам деликатных операций. А во вторых, и это куда важнее – где гарантия, что вместо Адди не придёт кто похуже? Кандидатов-то хватает – скажем, Рем, пока ещё живой и здоровый, или тот же Гиммлер…

Нет уж, мысли о глобальных вмешательствах и прогрессорстве любого толка отметаем с порога. Как неорганизованные и прожектёрские. Лучше пока заняться собственной судьбой – а заодно и тайной, что скрывается за забором «особого лабораторного корпуса». Она там есть, селезёнкой чую…

- Если не секрет, Марк, ты как попал в коммуну? На беспризорника, вроде, не похож. На малолетнего правонарушителя – тоже. У тебя родители-то есть, живы?

С прополкой мы управились часа за полтора, после чего меня кинули на другой участок работы – приводить после ночного ливня в порядок песчаные дорожки. Дело нехитрое: разравнивать граблями песок, если надо – подсыпать новый, предварительно принеся его на носилках из большой кучи, устроенной в деревянном коробе сбоку от корпуса.

Работать здесь надо было в парах, и я сразу заметил среди прочих коммунаров Марка Гринберга. Он, похоже, тоже образовался моему появлению. Устроить так, чтобы нас поставили вместе, труда не составило; я нарочно выбрал одну из крайних дорожек, чтобы иметь возможность поговорить без помех.

- Родители? – Марк посмурнел. – Родителей нет. Мама умерла давно, ещё в Одессе, а отец – в прошлом году, в… в общем, не здесь, не в СССР.

- Заболел? – я изобразил сочувствие, внутренне сделав стойку на это «не здесь, не в СССР».

- Нет, его убили. - Марк помотал головой. – Понимаешь, грабители ворвались в дом, папа застрелил одного из револьвера, но остальные сбили его с нок и стали колоть ножами. Знаешь, такие кривые, арабские, такие называются «джамбия». Один и за мной погнался, но я выпрыгнул в окошко и убежал. Спрятался у ребе Шломо Бен-Циона в еврейском квартале, и только через три дня…

Он вдруг поперхнулся и умолк,

…Кинжал-джамбия? Арабы? Еврейский квартал? Похоже, у моего напарника жизнь была не менее интересной, чем у Алёши Давыдова, чьё тело и биографию я так беззастенчиво присвоил…

- Это где же такое случилось? – спрашиваю. - У нас, вроде, арабы по улицам пока не бегают, тем более, с ножами.

Марк испуганно поглядел на меня. Он уже понял, что наговорил лишнего.

…Извини, друг, отмолчаться на этот раз не получится. Раз уж сказал "А" - говори и «Б». Или, если брать буквы еврейского алфавите – «Алеф» и «Бэт». Так, кажется?..

- В Палестине. Есть там такой город, Иерусалим, про него в Библии много написано, и в Торе тоже. Знаешь?

Я кивнул.

- А ты-то как там оказался?

- Ну… - Марк сощурился. – А ты никому не скажешь?

… Детский сад, право слово!..

- Никому, честное пионе… э-э-э… коммунарское!

Марк покосился на меня недоверчиво, но ничего не сказал.

..То-то, парень, раньше надо было думать. Впрочем, на этот раз тебе повезло, собеседник попался не из болтливых…

- А ты, правда, никому?..

- Мне что, перекреститься? – я изобразил возмущение. – Или землю есть, что не проболтаюсь? Давай уже, не тяни кота за все подробности!

Услыхав этот пассаж, Марк усмехнулся. Ах да, он же упоминал, что жил в Одессе…

- Понимаешь, когда в декабре семнадцатого власть в Одессе перешла к Центральной Раде, мы с родителями перебрались в Москву. Отец был в составе Румчерода[1] и, сам понимаешь…

Я кивнул. События первого года революции на юге России не слишком хорошо отложились в моей памяти, но я догадывался, что в городе, захваченном гайдамаками, еврея, уши погрязшего в политической борьбе, не ожидало ничего хорошего.

- Ну вот. В Москве папа поступил в ВЧК – у него там нашлись товарищи по партии левых эсеров - и летом восемнадцатого оказался замешан в тогдашних событиях. Это когда взорвали бомбой германского посла, может, слышал?

- Мирбаха-то? – я ухмыльнулся. – Слышал, как же…

Марк посмотрел на меня с уважением.

- А ты здорово разбираешься в политике. Спорим, из наших, в пятом отряде, никто про это понятия не имеет?

- Спорить не буду. – отвечаю. - Но и проверять не советую, не так поймут.

Дальнейший рассказ Марка подтвердил то, о чём я примерно догадывался. Участие в левоэсеровском мятеже, бегство из Москвы - прочь из «Совдепии», в родную Одессу, где на тот момент правили бал ставленники гетмана Скоропадского. Смерть матери от сыпного тифа, жизнь по чужим документам - в ежеминутном ожидании встречи с прежними знакомыми, ареста, расправы – и, наконец, французский пароход, Стамбул. Потом, двумя годами позже – Триполи, Сирия и, наконец, Палестина, где отец и сын Гринберги осели на долгих семь лет, пока не ворвались однажды ночью в их дом убийцы в арабских накидках и с кривыми ножами в руках.

- А обратно в Союз ты как попал? – спрашиваю.

- У отца были знакомые, связанные с советскими дипломатами в Турции. К ним я и пошёл, после того, как отсиделся у ребе Бен-Циона. Один из них, дядя Яша, меня принял и переправил назад, в СССР. Здесь меня поместили в детский дом, но там я прожил всего полтора месяца – однажды за мной приехали люди в форме, забрали и увезли в Москву. Остальное… ну, ты знаешь. Примерно то же самое, что и у тебя.

…Знаю, а как же! Правда, куда меньше, чем хотелось бы…

- Да мы с тобой два сапога пара, Марк! – понимающе ухмыльнулся я, - Правда, тебя жизнь забросила на Ближний Восток, а меня – на Дальний. Но всё равно, похоже…

- Да ну? – он восхитился. – И где ты был, в Китае, в Монголии? Расскажешь?

- Обязательно. - Я наклонился и подхватил носилки. - Только не сейчас, лады? А то заболтались мы, уже вон, Олейник косится. А оно нам надо – попасть в вечерний рапорт, как злостные тунеядцы?

- Эй, новенький! Давыдов, да? Как работается?

Девушки - это оказались Таня и Маруся - были, как и в тот, первый, раз в мешковатых шароварах, белых теннисках и парусиновых тапочках-спортивках. Колени Марусиных шаровар и Татьянина майка все были в мокром песке.

…На стадионе, играли в волейбол? Наверное…

- Да вот, совсем немного осталось. - я кивнул на дорожку, над которой мы трудились последние полчаса. – Ещё шагов десять – и всё.

- Скоро горн к обеду. – сказала Маруся. – А потом свободное время, каждый занимается своими делами. Не забыл, что обещал нам вчера?

- Что вы, как можно? – я поднял перед собой ладони. – если желание не пропало – давайте встретимся у озера? После ливня вода холодная, никто нам не помешает. Годится?

- Годится. – кивнула Татьяна. – Мы только после обеда заглянем в спальню, и Олю найдём.

- Да, Олька на нипочём не простит, если мы её не позовём! - сообщила Маруся. - Она вчера весь вечер об этой твоей китайской гимнастике говорила, всё жалела, что из-за дождя пришлось сидеть под крышей.