Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена - Страница 83

Брашко только кивнул на его слова, но промолчал, ожидая, что Леден ещё скажет. Но тому не удалось из себя больше ни слова выдавить. Теперь уйти придётся — будто жилу из нутра у себя вырвать — ведь как княжну совсем без своего пригляда оставить, хоть и сейчас он не видел, что Гроздан с ней в этот миг творит? Аж перед глазами темнело, как представишь. Но Елица решила всё. А он понимал, что пока не прибудут войска с трёх сторон, другого им не оставалось. Надо внимание Гроздана распылить, отвлечь победой, что уже витала ясно перед ним. Из-за тщеславия своего и гордости, что застили, обласканные, его взор, он многое может не увидеть. Только бы руки его княжны не коснулись. Иначе Леден просто отрубит их ему: с живого или мёртвого тела.

— Завтра мы снимемся с места и уйдём, — помолчав, добавил он к сказанному. — Только недалеко. С Чаяном встретимся, где договорились. А там уж пусть на себя пеняют.

Он вздохнул, успокаивая в голове все мысли, взывая к обычной своей холодности, которая теперь всё чаще ему изменяла. Но он пытался проникнуться той уверенностью, которую передала ему Елица. Всё хорошо будет. Он не допустит, чтобы случилось с ней скверное. Как может, будет стремиться скорее её себе вернуть.

Не стали выжидать долго: поутру начали становище сворачивать, зная уж, что наблюдают за ними соглядатаи Гроздана. Коль хорошенько в кустах пошарить — так и надутся, небось: следы их — уж точно.

Там отправились навстречу Чаяну. Все пути, по которым он должен был к Велеборску двигаться, они уж заранее обговорили. И постарались забыть о тех обидах, что между ними ещё висели. Не мог простить Леден брату, как тот хотел у него Елицу силой забрать; а Чаян и вовсе всё принять пытался, что не его она выбрала. Трудно ему было, памятуя о том, что редкая девица или женщина ему вообще когда-либо отказывала. Да на том хоть спасибо, что помочь не отказался, что не стал вредить ещё больше.

Остались только выглядчики, чтобы присмотреть за княжной. И проследить, как будет войско косляцкое уходить — и куда. Они уехали другими тропами назад, когда ослаб взор Гроздановых подручных. Пропало ощущение надзора тяжкого. Нехорошо становилось внутри, как отдалялся Велеборск — и Елица вместе с ним. Но гораздо легче стало, как наконец случилась встреча с Чаяном подле веси малой совсем, где дворов-то было не больше десятка — тихо кругом, безлюдно. Вечером свиделись, как совсем уж стемнело, как опустился туман на луга заливные, что раскинулись вкруг селения да в пойме речки широкой — одной из дочек Велечихи, верно. Там они простояли лагерем общим до следующего дня. Войско привёл Чаян не слишком большое: всего часть от того, что стояло когда-то под Велеборском. Да и того, коль объединиться с воеводами здешними, будет достаточно, чтобы хорошенько зуличанам бока намять.

— Осталась Елица, значит, — только и сказал брат, как Леден к нему в шатёр вошёл.

Сидел он у очага небольшого на постеленном рядом плетёном половике. Большого удобства сейчас в походе никто не ждал и не требовал. Леден остановился чуть поодаль, глядя на фигуру его ссутулившуюся, словно давило ему на плечи многое.

— Осталась. Она так решила. И моё дело теперь её вызволить.

Чаян поднял взгляд на него укоризненный. Словно не он вынудил однажды княжну бежать, а брат велел. И теперь по его вине ждало её невесть что.

— Наше дело, — поправил Чаян, вставая. — Отправил я посыльных к воеводам в обе стороны, с которых они сходиться будут к Велеборску. Встретимся с ними на подходе к городу через три дня. А там ударим с трёх сторон.

— Дождёмся, что выглядчики скажут, как сюда доберутся. Отослал ли Гроздан косляков.

— Думаю, что, коли и отошлёт, то не всех. Для вида только. Елице-то и другое показаться может. Она успокоится, что выполнил он всё, как просила она. Но надеяться особо не на что.

— Думаю, в стороне встанут, — согласился Леден. — И надо бы узнать, где. А там и придавить, чтобы обратно не сунулись.

Долго они ещё говорили с братом — уж и окоём восточный светлеть начал, как разошлись по лежанкам своим. Да одно ещё радовало, кроме того, что решили они многие вопросы важные, всё обсудили, что делать дальше будут и когда: они снова почувствовали себя родичами, снова заодно стали. Может, дело было в том, что одну девушку они выручать собирались — да пусть лучше так, чем морды друг от друга воротить, безуспешно пытаясь сделать вид, что никаких распрей между ними нет.

Наутро выдвинулись дальше. Ладьи оставили в укрытии подле той же веси, названия которой никто и не знал. Старейшина там оказался понимающим и горячо поддержал он тех, кто, посчитай, всех велеборцев выручать шёл.

Как и условились раньше, встретились с воеводами в месте приметном, подле святилища Перуна, что стояло в недалёко от Борогоста, в котором бывать уже приходилось. Проследили зорко, чтобы никто за ними не шёл. Собрались тут Чтибор и Осмыль — с концов княжества, что с косляками граничили. И ещё один боярин пожаловал — назначенный вместо себя Доброгой, который оставался пока в Велеборске. Его ни Леден, ни Чаян раньше не встречали. Звали его Вереск — имя такое захочешь, не забудешь. И был он мужем видным и серьёзным — таким, что двое других воевод рядом с ним едва не мальчишками беспечными выглядели. Годы давали своё, виделся в его глазах опыт такой, который не каждый к старости наживает. И даже странно, что раньше не сталкивались с ним где в бою.

Рассказал Осмыль, как натолкнулись они на ту часть войска косляцкого, что обратно в земли свои шли. Кого порубили, кто ноги унести успел — да теперь не приходилось сомневаться, что назад он ещё долго не пожалуют.

Говорили долго: почти всё утро. Отроки уже и обедню им справили, вместе с требами Перуну, которые и поднесли ему после, как расходиться надумали. Запалили огонь большой во славу Громовержца, омыли в нём мечи свои и топоры, наполняя силой божественной, чтобы разило не хуже, чем у покровителя воинов, отца всех князей.

Решено было через день, как совсем к Велеборску подойдут, напасть на рассвете, как тронет только Дажьюожье око самый край окоёма. Так и перед взором Богов они останутся честными, да и время удачное подгадают, когда уж у самого стойкого дозорного притупляется внимание.

На том и разошлись, каждый в свою сторону, оставив на столе требном подношение Перуну — с надеждами, что сила окажется за ними, а уж в справедливости и сомневаться не приходилось.

Вышемилу под приглядом Зареслава оставили в Борогосте — нечего ей вослед за войском таскаться. Купчич, конечно, и хотел к воинам примкнуть, да удалось его убедить в том, что боярышне он сейчас нужнее.

А Леден и Чаян выдвинулись дальше, как удалось поспать хоть немного. Тропы, знакомые только смутно по тому, как раньше приходилось бывать подле Велеборска во времена сражений со здешним войском, вели уверенно и скрытно, пряча от взора лишнего даже несколько сотен воинов. Старались держаться в стороне от жилья людского, даже ненароком не попадаться на глаза случайных людей. Припомнил Леден — случилось так — место одно, как мимо него проезжали. Там погибли в начале весны князь Борила и сын его — Отрад. Показалось, целая жизнь прошла с тех пор. И кто мог подумать, что бывшие враги, между которыми, казалось, мира не будет никогда, теперь вместе собирались город отбивать, гнать супостатов, что пришли с земель других и в дела их вмешались так неожиданно и нахально.

Мысли о том, что не совсем уж избавится Гроздан от подмоги косляков, оказались верными. Доложили выглядчики, что часть их отрядов под Велеборском всё же осталась. Да совсем немного — а значит, это уже было не так и важно. Ещё беспокоило, сумеют ли ближники, которых Леден отправил наперерез Гроздановым людям, что выехали к Радоге, их остановить. Вестей от тех приходилось ждать не раньше, чем бой закончится — стало быть, и думать рано.

В ночь перед наступлением встали лагерем в лесу густом, что ближе всего подходил к границам веси, лежащей подле Велеборска. Вышли выглядчики в последний дозор, чтобы уж всё разузнать. И тут-то стало понятно, что, как и замыслил Леден — о приближении какого-никакого войска к лагерю Гроздан узнал. Много ли они ожидали противников — неведомо — а готовились воины серьёзно. Валы укрепляли, а лагерь малый, что предназначался для княжича и ближников его, перенесли в сторону, к западу, почти под самые стены городские. Там холм невысокий, окаймлённый с одной стороны редким лесочком стоял: и наблюдать удобно за тем, что будет на поле твориться, и в отдалении, в безопасности до поры оставаться можно. Значит, и Елице удалось княжича увещевать, чтобы поберёгся и её сохранил. Оставалось только дивиться силе чар её женских, которые пленили уже бессчётное число мужских сильных сердец.