Враг моего сердца (СИ) - Счастная Елена - Страница 35

Елица покусала губу, последний раз задумавшись перед тем, как шагнуть в эту пропасть. Знала и верила, что Макошь поможет, не даст пропасть и подскажет верный путь назад. Но всё же тревожно было. Она, тихо вздохнув, вложила руки в стылые пальцы мавки — и будто бы в яму рухнула — даже ветер по щекам мазнул.

Всё застыло в неподвижности курганной избы. И землёй здесь пахло, будто и правда не небо сверху, тёмное и мутное, словно тинёта, а высокая насыпь — не выбраться, не разгрести.

Тёмные ели здесь стояли так же кругом — одинаковые, что в Яви, что в Нави. Они — деревья особые, оттого и не любят их люди, потому как силу жизненную пьют. А вот капище старое оказалось не в низине, а наоборот — на холме, с которого хорошо можно было оглядеть изнаночный лес, что раскинулся у его подножия. И было в святилище всё, верно, так же, как много лет назад, когда тропу, что вела сюда, не захватил в свои владения Болотник. Да только Велес — Скотий бог — выглядел по-другому: не человеком, а змеем, покрытым вместо чешуи — шерстью.

— Некогда нам тут стоять, — обратила на себя внимание мавка. Поторопила: — Идём к реке — там та кудель запуталась, что меня держит в Яви, не даёт успокоиться.

Елица последний раз окинула взглядом капище и пошла вслед за Чариной, что уже начала спускаться с холма. Трава здесь росла будто бы сразу пожухлая, всё цеплялась колючими метёлками за подол, обвивала щиколотки — и если бы не сапожки — изрезала бы уже ноги в кровь. Острые камни даже сквозь подошву кололи ступни так, что хотелось ойкать и прихрамывать на каждом шагу.

Скоро вышли они и к реке, что пряталась средь бескрайних сумрачных лесов, увитых плотными, словно самая настоящая кудель, туманами. Они стелились у самой земли, ползли следом и сходились со всех концов к двум путницам, пряча тропу. И шептались — можно было голову на отсечение дать, что Елица слышала их голоса. Но мавка точно, совсем как на болоте, знала, куда идти. Она, плавно ступая, шла вдоль русла темноводной реки, не слушая даже смутных вздохов и вскриков, что раздавались вдалеке, где-то в глубинах непроглядной чащобы.

Наконец Чарина остановилась на берегу у самой границы воды. На противоположном берегу так же, как было в Яви, стоял недвижимой громадой тот самый утёс, на котором и нашла Елица пропавшего княжича. Мавка посмотрела на него протяжно.

— Навечно я к этому месту привязана. К тому, где погибла. Всё потому, что не отпускает меня то, что осталось в Яви, — она повернулась к Елице, которая тихо стояла за её спиной, маясь от дурнотных ощущений, что только усиливались, чем дольше приходилось здесь находиться.

— И как же мне отыскать то, что тебя держит? — она сглотнула липкую слюну.

— А ты войди в воду и посмотри вглубь. Там и увидишь.

Не очень-то хотелось ступать в потустороннюю реку. Вода особой силой обладает, миры связывает, по ней как домой можно вернуться, так и уйти совсем в другую сторону. Туда, откуда не выбраться больше. Но уговор есть уговор. Елица, не страшась промокнуть, вошла в мутную воду почти по колено и склонила голову, силясь рассмотреть в дрожащих отражениях нужное.

И она увидела. Да только не то, что ожидала. Возник вдруг перед взором Радим, совсем юный, только вошедший в ту пору, когда обручаться можно, невесту себе выбирать. И гулял он на день Купалы, любовался девицами, что, словно русалки, танцевали на берегу. И принимал венок из рук одной, самой милой сердцу: были ещё тогда у неё живые карие глаза, и кожа сияла, обласканная тёплым летним солнцем, и на щеках горел румянец смущения, когда, отдавая свитые друг с другом травы, смотрела она на любимого.

Чарина.

Но не прошло и лета следующего, как приехал князь в Радогу и привёз с собой дочь на выданье. Отчего не нашёл ей жениха знатнее, так то, может, лишь Боги ведали. Да сам правитель. Чарина узнала тогда, что Радим с другой обручился и ждёт теперь свадьбы, влюблённый в невесту до беспамятства. В ту, что кровью ему предназначена, пращурами, которые в эти края давным-давно перебрались: другого не дано. Одного взгляда на неё хватило, чтобы он о Купальской своей зазнобе позабыл. И могла бы Чарина это снести, простить ему. Да вот только Елице не простила, что увела у неё жениха. А больше — что не уберегла его после. Страшное горе: весть о смерти Радима — толкнула её с утёса, который только укрепил свою недобрую славу — Утопленник.

— Думала, здесь с ним встречусь, — шепнула Чарина так близко, что Елица вздрогнула. — Но развела нас недоля и в этом мире. Не нашла я его. Привязана к этому проклятому месту. Каждый день вижу этот утёс и кровь свою на его камнях. Красную-красную — аж глаза колет. И болит до сих пор по сердцем. Знаешь, каково это?

— Знаю.

Елица поймала руку мавки, что проснулась ей под ворот: обереги снять. Но та сильнее здесь была, чем в Яви, а потому за гривну тонкую её всё ж ухватила.

— Не могла тебя в Яви достать, — рванула ожерелье с шеи. Зазвенели подвески друг о друга, и витое кольцо разомкнулось, соскочило. — Макошь тебя хранит, да и далеко ты забралась: не дотянешься. И вот сама ко мне пришла, но ведь о тебя обжечься можно. А тут мы равны.

Елица извернулась, схватила пучок сушёного василька, что на груди шнурком обвязанный висел: не осмелилась она без травы особой на встречу с мавкой идти. Да не зря. Прижгла руку Чарины, когда та снова к ней потянулась. Хлестнула по щеке, оставив на ней ссадину, будто камнем ударила. Навь дёрнулась, зашипела, словно вода на горячих углях. А пучок обгорел весь тут же и осыпался в мутную воду, только пальцы испачкав.

— И в кого ты такая? — мавка встряхнула опалённую ладонь. — Словно заговор на тебе какой.

— На матушку, говорят, похожа, — Елица отступила ближе к берегу, не спуская с неё глаз.

Выйти бы из воды: она словно силы отнимала. Чарина резким движением зачерпнула полны ладони, вскинула — ослепила ледяными брызгами на миг.

Елица задохнулась, вытирая глаза. Скользкая, словно покрытая илом, ладонь обхватила шею. Сильный толчок — и бросились в лицо тёмные воды реки. Залили горло и нос, защипали веки. Елица махнула рукой, пытаясь отбиться от мавки, но та лишь макнула её глубже. И дышать стало вовсе нечем — вырвался весь воздух из груди, и хлынула опаляющая волна дальше, вытесняя из тела жизнь.

Но вдруг хватка пропала. Елица вынырнула, совершенно ослепшая, не понимая уже, где она. Громкий плеск позади, всхлип сдавленный — и тишина. Тягостная, мёртвая.

— Дыши. Дыши, княжна, — совсем уж неожиданно раздался рядом голос Ледена.

Она вдохнула, закашлялась мучительно. Её поддержали крепкие, надёжные руки — и так приятно было просто упасть в них, ткнуться лицом в грудь княжича, облепленную мокрой рубахой. Только слегка отдышавшись, Елица поняла, что отчаянно цепляется за его плечи, почти висит на них, а Леден держит её за талию, чуть поглаживая. Но она даже не хотела противиться, не могла ступить от него и шагу.

— Не смогу выйти, — просипела.

Хоть и стыдно было признавать немочь, а никуда от этого не денешься. Разрасталась внутри такая муть, что тело слушаться совсем отказывалось. Словно жизнь вся в реку уходила. Леден скользнул ладонями по её спине, тягуче и до странности ласково, остановился под лопатками, обнимая тесно.

— Я выведу. Нас обоих, — в круговерти, что понеслась перед глазами, Елица вдруг увидела его лицо.

Серьёзное, озабоченное — всего на миг. Почувствовала, как коснулись прохладные губы её уха. И всё казалось, что эти ощущения подкидывает ей Навий мир — так не должно быть. Не должно быть так спокойно рядом с ним. Как за стеной каменной. Леден поднял её на руки и вынес из воды. Куда они пошли дальше — Елица не увидела, уже совсем погрузившись в туманную мглу беспамятства.

Очнулась она от того, что жаркий свет скользит по лицу. Тихий разговор мужчин где-то сбоку подарил приятную мысль о том, что она не может быть в Нави, слишком живо всё: и потрескивание дров в костре, и далёкое посвистывание клестов в кронах деревьев, что едва слышно шуршали — словно мурлыкали — под ласковой ладонью ветра. Она открыла глаза, осмотрела медленно небольшую стоянку, что устроили соратники Ледена под гривами берёз — и низкий гул голосов тут же стих. Княжич склонился к ней, осторожно погладил по голове, что-то сказал неразборчиво. Стоян с Брашко, сидящие с ним рядом, встали, как по приказу, да и пошли прочь, бормоча, что на ночь надо ещё веток набрать.