Приключения сестры милосердия (СИ) - Порохня Светлана - Страница 18

Неяркий свет внезапно исчез, видимо, деревня скрылась за поворотом или пригорком. Я уже почти выбилась из сил, ничего не разбирая перед собой, преодолевая пересеченную местность, а тут еще резко запахло навозом.

От этого запаха на меня снова навалилась дурнота, и рот наполнился кислой слюной. Расслабляться было нельзя. Запах мог означать, что где-то поблизости ферма или чье-то частное подворье. Можно будет спросить дорогу до Славиной больницы, а если повезет, даже заночевать.

В последнее время на телевидении стало модно проводить круглые столы с обсуждением насущных проблем. С пеной у рта именитые гости в телестудии доказывают окружающим, что современное село — лучшее место для молодежи, приводят примеры государственной поддержки сельского населения, высказывают искреннее удивление, что не едут молодые специалисты работать в деревню, игнорируя и социальные программы, и финансовую поддержку. При этом не упоминается ни о хлюпающей под ногами жидкой грязи, в которой я увязла по щиколотку, ни о гнетущем виде полуразрушенной одноэтажной постройки, напоминавшей скорее фильм ужасов, а не трудовые будни российской деревни.

И в этот момент до меня вдруг дошло, что моя привычная жизнь в одно мгновение закончилась. У меня нет ни дома, ни документов, и мне угрожает смертельная опасность.

С трудом ориентируясь в темноте, я села на сухую кочку, и в третий раз за этот день отчаянно заревела. Я оплакивала все: и брошенного на произвол судьбы кота, и свою привычную работу, и свою размеренную и спокойную жизнь. Не знаю, сколько это продолжалось, но рыдания постепенно утихли, и мне вдруг стало легче. Как будто я сбросила старую кожу, мешавшую мне двигаться и дышать. Я встала, потянулась, глубоко вздохнула и пошла дальше. Свет приближался, и я увидела слабоосвещенную стену с отваливающейся местами штукатуркой со следами давней побелки. Судя по всему, это была молочная ферма. На старых бревнах, лежащих вдоль стены фермы, прямо под тусклым фонарем, сидела какая-то женщина. Она, похоже, была пьяна, потому что раскачивалась из стороны в сторону и что-то тихонько пела. Мне опять показалось, что я вижу этот абсурд как бы со стороны. Но в этот момент рядом раздался звук мотоцикла, и из-за угла выехал какой-то допотопный агрегат с коляской. Когда это чудо техники выехало на свет, я увидела, что мотоциклом управляет молодой паренек. Увидев меня рядом с теткой, он, похоже, испугался, но виду не показал.

— Здравствуйте, я отстала от рейсового автобуса и заблудилась. Мне бы переночевать где. — Робко попросила я паренька.

— А ты куда едешь, к кому? — чтобы скрыть растерянность он взлохматил волосы на голове, внимательно наблюдая за мной исподлобья.

— Я в больницу еду, психиатрическую, я медсестра, у меня там друг главным врачом работает, — я тараторила, как будто оправдываясь и боясь, что парень развернет мотоцикл и уедет, оставив меня здесь, посреди грязи, воняющей навозом, у тусклого убогого фонаря, наедине с пьяной женщиной.

— В больницу я тебя не повезу, а до деревни возьму, пожалуй. Не оставлять же тебя здесь, в самом деле. Переночуешь у соседки моей, она иногда берет на ночлег приезжих, ну там рыбаков, охотников.

Я согласилась, мне было, в общем-то, все равно, главное не на улице ночевать, тем более, похоже, что других вариантов ночлега не было. С трудом мы погрузили обмякшую тетку в коляску мотоцикла, я села сзади, мотоцикл затрясся как отбойный молоток, и медленно поехал, разбрызгивая грязь и выхватывая светом фары придорожные кусты.

Авария на федеральной трассе была страшной. Два автомобиля сошлись в лобовом столкновении на скользкой дороге. Двое, ехавшие в старенькой девятке, погибли на месте. Чтобы достать их трупы из машины, сотрудникам ГАИ пришлось вызывать спасателей и разрезать кузов автомобиля. А молодой парень-перегонщик из праворульной Тойоты с транзитными номерами все еще жил. Ему повезло — в его машине были подушки безопасности, которые смягчили страшный удар. Все случилось недалеко от небольшого районного центра, поэтому Скорая помощь прибыла на место аварии неожиданно быстро. Бригада Скорой отчаянно боролась за жизнь пострадавшего, и когда его доставили в больницу, он был еще жив. Состояние его, правда, оставалось очень тяжелым, лицо было изуродовано, нос сломан, в ушных раковинах запеклась кровь. По правилам следовало вызывать дежурного нейрохирурга и срочно делать экстренную операцию на черепе. Но карточки медицинского страхования у парня при себе не было, а это значит, что больнице за операцию страховая компания не заплатит. Можно было раскрутить на деньги родственников, да где их найдешь! Кроме этого, даже при успехе срочной операции, шансы вернуться к нормальной жизни у пострадавшего оставались очень малы. При таком повреждении он, скорее всего, останется навсегда прикованном к постели, или станет полным идиотом, парализованным и пускающем слюну, сидя в инвалидной коляске.

По данным прикрепленного длинным проводом к пальцу монитора, сердце пострадавшего продолжало работать, тихо и ритмично. Взятые из вены пробы крови показывали достаточное насыщение кислородом, но это уже было неважно. Парень, видимо, был перегонщиком и, судя по паспорту, проживал на другом конце страны. Если его и будет кто-то искать, это случится не скоро. Его органы так необходимы другим людям! За них точно заплатят кругленькую сумму. Что там у нас? Две почки, печень, а если повезет, и будет соответствующая заявка, то можно пристроить и сердце. А это уже такие деньги, что до пенсии можно не работать! Этот аргумент стал решающим, и в истории болезни несчастного молодого водителя появилась запись дежурного реаниматолога, констатировавшая у больного клиническую смерть в 21.30. Далее следовала запись о безуспешности реанимационных мероприятий. Все это было неправдой — реанимационные мероприятия не проводились, но проверить это фактически было невозможно.

Утром я проснулась поздно и попыталась понять, где я нахожусь. Я спала в маленькой комнатке, похожей на светелку из старинного русского романса. Узкая кровать стояла у стены, сложенной из толстых светлых бревен, в щели между бревнами выглядывал темный мох. На маленьком окне висели веселые голубые занавески в беленьких цветочках. Пластмассовый белый абажур, свисавший с низкого деревянного потолка, был засижен мухами, на стене тикали древние часы-ходики с гирьками на цепочках.

Ситцевая занавеска-задергушка, заменявшая дверь в комнатку, вдруг отодвинулась, и в комнатку вошла пожилая женщина. Черные, с сильной проседью волосы обрамляли загорелое лицо, глаза женщины были голубыми, с неприятным прищуром.

— Проснулась, девонька? — сильно окая, спросила меня хозяйка.

— Да, у вас тут спиться хорошо, — постаралась я быть вежливой.

— Намаялась, пока сюда бежала?

Вопрос поставил меня в тупик.

— Пойдем, молочка попьешь, я корову подоила…

— Извините, а у вас халатика нет? Мне бы одежду постирать…

— Сейчас, — она вышла из комнатки, мотнув подолом широкой юбки. «Как странно одевается, как цыганка, а на цыганку не похожа».

Тщательно завернувшись в старенький, но чистый фланелевый халат, я вышла из комнаты.

Дом, в котором я нашла приют, был сложен из толстенных бревен, и назывался избой-пятистенкой. Деревянные широкие лавки, покрытые домоткаными половиками, да железная допотопная кровать, стоявшая у дальней стены, были единственной мебелью в просторной комнате. Над кроватью на полочке, покрытой белым полотенцем, стояли иконы, перед ними слабым пламенем горела маленькая лампадка. За перегородкой у печки стоял стол. Большая русская печь была тщательно выбелена, из печи пахло топленым молоком и хлебом. Я умылась из древнего рукомойника, прибитого к стене, пригладила ладонью спутанные волосы, села за стол, покрытый клеенчатой скатертью, на которой стояла алюминиевая кружка с молоком. Рядом на маленькой тарелке лежал кусок пирога с ягодами, видимо с черникой. Пирог состоял из толстого слоя печеного теста, покрытого сверху слоем ягод или варенья. В комнату из сеней вошла хозяйка, молча села напротив меня, как бы изучая, пристально вглядываясь мне в лицо.