Копье Теней - Рейнольдс Джош - Страница 66

Юхдак уставился на него.

— Да, спасибо. Могу ли я поинтересоваться твоим мнением о нашем враге?

— Врагов много.

— Ты умеешь считать. Прекрасно.

Ахазиан хмыкнул:

— Осторожней, колдун. Однажды я могу обидеться, и где ты тогда окажешься?

— Останусь, где и был, полагаю.

Посмеиваясь, Ахазиан опустился на корточки, разглядывая далекий утес — зазубренную скалу, формой напоминающую звериный клык. Когда-то утес называли Волчьим; как и когда имя изменилось, Ахазиан не знал и не интересовался.

Над другими скалами, пониже, утес возвышался, как остров среди травяного моря. Скавены не пытались скрывать свое присутствие — каменные склоны вдоль и поперек были пронизаны туннелями и испещрены норами. Из невидимых клапанов рвался дым, клубясь в паутине шатких мостков и переходов, растянутой между скальными выступами.

На одном склоне виднелся неуклюжий, громоздкий забор из дерева и камня, но черная дорога за ним вела прямо в сердце твердыни. По этой дороге проехало что-то большое — возможно, та гигантская военная машина, которая маячила между острых вершин. Крысаки ужасно увлекались такими устройствами, как будто солидное оружие могло сгладить их бесчисленные недостатки.

— Это гнездо, — сказал наконец Кел. — Возможно, перевалочный пункт, судя по машине. Скавены любят такие штуки. Бесполезные паразиты с их никчемными планами.

— Имеешь в виду линии поставки?

— Точно. Какой смысл убивать врага, если потом нельзя съесть его провизию и детей? — Ахазиан пренебрежительно махнул рукой. — Никакого чувства традиции у этих крысаков.

Юхдак кивнул:

— Согласен. И что ты думаешь?

Ахазиан посмотрел на солнце, принюхался, сплюнул.

— Лобовая атака проще всего.

Колдун молча ждал. Смертеносец хмыкнул.

— Нет, я и не думал, что тебе понравится. — Он постучал по земле обухом топора. — Но это самое эффективное средство достичь нашей цели. Я отвлекаю их внимание, ты пробираешься внутрь и убиваешь.

— Где копье?

Ахазиан стиснул осколок. Песнь стала громче, она теперь отдавалась во всех костях — убийственная, завораживающая и божественная. Копье взывало к нему, требовало, чтобы он нашел его и завладел им. Кел покачал головой:

— Близко. Где-то там. Полагаю, ты просто пойдешь за мной, чтобы найти его, а?

Юхдак медленно кивнул.

— Полагаю, что так.

Ахазиан встал и направился к своему жеребцу. Угольно-черный конь заржал в предвкушении и дружески щелкнул зубами.

— Последний бросок, приятель. — Ахазиан погладил скакуна. — А потом, возможно, я отпущу тебя, скачи по степям, куда хочешь, и ешь, кого душа пожелает… А может, и нет. Когда человек находит достойного, подходящего ему коня, глупо отпускать такого.

Он взлетел в седло.

— Быстрее, колдун. Или я перебью их прежде, чем ты хотя бы омочишь этот рычащий клинок у тебя на бедре.

Юхдак развел руками:

— Как будет, так будет, варвар. Я явлюсь на крыльях тени, с армией за спиной. — Чародей тихо забормотал, поводя руками, и Ахазиан почувствовал, каким густым и спертым становится воздух. Вокруг безмолвно запрыгали расплывчатые фигуры. Нерожденные, привлеченные запахом перемещаемых судеб и ухваченных возможностей.

Ахазиан сплюнул и пришпорил коня, пуская его рысцой. Пусть колдун играет с демонами, если хочет. Ахазиан предпочитал собственное оружие. Миновав уклон, он направил жеребца к Львиному Утесу. Песнь копья звенела в голове, изгоняя все прочие мысли. Кел вскинул черепомолот; черный конь понесся галопом — со скоростью, которую не развить ни одному обычному скакуну. Лошади мертвых бегают быстро. Ахазиан рассмеялся.

Он все еще смеялся, когда проносился мимо первого пикета скавенских часовых на почерневшей, вмятой в землю траве. Крысаки только рты разинули. На склоне ударили в гонг — кто-то заметил его приближение. Ахазиан пригнулся к седлу и чуть сместился влево, ловким взмахом молота сбив с ног скавенского часового.

Вредитель кувыркнулся в воздухе и с хрустом рухнул наземь. Второму крысаку Ахазиан на скаку размозжил голову.

Крысолюды засуетились, помчались стремглав по склонам и уступам утеса навстречу всаднику. Звенели гонги, трубили рога. Ахазиан ударил молотом о топор и заорал без слов, бросая вызов противнику и привлекая к себе все взгляды.

Влетев в тень утеса, он заметил, как первый из воронов спикировал вниз, к пещерам, но тут пришлось отбивать брошенное в него зазубренное копье. Жеребец с яростным ржанием встал на дыбы. Скавены, гнусно визжа, мчались к нему. Дюжина, две, сотня. Волна косматых тел выплеснулась из мерзких нор.

А потом смотреть стало не на что, кроме крови и бойни.

— Быстро мы летим, — сказал Волькер, облокотившись на поручни. Черная колея внизу оставалась все такой же отчетливой, она тянулась от самого Горча. Все-таки скавены не слишком умны, несмотря на свою хитрость. Их боевая машина выжгла широкую черную полосу поперек степей, и пожары продолжали бушевать, пожирая траву и застилая горизонт дымом. Пока они прогорят, пройдет много дней.

— Летели б куда быстрее, не будь двиргатель на последнем издыхании, — мрачно проворчал Брондт. — Я десять лет копил на эту лоханку. И все пошло прахом.

— Грунгни платит по долгам, Брондт. Всегда платит. — Зана провела точилом по лезвию меча. Она сидела на перилах, опираясь на растяжку. — Уж ты мне поверь.

— Скорее я поверю пиявке, — буркнул Брондт.

Зана засмеялась, потом закашлялась — эфирный корабль нырнул в столб дыма.

Волькер смотрел на них, размышляя — не в первый раз, — как же эта парочка познакомилась. Впрочем, вопросов он не задавал. К нему, все еще кутаясь в меха, подошел Окен. Выглядел дуардин совсем старым и хрупким.

— Отличная команда, парень. Спорю, ты начинаешь жалеть о том, что не остался в Азире, а?

Волькер улыбнулся:

— Пока нет.

Окен хихикнул:

— Еще пожалеешь. — Он вздохнул. — Я сам иногда жалею. — Он навалился на перила, полуприкрыв глаза. — Измотался я, парень. Поистрепала меня такая жизнь.

— Но ты жив, — мягко сказал Волькер. — Грунгни послал меня за тобой.

— Грунгни послал тебя за копьем, — отрезал Окен и твердо взглянул на Волькера. — Никогда не путай прагматизм с состраданием. У богов первого в избытке, а второго с гулькин нос.

Волькер коснулся висящего на его шее амулета-молота:

— Не обладая состраданием, они не сражались бы за нас сейчас. И не вдохновляли бы нас сражаться за них.

Окен покачал головой:

— Упрямец. Весь в мать.

— Ты виноват в этом не меньше, чем она.

Окен рассмеялся, покачал головой:

— И впрямь. Возможно, мне не следовало обучать тебя нашим манерам. — Он похлопал Волькера по руке. — Испортил я тебя, наверное. У вас, у людей, хрупкие умы и тела.

Волькер улыбнулся.

— Ты не дал мне стать тем, кто никому из нас не понравился бы. Очередным избалованным азиритским недорослем, стремящимся вырезать свое имя на сердце мира. — Он засмеялся. — И вот теперь я служу богу.

— Как и мы все, — сказала подошедшая сзади Ниока. Она улыбнулась дуардину. — Я рада, что ты выжил, Окен. Это суровое Владение стало бы беднее, потеряв такого ученого, как ты.

— Приятно слышать, от тебя-то. — Окен вдруг охнул и пошатнулся, лицо его побелело. Волькер кинулся подхватить старика, но дуардин отстранил его. — Я в порядке, мальчик. Не суетись.

— Ты еще слаб после яда арахнарока. Тебе нужно отдохнуть, — твердо сказала Ниока. Окен нахмурился.

— Не забывайся, девочка. Я не безбородик. И в няньках не нуждаюсь. — Он протиснулся мимо них. — Я иду вниз. И не потому, что ты сказала, помни. Просто устал от этого вида. — Он потуже завернулся в меха и заковылял прочь.

— Он сильный. Он поправится со временем.

— Если это время будет. — Волькер посмотрел на женщину: — Ты слышишь голос Зигмара?

— Иногда.

— А сейчас?

— Нет. — Она отвела взгляд. — Думаю, я слышу его в своих снах. Громовой голос, раскатистый, как колокольный бой, голос из грозы и звездного света. Он показывает мне… разное. В моих снах. Показывает, что должно быть и что будет.