Копье Теней - Рейнольдс Джош - Страница 59

— Это обвинение, белобородый?

Древний дуардин пожал плечами:

— Предупреждение. Нити судьбы запутываются тем больше, чем сильнее тянешь. А это — поистине мощный рывок.

— Нельзя допустить, чтобы Восемь Плачей попали в руки врага.

— Они уже бывали в этих руках.

Грунгни помедлил, погладил ладонью наковальню, ощутив остаток тепла недавнего удара.

— Сейчас — не тогда. И тебе это известно.

— Нет. Не тогда. И неизвестно. И твой враг не тот, кем был прежде.

Грунгни повернулся, хмурясь.

— Осторожней, старик. Я допускаю некоторую фамильярность, но я все еще тот, кто выковал и придал форму хребту мира.

— Ты? Или ты только тень его, отброшенная на дальнюю стену кузницы? — Древний дуардин стукнул себя в грудь. — Мы все в конце можем оказаться тенями. Не мне, конечно, судить. — Он поднялся с негромким кряхтением. — Хотя могу поспорить, тень бы так не болела. — Он ткнул черенком трубки в сторону Грунгни. — Я буду держать глаза и уши открытыми, Творец. Если увижу что-то, касающееся твоего поиска, сообщу.

Грунгни кивнул:

— Спасибо, дед.

Древний дуардин рассмеялся:

— Не настолько я стар, полагаю.

Секунду спустя он исчез. Грунгни и не пытался проследить за его уходом. У всего есть пределы, даже у силы бога: если этот старик не хочет, чтобы его видели, его и не увидят. Вместо этого Грунгни посмотрел на наковальню — и на молот в своей руке.

Второй со звоном опустился на первую, и Грунгни прислушался к тому, что говорят искры.

Паутина смердела.

Волькер обвязал лицо тряпицей, но она мало помогала от зловония. И передвигаться оказалось сложно, очень уж липко. Как хорошо, что на нем перчатки и сапоги! Если бы не они, сеть рвала бы кожу. И цепь была скользкой: несколько раз он едва не упал.

Лугаш же как будто и не испытывал трудностей. От рун его шел пар, а сеть как будто пятилась от его клинков. Топором огнеубийца пользовался как импровизированным крюком, а при необходимости спускался, полагаясь только на силу рук и плеч. У Волькера создалось впечатление, что рокоборец не в первый раз совершает нечто подобное.

Он произнес это вслух, и Лугаш зыркнул на него снизу вверх.

— Слишком много болтаешь, человечек.

— Извини — просто пытаюсь скоротать время.

И не думать о том, что происходит наверху, хотя это и не слишком хорошо получается.

— Болтай-болтай, и мы окажемся по колено в пауках.

— У пауков нет ушей. — Волькер с трудом оторвал руки от паутины и затряс ими, стараясь сбросить клейкие нити. Наверху вспышка ведьминого огня на миг озарила горловину шурфа, и стрелок забормотал про себя молитву.

— Что?

Волькер рассеянно пошевелил пальцами.

— Нет ушей.

— Тогда как они слышат?

— Они улавливают вибрации. Волосками на теле.

Лугаш уставился на него:

— Чушь.

— Еще у них острый нюх. За запахи отвечают педипальпы.

Лугаш недоуменно моргнул.

— Это вторая пара ног, — пояснил Волькер. Он пытался сосредоточиться на цепи, на том, чтобы аккуратно переставлять руки, которые уже начала сводить судорога.

— Они нюхают… ногами, — медленно проговорил Лугаш.

Волькер кивнул, остановившись передохнуть.

— Весьма интересное существо — обычный паук. Напоминает очень сложный механизм. — Он огляделся. — Вот почему я не беспокоюсь о том, что могу потревожить их — таким образом. Они и так знают, что мы здесь. — Он щелкнул по паутинке так, что та задрожала. — Они почуяли нас, едва мы начали спускаться.

Лугаш что-то глухо прорычал. Волькер не стал просить его повторить. Он просто сказал:

— Спасибо.

Дуардин на него и не взглянул.

— За что?

— За то, что помогаешь мне. Помогаешь Окену.

Огнеубийца хрипло рассмеялся:

— Ты думаешь, я здесь ради этого? — Он вскинул голову: грубо вырубленное лицо искажала скептическая ухмылка. — Или любой из нас?

Волькер нахмурился.

— Нет… я знаю, вы делаете это по приказу Грунгни, но…

Лугаш загоготал.

— Я не служу Создателю, человечек. — Ухмылка его стала свирепой. — Женщина, да, и рыцарь с его зверюгой, но я — Лугаш. Я служу лишь памяти своего народа.

— Тогда почему…

— Ты глухой? — прорычал Лугаш. — Ты пришел помочь своему другу, я пришел помочь своему народу. — Он вырвал из паутины топор и бухнулся на следующую нить.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Волькер. Он не принял близко к сердцу тона огнеубийцы и был заинтригован. С момента встречи Лугаш, обращаясь к нему, редко произносил больше трех слов подряд, и большинство из них были оскорблениями.

— Я дал клятву. Мой народ рассеян. У них нет цели, не к чему вести их в грядущий век. Они возводят стены по традиции — и задыхаются за ними. Огонь в наших животах потускнел, наши поступки лишь механическое повторение. — Лугаш остановился, опустив голову. — Мы деремся, но не знаем зачем. Знаем только, что дрались всегда. — Руны, впечатанные в его плоть, засветились мягче. — Я хочу, чтобы мой народ стал единым. Поэтому я работаю с Создателем, и вместе мы можем починить душу моего народа.

Волькер смотрел на рокоборца. Лугаш встряхнулся, вскинул голову:

— Я не жду, что ты поймешь, человечек. Как-никак ваши боги все еще живы. — Он посмотрел вниз. — Там — гляди!

Внизу, лаская глаза, поблескивало золото.

Оно валялось — кусочками и грудами среди густой паутины, затянувшей остатки огромной разбитой платформы. Горки монет и слитков подрагивали на липких нитях, соскальзывая через бреши в сети на нижние слои завесы. Внизу глухо, едва слышно шелестела вода. В шахте, над и под паутиной, зияли огромные дыры с почерневшими краями. От дыр лучами разбегались во все стороны широкие трещины. Видавшее виды дерево было измазано смолистой, поблескивающей субстанцией, слишком хорошо знакомой Волькеру.

— Это сделали скавены, — сказал он и бросил свет-пакет вниз, на золото. — Тут все стены забрызганы их машинной смазкой. Варп-буры прогрызли туннели в дереве и добрались до подпола.

От констатации очевидного он воздержался. Они опоздали.

Копье Теней, если оно когда-нибудь и было здесь, пропало.

Лугаш, изрыгнув проклятие, рухнул вниз, на груду монет. Звонкое эхо заметалось в замкнутом пространстве, паутина задрожала. Среди золота показались коконы. Из некоторых торчали иссохшие носы и хвосты, другие оказались покрепче. Когда Волькер присоединился к дуардину, спустившись на раскачивающуюся паутину, Лугаш как раз вспорол один кокон. На пришельцев слепо взирало сморщенное, мумифицированное лицо. В незадачливом дуардине не осталось ни капли жидкости. Даже борода его сделалась хрупкой.

— Грязные пауки, — выплюнул Лугаш.

Волькер рванул другой кокон, сердце застыло в его груди глыбой льда.

— Помоги вскрыть остальные. Может, кто-то из них еще жив.

— Сомнительно, — буркнул Лугаш, но к работе приступил немедля. Они распарывали коконы один за другим, обнажая иссохшие останки дуардинов и скавенов. Несколько скавенов действительно оказались живы — пока свирепые удары Лугаша не оборвали их визг. Волькера трясло как в лихорадке. Велика вероятность, что Окен вообще не добрался сюда, что он умер в паучьих сетях где-то там, еще в лесу. Но Волькер не мог, не хотел даже допустить подобное. Еще нет…

— Еще нет, — прошипел он, раздирая кокон. Что-то блеснуло, отразив свечение свет-пакета. Пара очков в железной оправе. Сердце Волькера подпрыгнуло. — Окен… — прошептал он. И заорал: — Окен!

Дуардин был стар, его борода и волосы цвета льда почти не отличались от опутавшей их паутины. Кривые шрамы — памятный подарочек от взорвавшейся пушки — пересекали морщинистое лицо. Глаза за стеклами очков моргнули. Окен застонал.

— Парень… — пробормотал он.

— Это я, старик. Расслабься — мы вытащим тебя отсюда. Лугаш, помоги.

Рокоборец поспешил к нему, качая головой.

— Везет, как Создателю, этому типу.