Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари - Страница 27

— Вы — сущность германской нации, — провозгласил Гитлер, и его кислое дыхание обожгло Кристине ноздри, словно кто-то открыл стоящий у ее ног мешок гнилой картошки. — Я лично приглашаю вас примкнуть к нашей организации Lebensborn[54]. Третий рейх не пожалеет никаких расходов, чтобы помочь немецким девушкам вместе с замечательными молодыми людьми из СС выполнить их долг и пополнить высшую расу арийскими младенцами. Пусть родина гордится вами. Мы ведем эту войну ради вас. И мы выиграем ее, в этом можете не сомневаться.

Поначалу Кристина хотела только, чтобы Гитлер отпустил ее руку, но затем схватила ее крепче, борясь с искушением рвануть его ближе, чтобы плюнуть ему в лицо. Фюрер вытаращился на нее невидящим взглядом и закончил свое заученное приветствие. Но когда Кристина не отпустила руку Гитлера, его мутный взгляд прояснился и он пристально взглянул на нее. «Ты сгубил миллионы человеческих жизней, — пронеслось у нее в голове, в то время как она смело смотрела ему в лицо. — Погоди, ты поплатишься за это. Гореть тебе в аду, убийца». И он как будто услышал ее мысли: плечи Гитлера отпрянули, подбородок вздернулся. Он издал короткий звук, похожий на ворчание роющего нору животного, потом засмеялся и с большим энтузиазмом затряс руку Кристины.

— Я ценю ваше преклонение, фройляйн, — крякнул он. — Но мне пора отправляться по делам. Я, видите ли, важная персона, — он снова усмехнулся и взглянул на офицера, который стоял рядом с ним и тоже смеялся.

Кристина отпустила руку Гитлера и потупила взгляд. Людское скопище ликовало. Около фюрера остановился черный кабриолет «Мерседес-бенц» с нацистскими знаменами, шофер вышел и открыл дверцу. Гитлер еще раз улыбнулся ряду девушек, развернулся и забрался в автомобиль. Он стоял в машине с высоко вскинутой рукой, возбуждая исступленную чернь. После того как кабриолет выехал с площади и исчез в узком переулке, один из офицеров жестом позволил девушкам разойтись.

Кристина ринулась по проходу к своим родным. Под звуки военного оркестра солдаты стройными рядами прошагали с площади, жители стали расходиться. Кристина увидела бабушку, дедушку, мутти и Марию, которые спешили к ней, таща за собой отстающих Карла и Генриха.

— Как ты, дочка? — заботливо спросила мутти.

— Со мной все хорошо, мама, — успокоила ее Кристина. — Мне очень хочется домой.

Мария взяла сестру под левую руку, а Карл ухватился за правую. Кристина вздрогнула и отшатнулась.

— Не тронь меня, — произнесла она и пошла вперед.

Позже, когда все легли спать, Кристина прокралась на кухню в ночной рубашке, шерстяном свитере и теплых носках. После митинга началась буря, и казалось, что зима пошла по второму кругу. Ветер выл и барабанил в ставни, дождь, словно ледяными пальцами, стучал в стекла. Кристина зажгла свечу и поставила ее возле раковины, потом подошла к печи и потрогала чайник. Он еще не полностью остыл, но ей нужна была вода погорячее. Она открыла дверцу печи и бросила внутрь полено, надеясь оживить умирающий огонь, затем поискала в буфете и нашла жесткую щетку и кусок хозяйственного мыла. Налила в раковину немного холодной воды и принялась ждать, расхаживая туда-сюда по кухне.

Через несколько минут из носика чайника стали вырываться клубы пара. Кристина стянула свитер и закатала рукава ночной рубашки. Половину горячей воды от вылила в раковину, намочила руки и щеку и начала щеткой взмыливать на коже резко пахнущую пену. Вернувшись домой после митинга, она помыла руки и лицо, потом еще раз, перед тем, как переоделась ко сну, но этого было мало. Она все еще ощущала потную руку Гитлера в своей руке, его липкие пальцы на своей щеке, как будто его мерзкие прикосновения опоганили, отравили ее. Девушке чудилось, что его пот перемешивается с ее собственным, что тлетворная скверна впитывается в ее кровь и разъедает тело и душу. Словно сам дьявол наложил на нее руку, и теперь на ней лежит неотвратимое проклятие. Она закрыла глаза и, скривившись, изо всех сил терла кожу, а слезы уже собирались пролиться из ее глаз. Щетка царапала ее, мыло жгло мелкие ссадины. Через несколько минут Кристина подошла к печи, снова взяла чайник и вернулась к раковине. Как раз когда она собиралась окатить кипятком руки, в кухню вошла Мария.

— Что ты делаешь?! — в ужасе воскликнула она и вырвала у сестры чайник. — Прекрати! Ты обваришься!

— Bitte, — всхлипнула Кристина. — Я почти закончила. Ничего не случится.

— Nein! — Мария поставила чайник на плиту. — Ты повредилась в уме?

— Мне надо смыть с себя эту гадость.

— Он обычный человек, — твердым голосом произнесла Мария. — Конечно, низкий человек, но в нем нет ничего сверхъестественного. Он не может навредить тебе простым прикосновением! Он не колдун!

— Почем ты знаешь?! — сквозь слезы воскликнула Кристина. — Он околдовал стольких людей! Как еще он мог завоевать такое количество сторонников, несмотря на все свои злодейства? — Кристина и сама понимала, что ее слова — чистое безумие. Но знала она и то, что Марии можно довериться.

Мария взяла Кристину за руку и повернула к раковине.

— Давай я помогу тебе. Но чур не лить на себя кипяток, — она спустила из раковины мыльный раствор, налила немного свежей холодной воды, добавила чуть-чуть горячей, а затем осторожно ополоснула щеку и руки сестры. — Ну вот, вся исцарапалась, — хмурясь, посетовала она.

— Я ничего не чувствую, — заверила Кристина, послушно позволяя Марии смыть пену со своей раздраженной кожи. — Прости, что напугала тебя, я просто…

— Я понимаю, — остановила ее Мария. — Гитлер не только устроил безумное представление на сцене, он хочет убить того, кого ты любишь. Если бы он коснулся меня, наверно, у меня бы тоже ум за разум зашел.

— Danke, ты замечательная сестра, — поблагодарила Кристина. — Не знаю, что бы я без тебя делала.

— Я тоже не представляю жизни без тебя, так что ты уж, пожалуйста, побереги себя. А если бы ты обожглась и подхватила инфекцию? Ты же знаешь: для гражданских медикаментов нет! Все идет на нужды фронта! — Мария с повлажневшими глазами достала из ящика буфета кухонное полотенце и бережно промокнула руки и лицо Кристины.

— Знаю, — кивнула Кристина. — Это было глупо. На меня что-то нашло.

Мария сжала губы, слезы заструились по ее лицу.

— Почему ты плачешь? — забеспокоилась Кристина. — Я уже пришла в себя, правда!

— Вижу, — Мария утерла рукой нос. — Мне страшно. Все время думаю, что же дальше будет.

Кристина обняла Марию за плечи, браня себя за то, что поддалась глупым фантазиям. Тлетворная скверна впитывается в кровь, надо же такое сочинить! О чем она только думала! Она нужна семье — малолетним братьям и младшей сестре. Она должна оставаться сильной, какие бы сумасбродные мысли ни лезли в голову.

— Все обойдется, — проговорила она. — Я всегда буду рядом. Мы все станем поддерживать друг друга.

— Обещаешь? — слабым голосом произнесла Мария.

— Обещаю.

— Поклянись.

— Свидетель Бог, включая всех, отмены нет, — поклялась Кристина. В голове у нее промелькнуло: можно ли давать клятву, когда не уверен, что сможешь ее сдержать?

На следующее утро в семь часов с аэродрома взлетели первые самолеты люфтваффе. По долине прокатился низкий гул, похожий на рык хищного зверя. Кристина и мутти были на кухне, ждали, когда остальные члены семьи выйдут к завтраку, накрывали на стол и варили яйца на дровяной плите.

Мать, нахмурившись и решительно сжав губы, сидела на краешке скамьи и нарезала последние четыре ломтя ржаного хлеба пополам, чтобы получилось восемь кусков. Кристине больно было смотреть на мать: морщины на лице мутти углубились от страха и волнений, глаза потускнели от непрестанной тревоги. Она очень исхудала, щеки поблекли и впали, платье буквально висело на ней. Кристина подозревала, что мать недоедает, чтобы больше пищи оставалось детям, и решила понаблюдать за ней. Если выяснится, что так оно и есть, Кристина воззовет к материнской практичности. Мутти должна заботиться и о себе тоже, иначе как они все выживут без ее помощи? Кто еще знает, как вырастить мангольд между рассадой помидоров, помнит, что бархатцы отпугивают садовых вредителей, умеет сторговать у мельника лишний грамм растительного масла, приготовить из имеющейся муки как можно больше буханок хлеба и определить, что курам нужно больше белка и меньше зелени, всего лишь взглянув на яичный желток. Мутти была оплотом семьи и последней нитью, которая связывала их с привычной, нормальной жизнью. Те человеческие блага, которые еще были доступны — еда, чистая одежда, теплая ванна, — они имели усилиями матери.