Мир и нир (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 27

- Сын! Ты волнуешься?

- Скорее – тревожусь. Не понимаю, что мне делать. Ты же знаешь! Я не предаю. Не изменяю. Если выступлю на стороне короля – буду воевать. К тому же все стычки, что я здесь пережил, это не война. Кроме, может, нападения степняков. Остальное больше похоже на бандитские разборки. И то, что я победил в них, означает только, что оказался самым крутым среди криминальных авторитетов. А как действовать в настоящей крупной армии – понятия не имею.

- Разберёшься! – отец положил мне руку на плечо. – В войну гребут разных. И все сражаются… Как-то. Хоть многие погибают, не успев выстрелить ни разу.

- Второй вопрос. Ради чего? Мотив – повоевать ради грабежа – меня не слишком греет. Анты начнут защищаться. В конце концов, это их страна. И нет никакой уверенности, что тамошние хрымы ждут освобождения от армии Каруха. Убивать защитников родной земли… папа, я не хочу.

- Уверен, что ты примешь правильное решение, сын.

- Какое?

- Сам выберешь. А я расскажу тебе поучительную историю. В годы Второй мировой жил такой судетский немец – Курт Книспель. Воевал. Стал лучшим танковым асом немцев. Оставался, кстати, сравнительно приличным человеком. С понятиями. Однажды напал на конвоира-эсесовца, издевающегося над советским военнопленным. Едва не загремел под трибунал. Но продолжал воевать до весны сорок пятого, пока его «Тигр» не разнесло нашим снарядом. А ещё был Михаэль Виттман, тоже танковый ас. Прожжённый нацист-эсесовец. Его грохнули союзники во Франции.

Я оставил небо в покое и обернулся к отцу.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Оба не изменили присяге. Сохранили верность «Великому Рейху». Вроде бы достойно – хранить верность? А в памяти потомков остались мудаками. Книспель, как бы порядочный, по итогу даже больший мудак, потому что воевал успешнее. Оба служили Гитлеру. Воплощению зла. Потом был трибунал в Нюрнберге. Он постановил: все, выполнявшие заведомо преступные приказы, – сами преступники. И должны нести ответственность наравне с издавшими эти приказы.

- Папа… Ты путаешь мораль двадцатого века и Средневековья. Здесь негров не линчуют потому, что пока не доросли ещё до линчевания негров. О гуманизме, политкорректности и прочих сложных для понимания вещах даже не слышали.

- Согласен. Но ты, сын, из двадцать первого века. И от себя никуда не убежишь.

Хуже всего, что он прав.

12.

Затянув со сборами, наше величество объявило начало похода на Монкурх только в конце июня. Как Наполеон и Гитлер, объявившие марш в Россию. Величество чаяло блицкриг. Один решительный бой, и покорённая страна раздвинет ноги как податливая шлюшка. Непобедимая армия торжественным маршем протопает по главной улице столицы захваченного государства.

Сколько раз подобные планы накрывались медным тазом…

Конечно, Карух не знает истории Земли. Я просвещать его не собираюсь.

Всего под славные знамёна нашего великого вождя собралось свыше двух тысяч вояк. Очень много. Обычно лохматят друг друга глейские и брентские дружины, усиленные наёмниками. Человек двести с каждой стороны – предел. Разумеется, ни оба королевских тысяцких, ни кто-либо иной в армии ни малейшего опыта не имеет и не понимает, какой тактики придерживаться в бою. Одна надежда: в Монкурхе ровно такая же ситуация. Эта часть континента, не знаю, как далеко он простирается, слишком долго жила в относительном мире. Клаузевицу взяться неоткуда.

Перед выходом королёк привёл нас к новой присяге. Не только землевладельцев, местный аналог дворянства. Мы уже клялись в верности, при коронации. Сейчас весь неровный строй пеших копейщиков и спешившихся всадников, а также расчётов баллист, был вынужден поклясться перед лицом пресветлого Моуи, что отдаст всего себя и ещё немножко для окончательной победы над супостатом ради освобождения угнетённых. Сопровождалось действо неким ритуалом. Нас обходили служители Моуи разного ранга – попы и недопопики, они брызгали водицей, осыпали землей, крутили возле наших воинственных морд факелами, едва не опалив мне брови. Потом обмахивали опахалами. Что-то связанное с четырьмя стихиями. От обилия земли, воды и копоти шеренга стояла грязная, как рота, вернувшаяся с полевых учений в дождь.

В отличие от нас, узколицая августейшая сволочь осталась чистой. Король принимал от нас присягу верхом на белоснежном кхаре, ровно под окнами малого тронного зала, забранными настоящим прозрачным оконным стеклом от глея Гоши. Морду распирала гордость. Ему бы золотую цепь на два кило, малиновый пинжак, «Нокию» размером с чемодан и шестисотый мерин – был бы один в один новый русский девяностых годов.

- Биб? С этой клятвой – всё серьёзно? Или дешёвый цирк?

- Вполне серьёзно. Бог выступает твоим гарантом. И карает, коль нарушишь обязательство. Я, например, не могу выпить душу ни у кого из армии Мульда. Иначе навлеку на тебя гнев Моуи. Ты погибнешь – и я с тобой.

Влип? Одна надежда на Бобика. Он никому ничего не обещал. А что за меня порвёт кого угодно – не сомневаюсь.

Мой пёс – единственный из мобилизованных в Кирахе, кому армейская служба не в тягость. Некоторые глеи тоже взяли с собой каросских волкодавов. Собачки хотя бы пообщаются. У нас на юге стоило Бобику приблизиться к любой другой собаке, добродушно виляя хвостом, та убегала со всех лап или падала в обморок от ужаса, если на цепи.

Как только взбредёт в голову гавкнуть самому крупному и самому возрастному кобелю с проседью на морде, все наши волкодавные шавки сбегаются, образуя стаю. Бобик, хоть не мелкий, среди них средний по росту, очевидно – не самый крутой. Стало слегка обидно за него.

Вообще-то с собаками проще. С людьми сложнее. В отряде Кираха и Фирраха о шестидесяти душах, не считая Бобика и коров, всего двадцать три бойца, испытанных в бою. Включая нас с Нирагом. Остальные набраны по пути, экипированы, кое-как вписались в строй… Но скорее как дань выполнению приказа, которому я не посмел противиться.

А ещё Карух решил использовать местный аналог тяжёлого танка. Привлёк сотню каросских наёмников. Иными словами, сделал то, что я сам так и не удосужился предпринять для защиты двух наших приграничных глейств. Жаловался, что денег в казне нет. Но раскошелился.

На марше по дороге, ведущей в северо-восточном направлении, я оглядел каросскую роту. Смотрелась примерно так же, как и орудовавшая около Коруна. Тех я обезвредил очень легко. Спёр ночью причитавшееся им серебро, после чего их дальнейшее участие в баталии стало бессмысленным. Ретировались восвояси. Эти же, кроме десятников, показались какими-то молодыми. Да и предводитель Шаррух – не старый, примерно моего возраста.

- Нираг! Знаешь кого-то из них?

Ехавший рядом мой сотник отрицательно мотнул головой.

- Говорят – салажня. В этом составе собраны впервые. Но всё равно – кароссцы. Вооружены – нам не ровня. В кольчугах, сотник и десятники в панцырях. Меч каросской закалки гораздо прочнее местного. Их новичок стоит двух наших, из замка. Или четверых, нанятых по пути.

- Тоже приняли присягу?

- Нет, глей. У них вместо присяги – договор.

- Тогда просвети. Монкурх – меньше нашего государства, но богаче. Оттого у короля жадность победила благоразумие. Но богатые тоже могли нанять кароссцев?

- И они могу встретиться в бою. Понимаю, к чему клонишь. Тут правила строгие. Каросский наёмник никогда не должен воевать против соотечественников. Это условие всегда доводится нанимателю.

- Интересно… - я ещё раз бросил взгляд на гордых наймитов. – Допустим, сошлись две армии. В каждой есть кароссцы. И что, те и другие отказываются вступать в драку? Нахрен тогда они сдались, такие красивые? Тем более – за дурные деньги.

- Сложный вопрос, - пожал плечами Нираг. Плечи, естественно, в плотной коже. Я тоже обзавёлся, чтоб не выделяться, а также кольчугой и шлемом. Но в походе жарким летом, да ещё на своей территории – даже не уговаривайте надеть. – Потому придумана масса сложных правил, как его разрулить. Я всего не знаю. Общий смысл в том, что защищаться можно, а нападать – нет.