Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера (СИ) - Афанасьев Семен - Страница 10

Вылив добрую её половину себе в рот, Трофимов продолжает:

— Однако, выигрывая за школу, ты не должен прямо или косвенно доставлять даже тени неудобств никому. Особенно — остальным ученикам! Даже в том контексте, в котором ты сегодня утром зацепил ногтем глаз Рашида.

— Можно подумать, это была моя инициатива! А что делать, когда конфликты начинаются не мной?! Вы же сами наверняка знаете!

— А я не знаю, — серьёзно качает головой он, подаваясь вперёд и нависая над столом. — Я действительно не знаю, как тебе спокойно ходить сюда дальше, не имея возможности дать сдачи. Но мне это и не нужно знать, понимаешь?

— В смысле? — теперь оторопеваю полностью.

— Это твоя личная проблема, Седьков, не моя. Я здесь только устанавливаю правила! А как их соблюдать — твоя забота. Крутись, думай, — хряк пожимает плечами. — Пробуй варианты, старайся, напрягайся. Должен же кто-то напрягаться?

— Знаете, в моём возрасте абсолютно все дети на автомате верят в одну смешную вещь.

— В какую? — завуч отхлёбывает из бутылки вторую половину.

— В справедливость. И в то, что педагоги теоретически должны ей способствовать.

— И что? — пустая бутылка со звоном отправляется в мусорную корзину под столом. — Что ты этим хочешь сказать?

— Те условия, которые вы выставили, очень мало похожи на справедливость.

— Знаешь, я очень рад, что ты это сказал. Давай расставим все точки. Если бы ты был моим другом, родственником, членом семьи знакомых, да просто полноценным человеком — я бы тебя очень понял. — Лицо кабана излучает искренность и сочувствие. — Но ты чужой. Здесь ты просто чужой, к твоему сожалению. Поэтому сочувствие в свой адрес ещё нужно заработать. Улавливаешь?

— А ведь вы меня просто не любите, сенсей.

— Увы для тебя, и не скрываю даже. Да, у тебя с этим пока минус. А за что мне тебя любить?

— Ух ты.

— Ага. Лично для меня ты — головная боль и дополнительная работа. Учишься ты у нас, не учишься — моя зарплата от этого не меняется. Но до тебя мне не приходилось тратить время и силы на…

—… на выродка с парой сотен рейтинга? Об которого не вытирают ноги только ленивые? От которого одни проблемы в потенциале, но нет отдачи? Нулевой выхлоп?

— Точно. Ну видишь, ты же сам всё понимаешь.

— До разговора с вами всегда считал себя нормальным человеком, а сейчас прямо ущербным чувствую. Занятно.

Хорошо, что я уже не в том возрасте, чтобы его слова могли меня задеть.

— Мало ли, кто из нас кем себя считает, — толстяк пренебрежительно машет ручкой. — А знаешь, кем считаю тебя я?

— Кем?

— Картошкой. Картошкой крайне спорного сорта. Стоимость твоего урожая должна превышать стоимость ухода за тобой, как по мне. Здесь и сейчас выращивать тебя мне должно быть выгодно.

— А если нет?

— Если нет, расти на другой грядке, — свин поднимается из кресла, проходит к окну и поворачивается ко мне спиной. — Мне ты здесь не нужен, если не даёшь выхлопа на турнирах либо если от тебя страдают нормальные учащиеся. И абсолютно неважно, повторяю, в каком контексте они пострадают! Ты можешь быть сто раз прав, а они нет — моё условие от этого не поменяется! Изволь соблюдать. Точка.

— Эти учащиеся могут тупо стучать мне по морде, но я не могу ударить в ответ безнаказанно? Правильно понял?

— Да. Я затем тебя и позвал, чтоб разъяснить тебе именно этот момент. Судя по тому, как ты бойко начал размахивать руками, подошло время для профилактики… Другие учащиеся от тебя страдать не должны, контекст неважен — это обязательное условие школы.

— Это же нечестно.

— И что? Мне плевать. Честно, нечестно — лично мне неинтересно. Я начальник — ты дурак, слыхал поговорку? Мне должно быть комфортно на моей работе, потому что вы приходите и уходите, а педагоги остаются. Если ты этому комфорту мешаешь — мне плевать, прав ты или нет. Ищи пути, напрягайся. Займись дипломатией, вот! Либо вали на все четыре стороны.

— Занятная у вас школа, что сказать.

— Уж какая есть, тебя сюда никто не звал и через силу не тащил. Сам подался на грант… Седьков, понимаешь, никому не интересно, прав ты или неправ! — он поворачивается ко мне лицом. — Это вообще НЕВАЖНО! Не нужно переоценивать мнение пылинки, оно никому не интересна!

Такое впечатление, что завуч всё больше и больше заводится от собственных слов.

— Даже неловко спрашивать, что тогда с вашей точки зрения важно.

— Важно — чтобы из-за тебя у меня не прибавилось ни секунды хлопот! И у педколлектива! Ты меня что, не слышишь?! Ещё раз повторяю! Ты можешь быть сколько угодно правым — с твоей личной точки зрения; но если мне это доставит неудобство — ты вылетишь отсюда в ту же секунду, как пробка из бутылки! Понимаешь?! ЗАБУДЬ ПРО «СЕБЯ»! За свои мифические права, как твой отец, будешь бороться в других местах! Не у меня! Свободен. — Он сдувается как проколотый шарик и машет в сторону коридора.

Поднимаюсь, направляясь на выход.

Возле самой двери оборачиваюсь:

— У меня только один вопрос. Допустим, Рашид подкатывает ко мне и я на двое суток улетаю после «разговора» с ним на лечение. Просто потому что не могу ходить в школу и заживляю повреждения. Это, получается, нормально? По-вашему?

— До сего момента было именно так, — доброжелательно подтверждает Трофимов. — Я искренне сочувствую твоему субъективному неудобству, но меня это устраивает. В описанном тобой случае для меня никаких проблем нет. Всё? Ответ получен?

— Нет, с вашего позволения. Сам вопрос вот: а если я даю ему сдачи, то виноват буду уже я? И это будет уже ненормально для вас, правильно?

— Да. Абсолютно верно, схватываешь на лету. В этом случае я сделаю всё, чтоб… Ты понял. И сделаю это очень быстро, можешь быть уверен.

— Сенсей, мне просто интересно: а в чём логика?! Ну какая разница для вас с точки зрения геморроя, пострадаю я либо Рашид? Какая разница, кто из нас уедет на два дня лечиться?!

Я действительно не уловил системы в его словах, хотя и очень старался.

— Шутишь? — почти ласково улыбается завуч. — Ты — дворняга. Эм-м, как же тут объяснить-то попроще… Смотри. Родители того же Рашида — потомственные юристы, причём не в первом поколении. Их компания — в топ пять на континенте. Его дедушка — вообще…

—… действующий судья, помню.

— Да! Ну вот и представь. Кто из вас был прав, разбираться никто из них не будет, понимаешь? Если пострадает он. Главный вопрос будет — как так вышло, что их дорогого сыночка обидели. Ещё раз: прав ты был, неправ — никому не будет интересно. За того же Рашида школе придётся очень напрягаться, чтоб объясниться.

— А если не я его, а он меня, то его могучая родня к вам не придёт…

—… ну видишь! Можешь же, когда хочешь. Именно! Папаша твой с того света точно не восстанет, да он и при жизни-то не блистал влиянием. Прости. Мамаша твоя — тоже сам понимаешь. Ей бы из больницы для начала выйти не овощем, как сейчас! В общем, за тебя, в отличие от других детей, теоретически может что-то сказать только полиция — и то, если тебя вообще насмерть ухлопают. А если как обычно отпи… — он удерживается от нецензурной ремарки. — То медицина здесь в порядке. У вас, в статусе эмигрантов-беженцев, ты как несовершеннолетний покрываешься страховкой полностью. Переломы твои заживят, зубы вставят. Будешь как новенький!

— Нет, травматическая стоматология не входит. Хотя и несовершеннолетний.

— Сочувствую, — вежливо кивает педагог.

— Но это моя проблема? Главное — у вас никаких проблем, да? Не нужно объясняться с сильными мира сего, оказываясь в неловком положении?

— Да. Ты отлично соображаешь, когда хочешь. Молодец, давно бы так. Ладно, смотри ещё. Кем будет Рашид, когда вырастет?

— Понятия не имею. А вы что, видите будущее? А-а, наверное, общаетесь с его семьёй.

— Не-а, я тоже понятия не имею. Но я точно знаю, кем он НЕ будет. Он никогда и ни при каких условиях не будет иметь рейтинг ниже нескольких тысяч. А так, скорее всего, пойдёт или в судьи вслед за дедом, или рулить компанией папаши.