Мой первый роман про... (СИ) - "Чинара" - Страница 18

Почти час я истязал тело гостьи, яростно вколачиваясь в нее. Понимал необходимость остановки, но продолжал пытаться…

Я слышал ее шаги, ее бешено колотящееся сердце и робкое открывание двери. Мой взгляд обратился к ней сразу, как только фигура появилась в двери. Нежное лицо встало перед глазами, затмило ту, в чью плоть я врезался и удовольствие, наконец, выстрелило молниеносным зарядом. Только вот в ее глазах стояли слезы, когда она убегала.

Проводив, доведенную до потери сознания, гостью и, приведя себя в порядок, я направился в комнату Флоранс. Она лежала на кровати и плакала. Просила выйти, оставить одну и никогда более не подходить к ней. Заклинала не сметь ложиться рядом и именовала бесчувственным предателем. Грозилась собрать все вещи и уйти в ту же секунду, если я посмею хотя бы пальцем к ней притронуться. Но, когда я все же лег и привлёк девушку к себе, просьбы сменили своё содержание.

— Ты не любишь меня совсем. Не любишь. — хныкала она, стараясь отстраниться. — Зачем так мучаешь? Лучше убей… Выпей меня и покончи с этим!

— Что за вздор? — спросил я. — Ты для меня важнее жизни и любая твоя прихоть исполняется. К чему ложные обвинения? К чему сейчас вся эта истерика?

— Не любишь. — упрямо повторяла она, перестав сопротивляться объятиям.

— Люблю моя девочка. Ты прекрасно это знаешь.

Тогда она проявила коварство истинной женщины. Прижалась ко мне всем своим телом и прошептала сладко в ухо:

— Тогда зачем привёл другую женщину, если есть я?

Я чувствовал жар ее тела, зов ее плоти. Она поцеловала мое ухо, затем чуть лизнула его своим языком и начала робко и нежно целовать мое лицо.

— Флоранс, — армии в моем теле вели ожесточенные бои. Желание разрубало совесть на жалкие незначительные клочья, а чувство вины трещало под опьяняющей любовью. — Остановись, девочка

— Почему… — поцелуи от глаз опускались к щекам. — Я не нравлюсь тебе, как женщина? Но я давно уже ею стала. Посмотри на меня. Посмотри! Я хожу по дому почти голая, а ты даже не смотришь. Не замечаешь свою Флоранс… — ее губы целовали уголки моего рта. — Люби меня, как тех женщин. Прошу. Сделай меня своей. Мое тело горит в мыслях о тебе, но ты совсем мне не помогаешь…За что я заслужила твою бесчувственность? Ведь я так сильно люблю тебя… — туман пеленал мои глаза. Каждое слово срывало с петель доски, которые я так умело изо дня в день, заколачивал.

Нежные губы трепетно коснулись моего рта. Тело предательски дернулось, ощутив ее сладость. Но я держался. Держался стойко, как мог, пока язычок не скользнул мне в рот. Вся воля схлынула с меня и преобразовалась в твердость между ног. Одним резким движением я перевернул ее на спину и ворвался в медовые губки. Она вдохнула в меня свой райский стон и окончательно свела с ума.

Я целовал ее с таким вожделением, словно это могло спасти мою жизнь или вернуть душу, ушедшую некогда в тень. Сминал, покусывал и толкался языком, исследуя жадно и страстно. Для моих рук это были новые, запретные и столь желанные прикосновения к ее шелковому телу, округлым изгибам. Тонкая ткань платья разорвалась в моих ладонях и дикое желание выпить из нее глоток предательски ударило в голову. Опьянило, заставило лизнуть вену на шее и отправило руки в еще более требовательные путешествия. Других женщин в порыве страсти я мог практически полностью осушить. Но подо мной была не другая, не чужая женщина на одну ночь, а моя, моя любимая Флоранс. Желание немедленно войти в неё гудело в каждой клетке, но страх отпустить в себе монстра держал похоть в железной руке.

А она окликалась на каждое касание, дарила стоны, вздохи и толкалась мне на встречу.

Хотелось подарить ей исключительное блаженство и свести боль к минимуму.

К рукам, изучающим ее тело, присоединились губы, а вместе с ними и язык. Ее грудь познала прикосновения пальцев, нежные и властные, ощутила поцелуи губ, оказалась пленницей языка, а я следил за каждой ее реакцией за ритмом сердца и слушал мелодию крови, чтобы понимать, как именно доставлять ей удовольствие.

Когда мой язык спустился от ее живота к нежным складочкам между ног, я ощутил, как сильно возбуждена моя дева. Она попыталась отстранится, но я лишь сильнее притянул ее за бёдра и стал сладко вылизывать. Готовый кончить от одного того, как именно она произносила мое имя. И как она звала меня из моей тьмы, когда судорога наслаждения первый раз прошла по ее телу.

Дав ей пару секунд, лег сверху, освободив себя от всякой одежды и вошёл в неё, получив полустон-полувсхлип. Не ведаю, что за силы помогали мне сдерживаться, но первые толчки в ней я совершал медленно и плавно, следя за реакцией и лишь многим позже позволял себе большее. Но и тогда, всё то время, что она была человеком, я всегда старался сдерживать себя.

После той ночи наша жизнь изменилась. Флоранс стала моим личным совратителем. Я мог проснуться со стоном на устах, обнаружив ее голову между своих ног. Она поднимала на меня невинные и хитрые глаза, в то время как умело ласкала меня своими губами и языком.

Она могла во время ужина вдруг встать, отодвинуть от меня приборы и лечь на стол, широко раздвинув ноги. Одним взглядом зеленых глаз, приглашая войти. И уже через секунду я вонзался в неё, забыв про существование всего остального. Слыша лишь порабощающие меня стоны.

Я мог увлечённо читать, лёжа на диване в гостиной, как шелест ее прозрачного платья, напоминающего слишком откровенную тунику сообщал о приближении хищницы. Она с озорной улыбкой появлялась рядом, забирала книгу и, приподняв подобие платья, без тени смущения садилась на мое лицо, демонстрируя как влажно от желания между ее ног.

— Дорогой, мне очень хочется поиграть с твоим языком. — шептала Флоранс.

И, конечно, мой язык с радостью шёл ей на встречу.

Если мы ругались, она могла вспыхнуть, сверкнуть глазами и попросить ее наказать, встав в коленно-локтевую позу.

Я наказывал ее так, что крики терялись в стонах и бесстыдно распространялись по всему дому.

Так мы прожили три года. А затем она заболела. И я не смог позволить себе ее отпустить.

Флоранс не хотела. Никогда не хотела становиться вампиром.

А я никогда не хотел ее терять.

Поэтому обратил.

И почти потерял.

В ней не возникло жажды ни сразу после оборота ни позднее.

В ее глазах читался немой укор, и она отодвигала от себя кровь, которую я предлагал.

С каждым днем она чахла и просила показать ей солнце.

И я понятия не имел, что делать, пока не появились крысы.

Она съела первого сама. Мертвую тушку я нашел около двери.

Собак и кошек она отвергала. Курицы, голуби, утки — их принимала.

И как бы я не радовался, понимал… этого мало. Мне нужны были животные крупнее. Намного крупнее. Но где в городе я смогу их достать?

Поэтому уговорил ее переехать в деревню. В небольшой поселок и уверил, что сам не притронусь там ни к одному человеку. Буду вместе с ней охотиться в лесу, вести спокойный образ жизни.

Тогда она улыбнулась мне первый раз после обращения и тогда первый раз мы занялись любовью. Эта была не страсть вампира к человеку, в которой он обречен беречь ее хрупкое тело, а страсть, в которой можно потерять себя.

Мы нашли приятную деревушку, обосновались вдали от остальных домов, практически в самом лесу.

В городе проще скрыться, а маленькие селенья живут, каждый день прожевывая новые сплетни. Но мы прожили там год и все казалось прекрасным. Люди привыкли к нашим странностям не выходить при свете дня, и моя Флоранс даже завела себе подруг. Я был слеп и не присматривался к девицам, которых она хвалила, лишь ревностно следил за похотливыми взглядами чужих мужей на мою женщину. Но больше всего ее обожал мальчишка-сирота лет двенадцати. Он смотрел на нее с восхищением, дарил полевые цветы и смущенно убегал, когда она пыталась ласково погладить его по светловолосой голове.

В один день мне пришло письмо от брата из моего клана. Появилась необходимость уехать на пару дней, а может и недель. На мои уговоры поехать вместе, Флоранс улыбалась и качала головой, уверяя — все будет в порядке.