Вспомнить Нельзя Забыть (СИ) - Петров Марьян - Страница 7

— Доброе утро, солнышко! — приветствую своего недооборотня, он хмурит брови и прикусывает губу. — Какого, кстати, ты меня не разбудил?

— Ты когда молчишь, безобиднее выглядишь. А если при этом ещё и не двигаешься, то совсем праздник. — Протягивает мне стакан с водой — прямо сама добродетель. Присев, спокойно дотягиваюсь, скользнув ему по пальцам. Не отдёргивает руку, но недовольство источает тоннами. — И утро недоброе. Восход кровавый. Не к добру.

Пью залпом и выбираюсь из-под одеяла. Прополоскать бы себя, да времени нет. Нечто подгоняет на каждом шагу и некстати просыпается чувство тревоги, оно и не даёт усидеть на месте. Выхожу на крыльцо, мазнув боковым зрением отсутствие Макса, наверное, поэтому такое чувство пустоты: без хозяев дом вымер. С этой мыслью и замираю на крыльце с не подкуренной сигаретой во рту и горящей зажигалкой в руках.

Всё вокруг рябит красным. Капли крови буквально повсюду, куда хватает взгляда. Ими усыпаны заросшие дорожки вдоль дома, ветхий покосившийся забор и даже сбросившая листья яблоня. Запах смерти ни с чем не спутать, он как особенно дорогой парфюм — всегда незабываем. Несколько ещё тёплых беличьих трупиков лежат у крыльца, пара штук — за забором, и жизненный опыт подсказывает, что только их крови бы не хватило…

Холод внутренний мешается с внешним, изо рта вырывается облако пара, руки сводит колючей судорогой. Хватаю Вика за рукав, когда он выходит следом и спотыкается на ровном месте от увиденного. Пальцами врезаюсь в него так сильно, что самому больно становится.

— Ни единого лишнего движения, Бойко! — предупреждаю заранее, предвидя масштабы пиздеца. — Иди проверь волка и осторожно грузитесь в машину. Ступать строго там, где нет крови. Хоть на себе его тащи, если он ещё…

— Он жив, — и камень падает с души с оглушительным стуком. — Его я почему-то чувствую.

— Тогда просто садись в машину.

— Что происходит, Дан?

— Что-то очень нехорошее и запрещённое, как я погляжу, — шестое чувство уловило за спиной движение, это в доме — без вариантов.

— Их тут бросишь? — Вик кивает за спину и улыбается так, будто печатает приговор. Ранит. Но не настолько, чтобы рисковать нашими жизнями.

— Большие мальчики, сами решат, что делать. Забирай зверя и подгоняй сюда машину.

Ему послушание даётся настолько тяжело, что пацану плохеет. Надо бы мягче с приказами, не в лоб, как я привык. Сейчас не тот случай, да и Вик сейчас не тот, чтобы все мои загоны сносить спокойно, в нём ещё бродит кровь вожака, даже если её и хорошенько разбавили. Последний раз он слушался Кира, и этот опыт дорого стоил. Я делаю всё, чтобы этот незнакомый Бойко меня ненавидел, получается неплохо, жаль, только цель совершенно противоположная.

— Вик, пожалуйста, — зубы едва не скрипят от усилия над собой, — давай потом померимся у кого больше, а сейчас сделаем, как надо? — заметьте, я попросил! Сам собой горжусь. Он, видимо, тоже, потому что соглашается, хотя и брови на лоб лезут. Уже делает пару шагов, как оборачивается:

— А у кого больше что?..

Нет, погорячился я с тем, что мой пацан вырос. Он такой же наивный и ранимый, хотя и хрен это покажет. Я его только доломаю.

— Потом скажу и покажу. Приложим друг к другу, потрёмся даже… — ухожу.

Предчувствую, что в дом заходить — самоубийство.

Но неведение страшнее. Неспособность предугадать действия нападающего. Демоны в этом сложнее всего: видят наперёд, тем более когда защищаются. Я задел Дэймона за живое, и не просто задел, а проткнул насквозь. В нём едва теплится жизнь, но то, что вижу перед собой, живым назвать сложно.

Тень в углу ухмыляется порванным нечеловеческим ртом, слизывает с когтей подсыхающую кровь и без конца улыбается. Век и глаз не вижу, только чёрные провалы в ад. Жизни вокруг нет. Несчастный кактус в горшке, что Макс всегда таскал с собой, рассыпался в прах, мрут тараканы за печкой, и меня как будто становится меньше с каждой минутой.

— Где Макс, Дэй? — голос свой не узнаю, огрубевший и злой, он рвёт тишину громким звучанием и не замолкает, раскатившись эхом по стенам.

— Далеко, — говорит по-латыни, человеческий язык он уже забыл. — Тебе его не достать. Он мой.

— Что ты с собой сделал, придурок? — Тихий истеричный смех звенит совсем близко и не могу разобрать чей — мой или его. — Что ты с собой сделал?!

— Ровно то, о чём ты просил, — мне под ноги швыряют волчий клык, он настолько старый, что весь потрескался и начал разрушаться. Поднять его — это как руку сунуть в огонь для того, чтобы согреть. Будет только хуже, я это знаю, чувствую каждой клеткой своего стонущего организма, и всё равно вцепляюсь в проклятый артефакт обеими руками, пока Бойко не решил зайти и сделать это сам. Проклятье на удивление тёплое, оно бережно лижет руки и не причиняет боли, только кровь потихоньку закипает в жилах, потому что не имеет права инкуб держать такое в руках.

— Я его обезвредил, — с трудом различаю слова, образ передо мной тает, за спиной слышен недовольный сигнал авто. — Я сделал всё от меня зависящее… — Дэй не может вспомнить моего имени, от этого демонически жуткие смешки становятся громче. Я истекаю холодным потом и не могу сдвинуться с места. Сущность неча рвётся наружу, а я стою, признавая, что человек во мне стал сильнее, и поэтому проигрываю сам себе. Проклятые людские эмоции берут верх, и, будь я проклят, но с трудом сдерживаю слёзы, не готовый дать ответ — отчего именно так хреново.

— Я выполнил своё условие. Теперь ты не… об… ма… ни.

Обещание застревает в горле колючей проволокой. Прежде чем смог выдавить из себя хоть слово, он исчезает, растворяется в воздухе, будто его и не было. Прошёл морок, и как только я смог двигаться, пулей вылетаю из дома, крыша которого обваливается за спиной так неожиданно, что вскрикнув, я выругался.

Вик ждёт у машины и с чисто вожачьей выдержкой осматривает пиздец у меня за спиной, стараясь не комментировать мою рукожопость. Он молчит, пока меня складывает пополам и рвёт желудочным соком. Молчит, пока я ору в землю, а после умываю рожу остатками минеральной воды из бардачка. Молчит, пока бьюсь головой о капот. Заговорил, только когда я взял себя в руки: не хотел тыкать меня носом в мои же слабости. Спасибо, я оценил.

— Тебе плохо, Дан? — вопрос закономерный. Закрываю глаза и представляю, как всего этого нет, а мой Вик — вот он, беспокоится по-настоящему, а не из вежливости.

— Плохо, — киваю, а хули теперь.

— Могу помочь?

Я заржал — плачет по мне сумасшедший дом, не иначе. А он вообще есть для нечей? Похуй, открою свой и буду сам лечиться и всех лечить!

— Можешь, — поднимаю глаза, а самого вниз гнёт. — Трахни меня, Вик? — тишина искреннее любого ответа. И во взгляде его мне что-то не нравится, именно оно вставляет стержень в позвоночник и помогает наконец расправить плечи. — Нет? Тогда сядь, пожалуйста, за руль и думай, что с этим делать…

Клык падает перед ним на капот, а я ненадолго отключаюсь.

====== Часть 3 ======

Вик

Мне не нравится происходящее в этом месте. Во что ввязался не по собственному желанию, а по стечению обстоятельств? Но так или иначе, я в лодке, не готовый и к половине информации, а она всё поступает и поступает. Самое неприятное — даже мой спутник не знает, что делать, старается выглядеть круто и уверенно, но вижу, как вспухают вены на руках, в каком количестве скуриваются сигареты, и нервно прорывается смех. Не мог не заметить, в каком состоянии эти «друзья детства». Я вроде оборотень, а не маг, но видел наших заклинателей за работой, если, конечно, это были не сны. Имён не вспомню, только то, как их потом уносили и долго лечили… Поймал себя на том, как легко забывается прошлое, словно за тобой не просто закрывают двери, а ещё и закладывают кирпичом, ровно так, чтобы потом не найти даже очертания входа для возвращения. Вернуться… К чему? Куда? В деревню к тётке, в глушь, в Са…? К вот такой жизни, где в страшных муках развоплощаются твои вроде бы друзья?