Курсант: назад в СССР 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 37

— Не только. Вот, — Погодин протянул дактокарту, — только что пальцы Илье откатали. Сверь, пожалуйста, с теми, что на бутылке шампанского…

Я взял в руки белый листок с черневшими отпечатками. В шапке рукописная надпись: Трошкин Илья Григорьевич, 1940 года рождения. Ладони мои стали липкими. Сердце неприятно защемило.

— Конечно, сейчас проверим, — я повернулся и громко крикнул на весь коридор. — Витя!

— Чего? — отозвался тот откуда-то из лаборатории.

Я пошел на голос и нашел его, он сидел и корпел над отрезками светлой дактилопленки. Специальная хрень с липким желатиновым слоем, на который копируются выявленные следы. Он снял на нее следы с бутылки и теперь рассматривал их под лупой. Хотя по методе копировать можно только в крайних случаях, если есть возможность, то перефотографировать следы необходимо непосредственно с объекта-носителя, но на практике гораздо было удобнее работать с компактными отрезками прозрачной желтоватой пленки, чем с кружками, бутылками и другими подобными уликами.

— Витя, вот дактокарта подозреваемого по убийству. Проверь, пожалуйста по-быстрому. Это его следы на бутылке?

— Уже нашли? — присвистнул Драгунов. — Быстро! Давай посмотрю…

Витя положил дактокарту рядом с отрезками. Поставил на нее зерновую лупу на подставке. И на следы — вторую. Такие лупы эксперты-дактилоскописты использовали и в мое время. Изначально они предназначались для проведения биологических и исследовательских работ, рассматривания мелких предметов. Специальный ободок в нижней части лупы не позволяет рассыпаться зерну. Основная сфера ее применения была очистка семян и отбор элитных зерен. Но такие лупы намертво прижились в криминалистике, напрочь вытеснив специальные криминалистические, на неудобной рукояти и громоздкого вида.

— Хм… — Витя таращился то на следы, то на дактокарту.

— Ну что там? — мое сердце готово было выпрыгнуть от нетерпения.

— Узор интересный. Двойные встречные петли. И вот еще… На другом пальце ложный завиток. И в следах такие есть. Но это все общее совпадение, сейчас по частным признаком гляну… Да. Это он.

У меня все внутри оборвалось:

— Точно?! Ты хорошо посмотрел?!

— Сам глянь. Вот… Тут островок и тут, тут окончание и начало линии — и тут. Вот крючок, опять же — нечастый признак. Видно и там, и там. И много еще совпадающих признаков, которые в своей совокупности образуют индивидуализирующий комплекс признаков, позволяющий утверждать, что следы рук, обнаруженные на бутылке, произошли от гражданина Трошкина. Хм… Попался, гад! Надо же… Фамилия такая несерьезная, а столько женщин убил…

— Справку напиши… — глухо выдавил я.

— Чего?

— Справку напиши о совпадении. Срочно.

— Тебе-то это зачем? Пусть опера направление сначала притащат, я его, как положено, в журнале исследований зарегистрирую, потом…

— Пиши справку, бл*ть! — хлопнул я по столу кулаком.

Витя аж подскочил:

— Да ладно, ладно. Сейчас набью. Делов-то. Так бы и сказал, что очень нужно. Чего кричать-то.

Витя уже торопливо заправлял два листа с прослойкой копирки в пишущую машинку. Выровнял каретку и застучал по клавишам. Через несколько минут в руках у меня была справка с печатью и подписью старшего эксперта Драгунова. Я схватил ее и выскочил из лаборатории, за мной семенил Погодин.

— И стряси с них направление! — крикнул вслед Витя. — Я строчку пустую в журнале оставил для его регистрации…

Но мне уже было на все пофиг. В голове стучала лишь одна мысль. Если это он — убью гада… Я обязан посмотреть в его глаза лично. Он должен мне сказать все сам. Иначе я не поверю…

— Где Трошкин? — бросил я на ходу.

— Так у меня в кабинете. Там с ним наши беседуют. Пока москвичи не приехали, Илью там допрашивают.

Я распахнул дверь восьмого кабинета. За столом сидел начальник розыска — угловатый седой мужик. Рядом два опера помельче. Посередине кабинета в стул вжалась худенькая фигурка Трошкина. Он обернулся. Глаза красные и потухшие.

— Прости, Андрей… — дрожащими губами выдавил Трошкин — Это я виноват…

— Ах ты, тварь! — я кинулся на него.

На моей спине повис Погодин. Я крутанулся и без труда скинул его с себя. Но в меня тут же вцепились две пары рук — подоспели сидевшие здесь же, в кабинете, опера.

— Петров! — заорал начальник розыска. — В чем дело?! Какого черта ты на него накинулся?! Держите его, не отпускайте!

— Он убил Рогову и Звереву и, возможно, еще других! — захрипел я, борясь с операми.

Один из них был явно тяжелее меня раза в полтора. Второй — как я. Вмазать бы им, да нельзя. А так просто их не стряхнуть.

— Ты что, Андрей! — крикнул Трошкин. — Как ты мог такое подумать?!

— Твои пальцы на бутылке из-под шампанского, свеженькой, я прямо сверху ее в мусорном ведре нашел. Ты был у Зверевой вчера! — рявкнул я на него. — Признавайся!

— Так я этого и не отрицаю… Я уже товарищам милиционерам рассказал, что приходил вечером к Раисе. Мы посидели. Выпили немного. Мы с ней уже неделю, как встречаемся. Я тебе просто не успел сказать.

— Что?… — опешил я и замер, опера, почувствовав это, ослабили хватку. — Ты же сам только что сказал, что виноват…

— Я виноват, что ушел от нее, а потом случилась страшная трагедия. Я виноват, что повел себя не как мужчина и не смог защитить Раису! Ах! Если бы я остался вчера с ней! Но нет же… Испугался продолжения… Заробел. Когда я уходил, Раиса была еще жива…

Илья закрыл лицо руками, плечи его задергались.

— Так ты не убивал ее? — я повернулся к операм. — Да отцепитесь уже от меня.

— Нет… Я ее любил. Ты же знаешь.

Сказать, что на сердце у меня отлегло — ничего не сказать. Камень с души упал такой, размером с собачью будку, не меньше.

— Ну это мы еще разберемся, гражданин Трошкин, — сухо заметил начальник розыска. — Пока косвенные улики на вас указывают, — он подобрал брошенную мной справку. — Вот и пальчики ваши есть. Кроме того, соседи около десяти часов вечера слышали скандал, доносившийся из квартиры Зверевой. Как вы можете это объяснить?

— Сколько раз вам повторять?! — Илья вдруг оскалился. — Не убивал я ее! Не ругались мы с ней!

— Ну, ну… Посидите в изоляторе, подумаете… А мы пока еще свидетелей поищем.

— Ищите, кого хотите… — Трошкин отрешено обхватил голову руками. Я подошел к нему и, положив на плечо руку, тихо проговорил:

— Держись, друг.

— Андрей, — он поднял на меня голову. — Ты-то веришь мне?

— Верю… Я найду того, кто это сделал. Обещаю… Только скажи. Где был Олег? С вами?

— Да, — закивал Илья. — А что с ним?

— Он пропал…

— Как?!

Я вернулся в отдел. Погодин увязался за мной.

— Держись, Андрюха. Если Илья не виноват, его отпустят.

— Да, — кивнул я. — Оправдают посмертно. Надо нам с тобой, Федя, душегуба во что бы то ни стало найти. Ставки растут. Теперь на кону еще две жизни. Олега и Ильи.

— Ну у нас тоже не дураки сидят! Весь розыск на ушах стоит. Все только этим делом и занимаются.

— Ты же знаешь, Федя, если в первые сутки мальчика не найдут, то шансы, что он жив, равны почти нулю.

— Знаю, но что ты так за него переживаешь? Он тебе кто? Родственник?

— Никто, — соврал я. — Видел его несколько раз. Смышленый малец. Жалко просто…

— Какие планы? Что делать будем?

Мы заперлись в фотолаборатории. Я включил снаружи табличку: “Не входить”. В помещении врубил красный свет. За эти месяцы заметил, что под него мне думается лучше.

— Давай рассуждать логически, — я задумчиво потер подбородок. — Преступник знал лично Звереву и Зину.

— Это почему? — Погодин морщил лоб и пытался понять мой посыл.

— Потому что работали они вместе, значит, и убийца связан как-то с фабрикой. Не может же быть такого совпадения, что жертвы случайно оказались из одной среды? Не верю…