Курсант: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 49

— Я смотрю, тетя Шура была боевая женщина, — задумчиво проговорил Дубов. — А что у вас с лицом?

— Так с братом своим повздорили, еще неделю назад. Он долг мне не хотел отдавать. Трешку уже второй месяц не возвращает.

— Я не про синяк, а про пластырь.

— А-а… Так это я в погреб спускался сегодня за закуской и морду ободрал. Там гвоздок торчит, эт самое, вечно я за него цепляюсь. Все никак руки не дойдут молоточком его загнуть.

Петр Березкин волновался и оттягивал вниз майку, будто хотел казаться презентабельнее, но напоминал деревенского худого поросенка, что наелся крапивы и загорал в грязной луже.

Пока они разговаривали, я все внимательно слушал и при этом успел отснять на Зенит обстановку в квартире, щелкнул положение тел крупным планом. Ножевые ранения сфотографировал с масштабной линейкой.

— Аристарх Бенедиктович, — обратился я к начальнику (мне в голову вдруг пришла гениальная мысль, как побеседовать с Березкиным наедине). — Давайте я свидетеля здесь дактилоскопирую, все равно уже освободился.

Потом повернулся к Дубову:

— Глеб Львович, он вам больше не нужен?

Тот замотал головой, Паутов тоже был не против моего предложения.

Я вытащил из чемодана Вити коробочку, заляпанную черными мазками. Бланк дактокарты и кивнул Березкину:

— Пройдемте, гражданин, я пальцы ваши откатаю. Если можно, то лучше у вас в комнате. Чтобы здесь никому не мешать.

— Пальцы? Зачем? — удивился Петр.

— Стандартная процедура, — пояснил Паутов. — Вы были вхожи в жилье потерпевших и сегодня здесь находились. Нам нужно отсечь ваши следы от улик, оставленных преступниками.

— Ну надо, так надо, — пожал худыми плечами Петр.

Мы прошли в его комнату. Я поплотнее закрыл дверь. Раскрыл коробочку, извлек оттуда маленький валик, тюбик с черной краской и раскатное стеклышко, покрытое тысячами слоев черноты.

Разложил все это на столе, сдвинув в стророну грязную посуду и засохшие хлебные корки.

Но дактилоскопировать не торопился. Осмотрелся. Комната хозяину под стать. Замызганная, бедная и аскетичная. В углу кирпичная печка. На листе жести, прибитом к полу перед топкой — еле заметная бороздка золы. Печку с весны никто не топит, откуда она взялась?

Я подошел и потрогал облезлые бока кирпичной топки. На ощупь комнатной температуры. Но это снаружи. Открыл дверцу и засунул руку внутрь. В топке горстка чуть теплой золы. Еще минут тридцать, и она совсем бы остыла.

— Что вы делаете? — удивился Березкин.

На вопрос ответил вопросом:

— Что же вы, Петр Васильевич, печку в такое тепло топите?

— Так, эт самое, не топил я. Так, мусор жег, — Петр опять повел глазами вверх влево.

Признак того, что фантазирует и придумывает на ходу. Что ж… Сделаю вид, что поверил. Я выдавил на стеклышко немного черной, как вакса краски и неспешно раскатывал его по стеклу валиком. Заполнил шапку бланка дактокарты с анкетными данными свидетеля и пригласил Петю на процедуру.

Тот подошел ко мне и выставил вперед плохо гнущиеся узловатые пальцы. Я взял его указательный палец правой руки и начал откатку по порядку. Краска на бумагу ложилась плохо — признак того, что поры выделяют незаметное количество пота. На ощупь почти не ощущается, а на качестве дактокарты сказывается. Значит, волнуется Петя. Это хорошо. Работаем дальше.

Я не торопясь марал ему пальцы, а сам поглядывал по сторонам, подмечая детали.

На подоконнике стояла трехлитровая банка соленых груздей. Очевидно, та, за которой он в погреб лазил.

— А где грибочки собираете? — поинтересовался я, кивнув на банку.

— Так, эт самое, в леске, что за кирпичным заводом. Отсюда недалеко. Люблю я это дело, — оживился Березкин, обрадовавшись возможности поговорить на отвлеченные темы.

— Обожаю грибы, — улыбнулся я. — Бабушка всегда их солила. С детства помню их вкус. Хрустящие, с укропчиком и перцем-горошком. А у вас еще есть в погребе грибы? Может продадите мне? Я вам хорошо заплачу.

— Так берите эту банку, — ответил Петя.

— Как-то не хочется, — поморщился я. — Пока вы за ней в погреб отлучались, ваших соседей убили. Не полезут мне в горло такие грибочки. Пять рублей за банку вам даю. Согласны?

— Идет, — радостно закивал Березкин.

— Только, если можно я сам выберу банку. Чтобы без лишней мути и взвеси был рассольчик, и люблю, когда укропа внутри побольше.

— Так мне что же, все банки вам вытаскивать?

— Ну зачем, я с вами в погреб спущусь. Вы же не против?

— Нет, конечно, он тут недалеко. Во дворе в сарае выкопан.

— Вот и отлично, — я закончил откатывать, — мойте руки и пойдемте за грибочками.

Пыльный и ветхий сарай встретил нас завалами хлама и обломками старых досок. В углу виднелся лаз. Березкин вручил мне фонарик в прямоугольном корпусе из штампованного металла с выдавленной надписью ”Ленинград”, а сам взялся за ручку деревянного люка. Приподнял и откинул крышку в сторону. Из черных недр пахнуло сыростью и прохладой. Мы спустились по приставной лестнице. Пара ступенек отсутствовала. Вместо них лишь прогнившие обломки. Я осторожно спустился за алкашом и осмотрелся. Обычный погреб. Стены выложены белесым от плесени кирпичом. Вдоль стен полки под разносол. Но сейчас, как, впрочем, и всегда, они почти пустые. Только на одной примостились пузатые банки с грибами.

— Вот, выбирайте, — Березкин с довольным видом широким жестом указал на соленья, будто это были золотые слитки, как минимум.

Но грибы меня мало интересовали. Я щупал лучом стены и лестницу. Вот и гвоздик. Торчит из лиственной балки.

— Об этот гвоздь вы поцарапались? — будто бы из любопытства спросил я, осветив ржавое острие.

— Об него заразу, — закивал Березкин. — Осторожнее, сами не напоритесь.

Я прикинул рост Пети и высоту расположения гвоздика. Не сходится. Об гвоздь можно макушку только оцарапать, но никак не скулу.

Я посветил в лицо Березкину и шагнул, придвинувшись к нему в плотную.

— Покажи рану, — неожиданно проговорил я голосом, полным металла.

— Зачем это? — Петя попятился. — Берите грибочки и уходите…

Я уцепился за кусочек пластыря на его лице и резким движением оторвал.

Березкин ойкнул и схватился за скулу. Там действительно была царапина.

— Руки убрал! — рявкнул я и схватил одной рукой его морду, а второй светил на повреждение. — Темнишь, ты товарищ Березкин, гвоздик высоковато расположен, да и царапина не линейная, как от острия. Смазанная, будто ногтем заехали. Значит, говоришь, баба Шура боевая была? У нее под ногтями судмедэксперт чью-то засохшая кровь нашел (наверняка этого я не знал и выдал предположение за факт), на экспертизу возьмем. И посмотрим, чья там кровь. Куда икону дел, падла? В печке сжег, чтобы подозрения на старьевщиков напустить? Хитро придумал. Неслабо для алкаша. Видно раньше ты не всегда таким был, может, даже и высшее образование у тебя есть. Опустился просто.

Я не давал опомниться подозреваемому и продолжал его прессовать:

— Только одного ты не учел, Петя, — я, когда тебе пальцы откатывал узор папиллярный больно знакомый увидел на твоем указательном. Такой же узор обнаружен на запястьях у убитой. За руки ты ее хватал получается.

Тут я, конечно, накидал немного фантастики. С кожных покровов трупа криминалистика семидесятых изымать следы рук пока не научилась. Да и в полевых условиях это трудно сделать, и тем более навскидку определить совпадение узоров.

— Я не хотел! — Петя поплыл и задергался. — Это все ведьма виновата. Карга старая! Тетя Шура! Она нас с Пашкой гоняла! Житья не давала. А он друг мой был!

Я отпустил Березкина и процедил:

— Рассказывай, как было.

— Пашка позвал меня получку отметить, — Петя всхлипывал. — Мы сидели выпивали. Тут заявилась его мать и давай меня костерить, что, мол, паскуда такая, его сына спаиваю. Слово за слово, я выпивши был, не выдержал и послал ее подальше. А Пашка, дурень, вступился вдруг за нее. За табурет схватился и махать им начал. Он, когда пьяный, дурак совсем. Но мать любит и слушается, хотя она ему всю жизнь испортила. Всех баб отвадила, хотела, чтобы до самой смерти сынок только ее был. На меня злость такая накатила. Он из-за ведьмы на друга с табуреткой кинулся. Голову проломить грозился! Не знаю, что на меня нашло, только я нож со стола схватил и первым его ткнул. Он не падал, что-то кричал, я бил еще и еще. Тут карга старая на меня кинулась, в морду вцепиться хотела. Я и ее ударил. Сколько раз не помню. Она на кровать упала и захрипела, а я убежал…