Идеальная мишень - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/78
- Следующая
– Простите, – говорю я хозяину дома, – можно видеть Кребберса, герра Кребберса.
– Что вам нужно? – Вопрос хозяина звучит грубовато, словно я рекламный агент, назойливо предлагающий свою продукцию.
– Мне нужно с вами поговорить.
– Я не желаю с вами разговаривать. Уходите.
– Мне нужно...
– Я не встречаюсь с журналистами, – прохрипел он, – убирайтесь.
– Я не журналист, – я решился открыться, у меня тоже есть терпение. – Я друг Дмитрия Труфилова...
Наступило долгое молчание. Затем дверь осторожно открылась. Медленно, со скрипом. Странно, здесь двери обычно не скрипят. Их или хорошо пригоняют, или потом хорошо смазывают. Хозяин уставился на меня слезящимися красноватыми глазами:
– Я не знаю никакого Труфилова. Что вам нужно? Зачем вы явились?
Для иностранца воспроизвести незнакомую фамилию «Труфилов» достаточно сложно. Да почти невозможно. Этим Кребберс невольно выдал себя. Я не говорю больше ни слова. Молчание затягивается. Посторонившись, он пропускает меня в дом. Затем, тщательно закрыв дверь, снова смотрит на меня.
– Что вам угодно? Если вы думаете, что меня можно заставить работать, то вы ошибаетесь. Я отсидел пять лет. По-моему, вполне достаточно. Я не знаю, кто вас прислал – русские, немцы или наши. Но в любом случае вы ошиблись. Я не стану с вами разговаривать и не желаю ничего слышать о Труфилове.
– У меня только один вопрос...
– Я не буду отвечать на него, – перебивает меня упрямец, – уходите.
Напрасно он меня впустил. Такого гостя не так легко выставить. И свой единственный вопрос я ему все-таки задал:
– Вы видели Труфилова после того, как вышли из тюрьмы?
Он вздрагивает и смотрит на меня. Вздрагивает еще раз и отрицательно мотает головой.
– Так что вам все-таки нужно? – почти жалобно спрашивает старик, который уже изрядно пострадал из-за своих связей с Труфиловым. – Почему вы не хотите оставить меня в покое? Я уже обо всем забыл. А вы снова и снова пытаетесь напомнить мне...
– По моим данным, Труфилов скрылся в Европе. Скажите только, где его можно найти?
– Понятия не имею. Мне кажется, вы ищете его не там, где нужно. Он знал, что со мной произошло. Знал, что меня посадили. Возможно, и теперь за мной наблюдает наша служба безопасности. И мне опять придется давать объяснения, кто вы такой и откуда приехали. Я прошу вас уехать. – Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах боль. Мне знакомо это чувство растерянности и опустошенности, ощущение разбитой жизни, такое невозможно сыграть. Мне это так знакомо. Я больше не хочу мучить старика.
– Простите, – говорю я ему, поворачиваясь к двери. Весь разговор мы провели стоя, он даже не предложил мне сесть. – Может быть, вы знали его друзей? – Я все еще пытаюсь выудить у Кребберса хоть какую-нибудь информацию.
Он отрицательно мотает головой. Ясно, что он ничего не скажет. Людей, которых он знал и с которыми был связан, он либо выдал раньше, либо постарался забыть. В любом случае старик не скажет мне больше, чем сказал на суде. Его рука тянется к замку, открывает дверь и жестом показывает мне на улицу.
– До свидания. – Я мог бы сюда и не приезжать. Человек, отсидевший в тюрьме пять лет, – это пустой номер. Ни один нормальный разведчик не будет искать убежища в его доме. Достаточно посмотреть в глаза Кребберсу, чтобы все понять. Я выхожу из дома. Смотрю в конец улицы. Оба моих преследователя все еще сидят в салоне своего «Фольксвагена». Отсюда я их четко вижу.
– До свидания. – Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы уйти.
– Зачем вы приезжали? – звучит у меня за спиной вопрос. Я поворачиваюсь. Действительно, ему трудно понять, зачем я приезжал. Если я связной российской разведки или бывший друг Труфилова, то я не могу быть настолько наивным, чтобы не понимать ситуации. Но как объяснить Кребберсу, что у меня совсем другая задача. Что я обязан найти своего «друга» Труфилова, чтобы следующие за мной «ангелы смерти» навсегда оставили его в Европе. Как мне объяснить Кребберсу, что Труфилов главный свидетель и без него германский суд не выдаст Чиряева. Боюсь, что он ничего не поймет, поэтому я только пожимаю плечами. Мои преследователи все еще сидят в своем автомобиле.
И в этот момент раздается характерный щелчок. Затем второй. Я знаю этот звук – противный звук жужжащей пули, пролетающей мимо. Оборачиваюсь и вижу, как падает Кребберс. Он ловит воздух губами, пытаясь что-то сказать, и сползает на пол. Его застрелили! Я вижу, как пузырится кровью его одежда и алые пятна застывают в двух местах, где ее прострелили. Господи, только этого мне не хватало.
Я делаю шаг к старику, чтобы помочь ему, и в это мгновение понимаю, что помочь ему я уже не смогу. А если сделаю следующий шаг и дотронусь до него, то мои отпечатки пальцев будут растиражированы по всей Европе, и тогда мне нечего рассчитывать на дальнейшее продолжение путешествия. Я все понимаю и поэтому, застыв, смотрю, как он умирает у меня на глазах. Но почему они стреляли? У нас ведь была негласная договоренность. Они должны устранить только Труфилова. Почему они стреляли в Кребберса?
Я поворачиваюсь к «Фольксвагену». Оба моих преследователя сидят в машине. Никто не выходил из салона. Один из них даже открывает дверцу машины, чтобы высунуть голову и взглянуть на меня. Им тоже не нравится моя поза. Оттуда ни один из них не мог бы попасть в Кребберса, не тот угол полета. Да и пули вошли в него спереди. Господи, неужели здесь есть еще кто-то! И если стреляли не мои преследователи, тогда кто же?
Я потратил несколько секунд, чтобы осмотреться. И потерял время. Он лежал на полу и, задыхаясь, поднимал руку, очевидно желая что-то сказать. Его могли убить только из соседнего дома, находившегося напротив. Снайпер должен сидеть там, это идеальное место. Кребберс, продолжая пускать кровавые пузыри, неожиданно схватился за дверь и усилием воли запер ее. Я не успел даже подскочить, когда щелкнул замок. Все, дверь закрыта. Конечно, можно выломать ее, привлекая сюда соседей. Можно попытаться открыть ее, оставляя свои отпечатки. Но я стою перед закрытой дверью и мучительно соображаю: кто мог стрелять, почему его убили? И если решено было убить его, почему этого не сделали два моих преследователя? Черт возьми, от подобной головоломки можно сойти с ума.
Но я понял, почему Кребберс последним движением руки, на которое был способен, закрыл дверь. Он не хочет, чтобы нас нашли вместе. Он не хочет остаться «советским агентом». Ему важно после смерти быть порядочным человеком. Ему важно сделать так, чтобы все выглядело как месть со стороны разведки, на которую он работал и которую в конечном счете предал.
Мне нужно уходить. Двое моих преследователей, видя, что я все еще стою перед дверью, выказывают явное беспокойство. Один уже вышел из автомобиля. Кажется, это Широкомордый. Может, он боится, что со мной что-либо случится? Он ведь еще и мой своеобразный телохранитель. До тех пор, пока я не найду Труфилова, они будут меня охранять, даже рискуя своей жизнью. Для них важна моя конечная цель. Но почему и кто убил Кребберса?
Я еще раз смотрю в сторону «Фольксвагена». Нет никаких сомнений. В салоне сидит второй мой преследователь. Но тогда кто же стрелял? Я оглядываюсь по сторонам – никого. Нужно принимать решение. Убийца явно не собирался стрелять в меня. Ему был нужен только Кребберс. Я поворачиваю голову в сторону строения, стоящего напротив. До него довольно далеко, метров восемьдесят, может, даже сто. Получается, что там сидел не просто киллер, а профессиональный снайпер. Вот уже полторы, две минуты я стою, изображая из себя идеальную мишень, – любой стрелок за это время мог меня спокойно расстрелять. Но убийца не стрелял. Просто я не его мишень. Я все еще стою и жду непонятно чего. Затем медленно иду к своей машине.
Если я проторчу здесь еще немного, у соседей появятся все основания, чтобы рассказать голландской полиции о моем появлении в Хайзене. Как все глупо получилось. Я смотрю на дом, в котором жил Кребберс. Бедняга, он даже не подозревал, что я привезу ему смерть в своем автомобиле. Я подхожу к «Ситроену», усаживаюсь на сиденье водителя и, развернувшись, медленно отъезжаю от дома. Через несколько минут за мной следует и «Фольксваген». Час от часу не легче. Я думал, что меня плотно опекают только эти двое. Вчера я узнал, что у меня есть друг. Сегодня узнал, что есть еще и враг. Не слишком ли много попутчиков для одного путешествия?
- Предыдущая
- 28/78
- Следующая
