Великий перелом (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 53

А как он будет без Феликса?

Вопрос.

И весьма неоднозначный.

Тем временем Дзержинский продолжал вещать медленно и обстоятельно все рассказывая. Про засады, в том числе выявленные и нейтрализованные. Про наблюдателей. Про саму схему заговора. Про планы заговорщиков, включая те, которые подразумевали ликвидацию почти что всего ЦК.

Он даже список озвучил с фамилиями на ликвидацию. И те, кто в него не попали, оказались в очень неловкой ситуации.

Переждал волну негодования и криков.

Продолжил…

Тем временем журналисты строчили в своих блокнотах. А иностранные наблюдатели, приглашенные на это мероприятие, обменивались записками и перешептывались.

С доказательной базой Дзержинский предлагал ознакомиться любому желающему из ЦК. Но в его присутствии. Чтобы нечаянно ничего не пропало или не испортилось. Причем пригласил он таких людей в самом начале. Несколько человек вызвались, включая Сталина, и подойдя к трибуне взяли предоставленные им папки. Сели рядом и начали читать. Все прочитать они не успели, но, к моменту завершения выступления Феликс Эдмундович вновь обратился к ним. И те встав подтвердили, что в том объеме, в котором они сумели ознакомиться с материалами — все верно.

— Смерть тварям! — ревели члены и кандидаты ЦК в зале.

— Смерть бешенным собакам! — в унисон им кричал Сталин, явно тронутый до глубины души прочитанными материалами. Ведь его они планировали «зачистить» в первую очередь.

И так кричал не только он.

У того же Троцкого даже очки запотели от возмущения. А Киров умудрился глотку сорвать, что было удивительным. Так как он был обладателем удивительно луженного «орала».

— Товарищи, — произнес Фрунзе, занимая место Дзержинского на трибуне. — Преступление, что совершили эти люди — чудовищно. И я хочу обратиться к вам, как лицо пострадавшее — побывавшее под пулеметным обстрелом заговорщиков. И хочу, чтобы вы подумали вот о чем. Другого народа у нас нет. И у нас уже который год чувствуется острейший кризис квалифицированных и опытных кадров. Именно поэтому я старался и тянул всех старых полевых командиров до уровня действительной военной компетенции. Поэтому я прошу вас — помочь Феликсу Эдмундовичу провести самое тщательное расследование. После учинить публичный, открытый суд, проследив, чтобы никто не посмел нас обвинить в каких-либо фальсификациях. И, если на будет возможность, заменить смертную казнь трудовыми лагерями. Пусть даже и пожизненным сроком.

— А где мы их возьмем эти лагеря?! — крикнул кто-то.

— Создадим. В конце концов негоже, чтобы люди, совершившие преступление против общества, попросту сидели в тюрьме и харчевались на налоги простых работяг. Пускай отрабатывают. У нас вон сколько всяких интересных месторождений открыто по Уралу, Поволжью и Западной Сибири. К ним требуется прокладывать дороги и не только. Вот пусть и потрудятся, вместо того, чем трутнями сидеть по нарам. Расстрелянный же человек компенсировать вред, причиненный обществу, уже не сможет…

Предложение вызвало неоднозначную реакцию. Но, в целом скорее положительную, чем негативную. Слишком уж сильно члены ЦК испугались. А страх всегда порождает неконтролируемую агрессию…

Под конец заседания вышел Томский. И выступил с предложением ввести в Политбюро Дзержинского и Фрунзе, так как они по своей сути и так выполняют функции члена Политбюро. Де факто.

Возрождений не последовало. Даже воздержавшихся не было.

После смерти Зиновьева на его место в этой организации продвинули Молотова. Теперь же оно было расширенно еще на два человека и состояло из Сталина, Троцкого, Рыкова, Бухарина, Томского, Каменева, Молотова и Дзержинского с Фрунзе.

На самом деле после смерти Зиновьева шли разговоры о том, чтобы на его место продвинуть Фрунзе. Ведь он вел крайне активную деятельность, как по военной части, так и по хозяйственной. И статус члена Политбюро облегчал бы ему решения массы задач. Но Сталин смог парировать эти настроения и «пропихнуть» Молотова. Дополнительное усиление Фрунзе ему было ни к чему. Сейчас же он одним из первых поднял руку, голосуя «за».

Испугался.

Ведь одно дело подкармливать волков в вольере и совсем другое узнать, что они едва не вырвались на свободу, стремясь тебя самого сожрать. Да и выступать против на этом голосовании было не в его интересах. Формальных оснований для отказа никаких не имелось. И если бы он не поднял руку, то кое-кто мог бы и вспомнить, как он был «Вась-Вась» с Тухачевским и его компанией последние месяцы.

Страшно то стало не только ему.

И идея оказаться «сожранным» так тщательно взращённым им партийным аппаратом нравилась Иосифу меньше всего…

— Михаил Васильевич, — спросил Молотов сразу после завершения Пленума. — А зачем вы просили за жизни этих мерзавцев?

— Да? Зачем? — присоединился к вопросу также подошедший Сталин.

— По трем причинам. Первое — в этом заговоре есть много мутных мест. И нам следует его расследовать максимально тщательно. Наши партийные игры — это наши партийные игры. — произнес Фрунзе, выразительно взглянув на Сталина. — Но по косвенным данным в этом деле очень тесно замешана французская и английская разведка. Как на стадии его формирования, так и потом. Более того, скорее всего именно внешние силы и спровоцировали нападение. А вам ли не знать, как умеют манипулировать и обманывать эти «прекрасные люди».

— И вы хотите, чтобы они не понесли заслуженного наказания?! — нарочито громко удивился Сталин. — Они ведь в вас стреляли!

— Провокация — это суть преступления. Феликс подозревает, что как минимум части заговорщиков кто-то напевал на ушко. И накручивал их. То есть, провоцировал. А они, в силу своей умственной недоразвитости поддались на льстивые речи. Если мы их расстреляем, то никогда не узнаем, как и кем это было сделано. И окажемся уязвимыми перед новым ударом.

— А вторая причина? — после небольшой паузы спросил Молотов, кивнув, принимая довод наркома.

— Мы хоть и отказались от идеи Мировой революции, но разве нам не нужно искать союзников? Пусть даже не военных, а экономических? По данным ГРУ очень благодатной почвой для сотрудничества является Монголия и страны Латинской Америки. И было бы недурно расширить там наши представительства. В том числе за счет военных инструкторов. А кого посылать?

— Они же станут мстить! — воскликнул удивленный Сталин. Опять же перегибая палку с излишне наигранными эмоциями, что заметили многие вокруг.

— Не все. Для этого и нужно разобраться — кто непримиримый враг, а кто просто оступился и оказался втянут на скользкую дорожку. У нас действительно очень мало людей компетентных и опытных. И отрывать от армии или флота кого-то просто так — чревато ее заметным ослаблении.

— А третья причина? — поинтересовался Молотов, повторивший свой жест с кивком в качестве принятия аргумента.

— Директория. Я считаю, что нам нужно постараться максимально избежать ее печальной участи. В свое время Свердлов уже устроил массовый террор, который едва не стоил нам победы в Гражданской войне. И нам нужно быть осторожным, чтобы нечаянно не спровоцировать начало массового террора. Процесс это совершенно самодостаточный, как горение дров в сарае. И потушить его далеко не всегда также просто, как начать. Вон — бросьте непотушенную папиросу летом в жару на сухой торф. А потом попробуйте потушить бушующий лесной пожар, в котором у вас будет буквально земля под ногами гореть…

— Мне кажется вы сгущаете краски, — заметил Молотов. — Революция должна уметь себя защищать. Да и преступников должно наказывать. И неизбежность наказания должна стать предостережением для остальных.

— Все верно Вячеслав Михайлович. Все верно. Но для того, чтобы наказывать — нужно выявить виноватых, а потом установить у каждого степень вины. Иначе у нас получатся законы уровня какого-нибудь Дракона.

— Как это? Почему дракона?

— Жил в незапамятные времена такой человек в Греции по имени Дракон. Законы у него были простые и незамысловатые — почти за все — смерть. Как вы понимаете — здравого в этом мало. Кстати, в честь него назвали и чудовище, о котором вы подумали. Кроме того, это будет провоцировать волны «дворцовых переворотов». Ведь оступившиеся члены партии, зная, что теперь их ждет смерть, в случае вскрытия преступления, станут охотно вступать в решительные заговоры ради собственного выживания. В том числе и с иностранным управлением.