В глубине Великого Кристалла-2 - Крапивин Владислав Петрович - Страница 78
- Предыдущая
- 78/95
- Следующая
Разговор делался живее, однако новым не становился. Повторялись все те же имена и случаи, решались бесконечно всё те же вопросы. И опять сорокалетняя красавица в парике Роза Анатольевна рассказывала историю, как она в Марселе "отстала от своих", не могла отыскать гостиницу, и ее проводил до отеля вежливый офицер с "американского парохода". "Представьте себе, весь в белом, а сам чернехонький! Негр! А говорят, что негров в Америке угнетают!"
Мама возражала, что негров действительно угнетают и что она, когда была в Нью-Йорке... и так далее. Разговор переходил на международные темы, и скоро все сходились на мысли, что "живем на ящике с динамитом, все посходили с ума, и неизвестно, чем все это кончится, но добром-то уж не кончится, это точно...".
Было в общем-то ясно, что насчет "ящика с динамитом" - это серьезно. И казалось глупым (и в то же время уныло привычным), когда Лариса Германовна разрушала светский разговор визгливым криком:
- Эх, да что там, все едино! Не такие мы, что ли, бабы, как все?! Давайте-ка споем лучше! - И затягивала, как в фильме, где показывают деревенскую свадьбу:
Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя!..
Она кричала песню старательно, жмурилась от усердия, и смотреть на ее блестящее красное лицо было мучительно неловко, но люди за столом делали вид, будто так и надо, и добросовестно подтягивали.
...И все это было знакомо и привычно, даже стыд за глупую Ларису Германовну.
И тогда он, чтобы спастись от тоски, начинал вспоминать, как прошлым летом у мамы случился неожиданный недельный отпуск, и они ездили на дачу к знакомым и несколько дней подряд одни, без надоедливых знакомых, бродили по лесу и берегам очень синего озера и катались на лодке. И даже открыли крошечный необитаемый остров с осокой и камышами... И мама наконец-то никуда не спешила... Но кончилось это быстро и как-то скомканно. Однажды утром мама сказала, что на соседнюю дачу приехал человек, который хочет познакомиться с ее сыном.
- Кто? - удивился он.
- Видишь ли... это твой отец.
Почему-то он не почувствовал ничего особенного. Наверное, от слишком большой неожиданности. Только спросил:
- Значит, это неправда, что он погиб?
- Да. Я говорила тебе так, пока ты был маленький.
- А где он был?
- Жил. В Москве... С другой семьей.
- А почему он от нас ушел?.. Или ты ушла? - сумрачно спросил он.
- Он... Когда тебе было полгода.
- Ладно. Я подумаю...
Он думал полдня, и мама не торопила. Наконец он спросил:
- А раньше он почему не хотел познакомиться? Или ты этого не хотела?
Мама сказала очень серьезно:
- По-моему, он не хотел. Я тебя не прятала. Но он ни разу про тебя не спросил, не написал... Хотя, конечно, он знал о тебе кое-что. От общих знакомых.
- А когда мне было пять лет и я лежал в больнице с воспалением, он тоже знал?
- Да... Тогда было очень тяжело, и я написала ему.
- Я подумаю еще часик, ладно?
- Как хочешь...
Через час он сказал:
- Нет, я не пойду. По-моему, он предатель...
- Как хочешь, - опять сказала мама.
- А мы поедем опять на тот островок?
- Обязательно...
Но назавтра маму срочно вызвали на работу.
Впрочем, потом тоже было неплохо, было Верхоталье... Но лето промелькнуло, а осень потянулась, потянулась. Одинаковые дни...
Так было и в тот осенний вечер. Все то же самое. Только, пожалуй, слишком уж то же самое, чересчур! Потому что посреди надоевшей до одурения песни вдруг толкнулась и застучала отчаянная мысль: "Хоть бы что-нибудь случилось! Пусть хоть что! Лишь бы не эта одинаковость... Ну, пожалуйста, пожалуйста, пусть случится!!!"
И грянул в прихожей звонок.
Он показался неожиданно громким. Наверное, потому, что прозвучал в секундной тишине между куплетами песни. И песня подавилась
этим звонком. И встревоженная мама при общем молчании вышла из комнаты и уже не очень встревоженная, но удивленная - вернулась через минуту. Сказала сыну:
- Там тебя спрашивают... Какой-то пожилой мужчина. А зайти не хочет... Может, ты что-то натворил во дворе?
- Нет, - сказал он спокойно. Очень спокойно. Чтобы отвести подозрения. Потому что сердце бухнуло от тревожной догадки. - Это, наверное, дед Светки Ковалевой. Она болеет, а он ходит по ребятам, домашние задания выспрашивает... Я сейчас...
- Не Светки, а Светы, - сказала мама.
В прихожей гостя не было, он стоял на лестнице у кабины лифта. Прямой, седой, знакомый. Слегка разошелся на груди плащ и приоткрыл панцирь - на нетускнеющей меди горела от лампочки искра.
- Фа-Тамир...
- Мой привет и привет всех иттов вам, сет...
- Привет, Фа-Тамир.
- Кони ждут, сет. Помните, вы обещали вернуться по первому зову?
- Я все помню, Фа-Т... - Он вскинул голову и сказал суше: - Да, маршал.
- Значит, вы готовы ехать, сет?
- Я оденусь, ладно? Вечер холодный.
- Я дам вам плащ и шлем.
- Тогда... - Он прислушался. За дверью опять пели. - Идем, Фа-Тамир.
В старенькой школьной форме (в ней он уже не ходил на занятия, а носил ее просто так, дома), в легоньких кедах он с Фа-Тамиром, спустившись на лифте, вышел на холодный и очень темный двор. На детской площадке у спортивного бума, как у коновязи, стояли две лошади. Пофыркивали в сумраке.
Фа-Тамир снял с бревна поводья. Положил руку на седло того коня, что пониже:
- Садитесь, Фа-Дейк. Вам помочь?
Маленький сет народа иттов молча помотал головой.
Все отчетливее, все быстрее вспоминал он то, что было раньше: и густое фиолетово-чернильное небо, и топот конницы, и летящий навстречу красный песок. В теле, в ногах появилась привычная пружинистая сила. Сет Фа-Дейк легко прыгнул в седло.
Плащ и шлем сами собой оказались на нем. Прогудел под копытами асфальтовый двор, метнулись, размазались в желтые полосы огни в окнах, спутались, смешались в клубок и тут же развернулись в темную и широкую ленту-дорогу вечерние улицы. Понеслась совсем близко, у самых щек, звездная метель, зазвенела от ударов подков невидимая медь.
Плащ вытянулся за плечами, затрепетал.
Фа-Дейк выпрямился в седле, ослабил повод. Конек был резвый, послушный. Но незнакомый.
- А где мой Тир?
- Тир ушел в табун к диким лошадям, сет, - суховато отозвался Фа-Тамир.
- Предыдущая
- 78/95
- Следующая
