Медвежья кровь (СИ) - Синякова Елена "(Blue_Eyes_Witch)" - Страница 27

— Мы все проходили через это. Лезли к пчелам, пока они не кусали. Ели землю, чтобы понять, что это невкусно. Обжигались, резались, ранились, падали так, что сдирали кожу. Он тоже должен пройти через это, чтобы понять и запомнить.

— Ты не понимаешь! Эдя болен!

— Он ощущает мир иначе — и всего лишь. Больным делаете его вы сами.

Я застыла на своем месте, сцепив руки и чувствуя, как снова заколотилось сердце.

Хотелось закричать и кинуться на медведя с кулаками, потому что он был слишком самонадеян и не представлял, через что пришлось пройти нашей семье, чтобы просто осознать, что Эдя отличается от нас. Отличается от всех! И никогда не будет нормальным.

— Ты ничего не знаешь о нем!

— Достаточно того, что я чувствую в нем, — отозвался медведь на удивление миролюбиво, конечно же, чувствуя и бурю эмоций внутри меня сейчас. — Он не глупый, просто люди его не интересуют. Совсем. Он понимает, что вы ему говорите, но не воспринимает это в силу того, что ему это неинтересно.

Я смотрела на Эдю, который спокойно ковырялся какой-то веткой в земле, словно искал в ней что-то, понимая, что еще немного и я заплачу.

Медведь говорил о вещах, которые не давали мне покоя с тех пор, как диагноз Эди был поставлен и был неутешителен.

Я всегда искала в нем хотя бы кроху желания быть в этом мире, вместе с нами, а не внутри себя так глубоко, что нам было не докричаться.

Врачи и специалисты твердили не опускать рук и бороться, адаптировать его к реалиям жизни в обществе, но за красивыми словами не стояло ничего… И вот медведь говорил то, что снова заставляло надеяться.

Хоть на что-то.

— …Как он чувствует? — тихо спросила я, с замиранием сердца понимая, что через медведя, возможно, смогу понять хоть что-то о нашем лунном мальчике.

— Очень остро. Пацан очень привязан к тебе.

И все-таки слезы потекли, как бы я ни старалась сохранить покой.

Просто слышать это от того, кто смог почувствовать Эдю по-настоящему и куда сильнее нас, было чем-то волшебным и запредельным.

— Ты ведь даже не замечаешь этого, но он реагирует на твои эмоции. Только по-своему. Он все чувствует, но не умеет выражать их. Он не знает, что такое слезы. Не может кричать. Если ты взбудоражена или напугана, он тут же находит эту волну в себе и тоже начинает вести себя иначе. Наверняка с того времени, как на тебя напали, и с пацаном стало хуже.

Я тяжело сглотнула, потому что медведь говорил правду.

Не живя с нами до этого, не видя припадков Эди, он говорил о вещах, от которых у меня начинали шевелиться на затылке волосы.

— Когда ты ушла к бабке, он почувствовал, что тебя нет рядом. Это была не попытка сбежать. Он просто пошел за тобой. Видишь, сейчас ты относительно спокойна, и он спокоен. Он занимается тем, что ему интересно, и не волнуется.

Я даже не знала, что сказать.

Так и сидела, вытирая слезы и ощущая искру радости и невероятного умиротворения оттого, что услышала.

— Спасибо тебе… — прошептала я медведю, не решившись прикоснуться к нему, даже если хотелось обнять.

Искренне.

За то, что он подарил надежду настолько огромную, что казалось, будто я смогу взлететь.

— Хочешь, скажу тебе еще кое-что? — улыбка медведя была хитрой, но жутко интригующей, когда он в очередной раз повернул прут с мясом, снимая пальцами один из кусочков и посолив его. — Твой брат любит мясо.

— Только не смей!

Я дернулась, пытаясь перехватить руку медведя, но безуспешно, потому что он был не только сильнее, но и быстрее, почти моментально положив в рот Эди этот кусок.

— Мы отказались от мяса из-за него! После припадков!

Медведь не дал мне кинуться к брату, обхватив руками почти на лету и неожиданно прижимая к груди, отчего я оказалась сидящей у него на коленях с распахнутыми глазами, затылком ощущая, как он хмыкнул:

— Дай угадаю: вы долго варили это мясо, а потом крутили и давали ему без соли? Ты сама бы смогла полюбить такую еду?

Я ждала беды, напряженно застыв, потому что прожила с братом куда дольше медведя.

Только долгие минуты, танцующие на моих нервах, шли, а Эдя жевал этот кусочек индейки, не отрываясь от своего занятия и, казалось, не обращая никакого внимания на нас.

— Видишь, не произошло ничего страшного. Он просто узнал другой вкус еды, которая раньше казалась ему противной, — проговорил медведь, склоняясь так, что я ощутила всей спиной прикосновение его кожи ко мне даже через одежду, и шепнул мне в ухо хрипло и бархатно: — Как думаешь, его упрямая сестра сможет понять это же в отношении прикосновений?..

— На сегодня ты уже сделал одно доброе дело. Я думаю, стоит на этом остановиться, чтобы не закружилась голова от собственного всемогущества, — пробормотала я, стараясь сделать это максимально лукаво, но, кажется, получилось не очень убедительно, потому что медведь хохотнул, но отпускать явно не собирался.— Ты сказал, что у меня есть время до утра, чтобы привыкнуть к новому статусу.

— Вот видишь, ты уже не сопротивляешься и не споришь на этот счет. Значит, все идет хорошо, — голос медведя и манера его речи походили на мурлыканье, что вкупе с его низким необычным голосом давало эффект сумасшедших мурашек по всему телу, начиная от шеи, где я ощущала его дыхание, и заканчивая пальцами на ногах.

—…Мне нужно время, — прошептала я, чувствуя, как он кивнул, но облегченно выдохнуть не получилось, когда он ответил:

— Пары дней будет достаточно.

— Мама приедет в конце недели. Она должна будет забрать Эдю в город на новый курс реабилитации. Я останусь дома одна, и…тогда никто не сможет узнать о тебе.

— О нас, Иля.

Медведь зашевелился, сжимая меня в руках и приподнимая для того, чтобы усадить теперь лицом к лицу. На собственные бедра, но не настолько близко, чтобы я могла ощутить его возбуждение. К счастью.

— Эдя увидит… — пробормотала я, испытывая жуткое смущение и стараясь найти хоть один повод, чтобы убраться подальше от самоуверенного медведя, на что он только криво улыбнулся, демонстративно смыкая свои ручищи за моей спиной.

— Пацан нашел себе нового друга и весь в нем.

Я выглянула поверх плеча медведя, чуть улыбнувшись, когда увидела, что Эдя откопал дождевого червяка и теперь с большим интересом рассматривал его, положив на свою ладонь.

— Уже не так страшно? — медведь взял мои ладони, положив их на собственную грудь, чутко реагируя на каждую мою эмоцию и пока не позволяя себе ничего лишнего, словно действительно приручал меня к себе. Медленно, верно, целенаправленно.

— Почему именно я?

Я не пыталась сопротивляться: наверное, действительно смирилась с тем, чего мне было не избежать, как бы ни хотела думать о близости.

— Если бы ты завалился в дом к тете Зине, то твоей женой стала бы она?

Медведь криво хмыкнул, отрицательно покачав головой.

— Ты бы убил ее после всего доброго, что она сделала?

— Да.

— Это очень жестоко.

— Такова жизнь, Иля.

Я долго молчала, глядя на собственные руки. На то, как они лежали на нем, впитывая жар и аромат его кожи. Они казались такими белыми по сравнению с его кожей, что сохранила ровный свет палящего летнего солнца, даже несмотря на болезнь и пытки.

Эта картина не казалась мне отталкивающей.

Только немного непривычной… Я все пыталась вспомнить, какой я была до того дня, когда познала все грани насилия.

Пыталась вспомнить, какой я была с парнями из поселка, которых тогда еще не опасалась.

Я улыбалась им? Была приветливой? Прикасалась к кому-то вот так, как сейчас к медведю?

Я ничего не помнила.

Знала только, что с того дня все мужчины приобрели черты лица того одного.

Мерзкого. Отвратительного. Самого ненавистного.

Видела ли я его в медведе?

Нет.

Он был не похож на всех мужчин, что мне доводилось видеть ранее за всю свою жизнь.

Слишком большой, слишком высокий, слишком внушительный, с этими выразительными глазами, чей взгляд пробирал до дрожи, даже если он не видел.