Мекленбургский дьявол (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 10

Зачем я взял Митьку с Петькой с собой? Ну, а куда их девать! Оставить в Азове, где чертова прорва вооруженных людей и еще больше пленников, которые в любой момент могут попробовать взбунтоваться, было бы не очень разумным решением. В Москву без большой охраны не отправить, а у меня сейчас каждый ратник на счету. Так что пусть будут рядом. Смотрят, учатся и привыкают.

Все же, после победы под Азовом, я послал грозный указ в Москву, с требованием присылать припасы и ратников, а также думцев и дьяков с подьячими, ну и свой государев полк. А то, блин, рванул на войну, а у меня с собой ни административного аппарата толкового, ни свиты порядочной. Еще повелел напечатать большие листы, на которых в картинках изображено одоление агарян и водружение крестов над поруганными и превращенными в мечети храмами. Плюс, послание ко всем европейским дворам, с призывом прекратить распри и участвовать в борьбе с общим врагом. На последнее, говоря по совести, надежды никакой, но грамотный пиар — наше все!

Кстати, о храмах. С христианских времен их тут сохранилось два. Небольшой католический костел в цитадели, когда-то принадлежавший генуэзцам, и греческая церковь Иоанна Предтечи, вписанный в линию крепостной стены. Конечно, сейчас они мечети, но я ведь непросто так погулять вышел, а ниспровергатель идолов и защитник православия. К тому же, Иоанн Креститель, как ни крути, мой небесный покровитель.

— Значит так, — распорядился я. — Все ненужное из храма выкинуть и приготовить для освящения и литургии. Полумесяц со шпиля сбить и заменить на крест. Будем молебен служить. Священники местные есть?

— Найдем, — коротко отозвался Михальский. — В крайнем случае, с казаками отец Питирим пошел.

Эх, как же мне не хватает Мелентия. Старик тогда обиделся, что Филарет снова патриархом стал, хлопнул дверью и удалился в пустынь. Я за ним несколько раз посылал, но он и слушать никого не стал. Хотел сам к нему съездить, да все недосуг было. Без него ни один духовник у меня так и не прижился, хотя в желающих недостатка, сами понимаете, не было. Но большинство смотрят так угодливо, что с души воротит, где уж такому исповедоваться…

Что же до отца Александра, находившегося при моем войске с самого Воронежа, то его при первом же выходе в море так укачало, что я почел за благо оставить священника в Азове, дабы он там окормлял страждущих.

Первым сюрпризом было то, что местные христиане, казалось, совсем не рады нашему приходу. То есть, бунтовать они, конечно, не бунтовали, но и восторга в глазах, не говоря уж о хлебе-соли, не наблюдалось. Что касается здешнего клира, то получилось совсем интересно. Греческий батюшка вообще попытался сбежать, а когда не получилось, заперся у себя в церкви и прикинулся немым. Настоятель же маленькой армянской церквушки отец Петрос хоть и пришел, но вид у него при этом был как у христианского мученика перед Нероном.

— Что-то не так отче? — без обиняков поинтересовался я.

— Вы уйдете, а мы останемся здесь, — так же прямо отвечал мне священник.

— Отпустите его, — поморщился я. — И сгонять на молебен местных не надо. Что поделаешь, если они татар боятся больше чем бога. Но если кто захочет сам, тем не препятствовать!

В общем, отдуваться за всех пришлось отцу Питириму. Тот, правда, тоже пытался отказаться, но уже по другой причине.

— Расстрига я, — признался он, потупив, как нашкодивший школяр, очи долу.

— А то мы не знали, — громко хмыкнул Татаринов, но тут же устыдился своей непочтительности в присутствии царя и сконфужено замолк.

— И антиминса[1] у меня нет, — привел новый довод самозваный казачий капеллан.

— Что-то прежде тебя это не останавливало, — нахмурился атаман Мартемьянов.

— Антиминс я дам, — неожиданно вмешался еще не ушедший отец Петрос, после чего добавил, — и свечи, и елей и вообще все что потребуется.

— И на том спасибо, отче, — поблагодарил я.

— А вы точно отсюда не уйдете? — немного помявшись, спросил армянин.

— Все в руках божьих, — так же не сразу ответил ему я.

— Тогда сделайте временный алтарь, а когда будете уходить, заберите его с собой, — вздохнул правильно меня понявший священник и, тяжело шаркая, побрел к своей церкви.

— А ты чего ждешь? — обернулся я к Питириму, — ступай за ним. Коли надо возьми помощников.

— Он это, — сделал последнюю попытку соскочить расстрига, — григорианин.[2]

— Да иди ты уже собачий сын! — зашикали на него казаки.

— Сделаешь все как надо, — крикнул я ему вдогонку, — попрошу патриарха, чтобы тебе сан вернули!

В общем, храм мы освятили, может и не совсем по канону, но, думаю, бог нас простит. Питирим с той поры сильно переменился и к концу войны стал если и не образцом пастыря, то очень сильно к нему приблизился. Местные христиане, хоть и не все, на службы все-таки пришли. Казаки, равно как и мои ратники молились истово, будто желая загладить все свои грехи, как прошлые, так и будущие, а на меня навалились новые заботы.

Во-первых, в Керчи и Тамани было освобождено много христианских рабов, в основном, конечно, из Руси и Речи Посполитой, но встречались также грузины, армяне, черкесы, валахи с молдаванами и даже выходцы из Западной Европы. По обычаю, все они, конечно, освобождались, но тут возникал вопрос, что с ними делать дальше? Кое-кто, согласился вступить в мою армию, но в основном люди хотели одного — вернуться к себе домой!

— Что тут думать, — пожал плечами Мартемьян. — Теперь отправим в Азов, а там видно будет. Кто пожелает в Москву, пусть с твоими караванами возвращаются, кому в Польшу, тем дадим охрану и проводим до Полтавы или Сечи, а дальше им запорожцы помогут. Или ты, государь, хотел, чтобы они все в твоем царстве остались?

— Не плохо бы, — отозвался я.

— Твоя воля, только не годится людей принуждать. Они и так натерпелись.

— Тоже верно. Но если кому возвращаться некуда, пусть остаются.

Во-вторых, нами было захвачено немалое количество разного товара от сукон и выделанной кожи, до муки и меда с воском. Последних особенно много было в Тамани. Все это следовало как можно скорее вывезти, но возникал вопрос как? Можно, конечно, на стругах и галерах, но как тогда воевать? Если сейчас увлечемся вывозом трофеев, татары с турками успеют прийти в себя и организовать оборону, а потом может быть поздно.

Впрочем, решение нашлось само. Помимо всего прочего в гаванях взятых нами городов имелось некоторое количество разнообразных плавсредств, от рыбачьих лодок до вполне приличных торговых судов. Обычно казаки при налетах их сжигали, но в данном случае такой надобности не было. В общем, их вполне можно было использовать для вывоза ценностей, если бы не отсутствие экипажей.

Но, как это ни странно, матросы быстро нашлись. Местные греки без особых уговоров согласились наняться на несколько рейсов, главное чтобы платили. Следующими ко мне пришли владельцы кораблей или как говорят в Европе — арматоры. Осторожно поинтересовавшись, что мое величество намерено делать с добром и не благоугодно ли ему будет зафрахтовать их, сии почтенные господа прямо предложили свои услуги.

Я, в свою очередь, немного подумал и согласился. Тем паче, что расплачиваться можно товаром, то есть, грузом. Иными словами, кому война, а кому мать родна! Что же, по крайней мере, не нужно будет отвлекать на это своих людей. Ну, кроме небольшого конвоя, потому как доверяй, но топор из рук не выпускай.

Причем, все это произошло буквально в те два дня, что мы отдыхали в Керчи и готовились к следующему походу. Я сначала хотел остановиться в доме турецкого наместника, но потом все же вернулся с пацанами на «Святую Елену». Так спокойней. Единственно приказал перенести на корабль найденные у османского градоначальника мешок кофе, ручную мельницу и турку с жаровней.

Так что теперь я наслаждаюсь сам и мучаю своих ближников бодрящим и ароматным напитком. Те, конечно, морщатся и про себя клянут, на чем свет стоит кулинарные пристрастия своего царя, однако терпят. А вот греки мое искусство оценили и даже преподнесли в знак глубочайшего уважения еще один мешок зерен арабики.