С архимагом в голове. Том 1 и 2 (СИ) - Крынов Макс - Страница 27

Значит, старик считает подростков, а значит, и меня пластилиновыми личностями. Как бы в самом деле под давлением архимага не стать таким.

В общем, в лагере теперь меня избегала добрая часть неофитов. Мне не было никакого дела до сменившейся репутации, все эти подростки разъедутся по школам, но были и минусы: теперь я привлекал внимание. Если раньше моя маленькая фигурка в потрепанных одеждах сливалась с кустами и прочими деталями пейзажа, и до нее никому не было дела, то после битвы с тремя здоровяками и хладнокровного, спокойного убийства четвертого, при виде меня подростки напрягались. Я не мог собирать слухи, как прежде, и не мог общаться с кем захочу. Я не стал изгоем, но меня сторонились.

Если между нашими школами устроят соревнования, мне придется несладко, потому что я теперь знаменит. Против меня будут объединяться команды. Дьявол…

Ларра — единственная, кто никак не изменил отношения ко мне. Девушка никак не отреагировала на убийство Пауля, не попыталась разорвать договоренности со мной или пересмотреть их. Ларра внимательно осматривала каждое растение, что я приносил, а потом говорила мне, что именно я, дурак, в этот раз испортил. Раньше я считал, что высмотреть полезное растение, сорвать и принести его — это все, что нужно. После краткого пояснения от Ларры, я узнал, что некоторые растения перестают быть ценными после повреждения. Теперь же мы перешли к следующему этапу обучения.

— Смотри, — указала она на стебель цвет-травы, — Ты срезал его у самой земли, даже зацепил край корешка. Стебель очень полезный, его используют с приготовлении заживляющих мазей, восстанавливающих напитков, но вот корень этого растения фильтрует опасные для человека вещества, из-за чего ужасно ядовит. Ты можешь заодно и выкопать корень для приготовления яда, но сперва правильно обрежь стебель цвет-травы. Вывод: растение испорчено. Попытайся ты изготовить мазь или настойку на его основе, в лучшем случае — отравишь клиента, в худшем — используешь мазь на себе и умрешь от яда.

Небрежный взмах руки — и стебель летит в пыль.

Я учился. Я запоминал правила добычи растения, сушки, хранения. После каждой лекции девушки я собирал растения с учетом старых ошибок и слушал лекцию о новых.

— Она — кладезь знаний о травничестве, — С азартом шептал Апелиус, — Ты еще не думал о гареме? Она туда идеально впишется!

— Гарем? — недоуменно переспросил я. Ни моя память, ни воспоминания Нильяма ничего о гареме не знали.

— Только не говори, что не хочешь, — заговорчески произнес архимаг, — Об этом ведь все парнишки твоего возраста мечтают!

— Да о чем — об этом?!

— О гареме. Это когда рядом с тобой много влюбленных женщин, и все смотрят тебе в рот, ловят каждое слово, спорят между собой за твое внимание и соревнуются в том, чтобы доставить тебе максимум удовольствия.

Я нарисовал себе вышеописанную картину, и логически ее продолжил: когда женщины в очередной раз перессорятся, одна дождется ночи, перережет спящему мне глотку и уйдет в рассвет. Гордая и свободная.

От закономерного финала меня передернуло.

— Гарема у меня точно не будет, — отрезал я, ежась от предостерегающего холодка, ползущего по спине.

— Может тогда хотя бы пару с ней составишь? — не унимался архимаг, — Ненадолго, пока не узнаешь все о растениях и не научишься готовить мази, крема, настойки и притирания. Если ученики школ могут переписываться между собой, ты можешь заставить девчонку слать тебе письма с рецептами и инструкциями…

Я отмахнулся. Апелиус угнездился в моей голове больше месяца назад, но я до сих пор не мог понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Тон ничего не раскрывал: плюс мысленного диалога в том, что он не отражает ни реальных чувств, ни возраста, ни пола. Я мог произносить слова каким угодно голосом и интонацией, как и архимаг.

Император трех планет может быть умершей магиней из этого мира, душу которой поймал при ритуале Филис. А возможно, Апелиус на самом деле карлик — ученый, который провел всю жизнь в поисках тайных истин, но был лишен магического дара, поэтому не осведомлен о магии этого мира. В действительности архимаг Апелиус Радужный мог быть кем угодно, но пока у меня не было способа удостовериться или опровергнуть архимагию архимага, приходилось считать Апелиуса Апелиусом.

Я вздохнул и оставил безрезультатные рассуждения. Все равно не смогу докопаться до истины.

У меня были другие заботы. При очередной глубокой медитации я обнаружил в пяти сантиметрах от искры странное энергетическое уплотнение. Оно не реагировало на волны бао, расходящиеся по телу, и не причиняло дискомфорта, но я все равно был озадачен его появлением. Однако энергия вела себя как обычно, и со временем я успокоился, пообещав себе найти в школьной библиотеке информацию о феномене.

В последующие после поединка дни ничего интересного не происходило. На привалах я ел, сдавал девчонке сорванные, выкопанные, срезанные травы и слушал лекции. Между остановками я эти травы собирал: мчался вдоль дороги и высматривал впереди самое полезное. Думаю, восемь растений из десяти я не замечал, из оставшихся пропускал половину: в основном те, что находились далеко, или с которыми нужно обращаться бережно и аккуратно, что непросто сделать в спешке.

Во время бега я всецело сосредотачивался на поисках подходящих растений: просчитывал, успею ли взять ресурс до того, как мимо меня проедет последняя повозка. Взгляд бегал по траве впереди, и я просчитывал вероятность нахождения там определенных ценных трав. Последняя повозка была неким индикатором опасности, от которого я предпочитал не отставать: пауки до сих пор следовали за нами и однозначно атаковали бы отставшего человека.

Выкопанное и срезанное я закидывал в самодельную торбу из куска старой попоны для лошади. Отвлечь меня от сбора трав могли три вещи: реплика Апелиуса про особо ценные растения, которые я не заметил (архимаг предпочитал не заморачиваться по мелочам), остановка на привал и зычный крик адепта, предупреждающий об опасности.

Кто-нибудь посчитал бы излишней тщательность, с которой я собирал ресурсы: мол, зачем стараться, если все уйдет на сторону? Но я так не считал. С каждым принесенным стебельком, корешком и листиком Ларра приоткрывала завесу травничества, а знала девушка столько, что я мог днем и ночью таскать ей растения, и за месяц не узнал бы и половины от ее знаний.

Обычно я мчался в десяти — пятнадцати метрах от следующих по дороге фургонов, чтобы при атаке монстров успеть добежать до повозок и встретить нападение плечом к плечу с товарищами, но сейчас забрал в сторону метров на двести — увидел огромный куст остролиста, кустарника, чьи листья отливали бронзовым цветом. В табели ценности кустарников остролист был в верхней части середины, а в моем списке собранных растений стал бы самым ценным экземпляром. В обмен на его листья я наверняка услышу немало интересной информации от Ларры.

Листья торчали густо, и при порывах ветра издавали мелодичный перезвон, будто сотни маленьких колокольчиков: пустынное излучение сполна изменило кустарник, и листья действительно содержали металл. Я слышал, что зажиточные виконты и все, кто выше по рангу, садили его на границах усадьб вперемешку с обычными кустами: дикий визг человека, наткнувшегося в темноте на остролист, служил патрулям лучшей подсказкой, где искать нарушителя.

Я аккуратно поддел крайний лист на ветке и оттянул его вниз. К сожалению, у меня при себе не было кусачек или щипцов, которыми обычно обрывают листья необычного куста, но я планировал перепилить черешок листа ножом. "Не будет ведь растение абсолютно железным, иначе оно бы не смогло расти", наивно подумал я.

Нож заскользил по тонкому черешку, но лишь царапал его. Я настолько увлекся добычей листа, что не подумал, как я его потащу, когда добуду: лист точно разрежет торбу, а в руке больше одного листа не утащишь. Разумеется, я посматривал на последнюю повозку: как только она поравняется со мной, брошу лист и побегу к каравану.