Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад - Страница 5
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая
Ладно, покатываю к доктору наук, поздравлять его — как-то банально и не в моем стиле. В моем личном стиле сказать что-то бодренькое, но гаденькое одновременно. Сашка меня знает, как облупленного, он обижаться не будет, примет все как есть. Поэтому и ляпаю:
— Ну что, ученичок, обосрался?
И по тому, как вытягивается, стопорясь, физиономия Александра, понимаю, что что-то пошло не так. Поэтому обращаюсь уже к Марине:
— Девочка, побудь тут поблизости, у нас тут разговор не для ваших прелестных ушек.
И медсестра Ведерникова отходит, но не так, чтобы очень уж далеко, а так, чтобы контролировать мою тушку, разговор она подслушивать не собирается, уверен, что микрофон где-то в кресле-каталке, хорошо, если один.
Конюхов
«Кто настучал старику?» — это была первая мысль, которая возникла в моей голове, как только я услышал бодрую фразу академика. И только через несколько секунд до меня дошло, что это обычная академическая подколка, так характерная для этого экстравагантного чудака от исторической науки. По-видимому, по моей физиономии Михаил Николаевич обо всем догадался. Он просит медсестру, которая носит это стандартное морское имя[1], отойти, чтобы дать нам пообщаться. Та отодвигается на несколько десятков метров, но так, чтобы не упускать подопечного из виду.
— Ну что, Саша, докладывай, что там у тебя пошло не так? Защитился?
— Защитился… — голос у меня грустный.
— И что так?
— Шесть черных, Михаил Николаевич.
— П…ц. — ставит точку матерным словом академик, ну да, старик матерного слова никогда не гнушался! Слышали бы вы наши некоторые дискуссии!
— Давай, рассказывай!
Я и стал рассказывать, уложился в две минуты. А чего там рассусоливать.
— А ты знал, что у этого хитрожопого рагуля жена — психолог, тренер по НЛП[2], не в курсе? Да, моя недоработочка, моя… А что Афанасьев?
Сергей Сергеевич Афанасьев — глава диссертационного совета, доктор наук, профессор, заведующий кафедрой. У него регалий, как блох на Барбоске. Был когда-то учеником Коняева, кандидатская, докторская. Михаил Николаевич возлагал на него большие надежды. Но как только защитил докторскую, о своем учителе забыл. Даже не перезванивал. Вскорости стал заведующим кафедрой. Всё имеет свою цену.
— Он говорил со мной после защиты. Так и сказал, ВАК не пройду. Лучше даже не посылать. Во время защиты ни слова… говорят, что собирается подать на конкурс…
— В ректоры метит?
— В них самых… Они-с, говорят, в последнее время сильно покорешались с Незванько и его прихвостнями, рассчитывают друг на друга. Думаю, его шарик был среди чёрных.
— Да. горько как-то… и во рту пересохло. Воды бы мне…
И тут я заметил, как мой любимый учитель бледнеет буквально на глазах!
Ведерникова
Меня подвела нелюбовь к иностранным языкам. В результате — никаких перспектив, звание младшего лейтенанта ФСБ, прозябание на маленькой должности в неприметном регионе. А вытащила любовь к медицине. Я не поступила бы в медицинский — отец не простил бы мне такого предательства, да и я не стала бы обычным врачом, хотя о военно-медицинской академии задумывалась. В военном училище мне медицина давалась без напряжения. Ещё говорили, что у меня лёгкая рука. А потом была та история, когда мне предложили попрактиковаться в качестве медсестры реанимационного отделения. Вот тут я и набила руку. За два месяца, пока клиент не появился в поле зрения. Извините, большего не расскажу. Вот только то, что потом очутилась в Мухозасранске, это еще очень хороший для меня лично расклад. А потом приехал приятель отца, Николай Степанович. И вот я здесь. Вроде бы работа не пыльная, вот, противного старикана по парку катать да уколы ему делать. Это если не знать, что тут происходит. Во-первых, старик не такой уж и противный. Внешне он чем-то напоминает Вольтера с той самой скульптуры, где он в кресле. Тут и там — преклонного возраста мужчина в кресле. Сухонький, с бледной кожей и синюшными губками — типичный сердечник с недостаточностью. Но ничего, до такого возраста дотянул! Говорит, что благодаря спорту, тому, что ни дня им не занимался. Это он цитирует одного премьера[3], вообще древний историк сыпет цитатами, шутками, подколками, острыми словечками, знаю, что таким образом в его возрасте сильные люди маскируют боль. Я не понимаю, на каких таких резервах он до сих пор тянет… Кстати, он и внешне похож на Вольтера, такой же крючковатый нос, умные глаза под густыми бровями, вот только шевелюра — клиент лыс, как яйцо, и лицо всё изрыто морщинами, почти как на картинах Глазунова, а ещё эти старческие пятна на руках… А вот говорить с ним интересно. Очень интересно. Не даром что академик, начнет вещать — заслушаешься! Не смотря на возраст никакого старческого дребезжания, речь четкая, спокойная, отчётливая, расставляет акценты и ударения точно, как гвозди заколачивает — за удар по гвоздю! А умение сравнивать, анализировать, давать точные характеристики. И никаких признаков склероза и маразма. Коуч сказал, что ему даже не надо было особенно расширять возможности запоминания, академик обладает отличными способностями к схватыванию и переработке новой информации. А ведь в молодости Академик Конюхов был тем еще жеребчиком! Я — женщина, меня не проведешь. Это он сейчас представляется интеллигентом-импотентом, только я заметила пару раз, какими маслянистыми становились его глазки, так я не в претензии, у меня карма такая…
Отослал меня. Хочет с учеником поговорить тет-а-тет, ну пусть его, пусть. Ученик профессора мне не понравился с первого взгляда: какой-то угловатый, большеголовый, с копной непокорной шевелюры — встретила бы его на улице ночью — перепугалась бы. Вот на ученого он не похож, в темноте выглядел бы гопником, днём — типичный военный-отставник. Тяжелый лоб, маленькие глазки, спрятанные за пустышками очков, этот девайс у него скорее для имиджа — чуть смягчает неприятный взгляд, за легкой серой дымкой напыления. Хм… ему, вроде, за шестьдесят, а вот тело держит в пределах нормы, не смотря на возраст, жирком не заплыл, вот только странный он какой-то, нет, не странный — одинокий! Почему я так решила? Так по одежке! Он же выглядит совершенно безвкусно, такое впечатление, что его обмундировала девочка-продавец на сэконд-хенде. Вроде недешево, но подбор — это точно говорит об отсутствии вкуса и твердой женской руки. Возьмём Академика — человек в кресле, одежда старомодная, но подобрана идеально. Чувствуется, что когда-то супруга со вкусом это собрала, а он всё сумел сберечь и сохранить. И если Академик — педант, то его Ученик — раздолбай! Нет, не так… военный раздолбай! Это значит, что он то, что по работе положено, будет делать дисциплинированно, педантично, точно, а всё остальное — без фанатизма.
И тут я стала замечать, что вечер перестает быть томным. Что-то Академик сильно побледнел. А вот и Женя Сипягин (он сам умолял именно так его называть, козел женатый), наш штатный психолог и куратор Коняева. Бл… Где он так долго телился? Ага, я то-вижу, что счет пошёл на секунды, подскакиваю к опадающему на глазах старику, а пульс-то у него ёк! На шее? Еле-еле… Всё… нет! И бледнеет-синеет на глазах, Ё…! Хорошо, что взяла с собой! Вот четвертое — пятое межреберье. Четвёртое. Как учили! Один кубик! Адреналин в сердце! Смотрю, как от этой процедуры вояка, ученик Академика валится в отруб! Ну и х… с ним, мне надо старика дотащить до реанимации! Игла задергалась! Запустила моторчик! Дышит плохонько, но делать искусственное не буду — тут баллончик со смесью… Маску на лицо. Рявкнула на оторопевшего психолога:
— Женя, Б… сигналь в реанимацию, пусть всё готовят! Остановка сердца! Быстрее!!!
И еще два слова на русском матерном добавила, чтобы врубил соображалку, наконец! Не стала ждать, пока этот лох полутораметровый очухается, пока в кнопочки пальцем-сосиской тыкать начнёт, несусь к калитке. Хорошо, что не все там тормоза, скорее всего, охрана сообразила, что экстренная ситуация, мы влетаем на Объект и несемся в лифтовую… Только бы успеть!
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая