Время неба (СИ) - Ру Тори - Страница 8

— Обещаю. Клянусь, — демонстрируя покорность, он поспешно прячет их в карманы штанов.

***

Окончательно стемнело, вечер обратился в бархатную душную ночь, не привлекая внимания прохожих, мы медленно идем к остановке. Тимур держится чуть поодаль и молчит, только две черные тени впереди исступленно трутся друг о друга и сливаются в страстных объятиях. Усмехаюсь, но ничего не могу поделать с ощущением полета и трепета — как у без памяти влюбленной девчонки гудит голова.

Мне больше не жалко денег, заработанных непосильным трудом, открылись другие перспективы — неведомые, жуткие, будоражащие, опасные…

Он галантно пропускает меня в подошедший автобус, запрыгивает следом, и кондуктор, недобро зыркая на странную потрепанную парочку, тут же выдвигается к нам. Выясняется, что у нас нет ни копейки, но, на счастье, есть проездные — предъявляем их и, отвернувшись к окну, встаем на пионерском расстоянии. Мальчик больше не лезет ко мне и не давит плечами. И не сопит возле уха, сталкивая сознание в пучину хаоса…

Но нерадивая бабуся с огромными баулами бросается наперерез автобусу, водитель, матерясь, в последний момент тормозит, пассажиры ахают… Чтобы не навернуться, хватаюсь за теплый бок Тимура и тоже ахаю.

— Ну что ты творишь, Май? Был же уговор: не лапать друг друга… — отчитывает он меня без тени иронии. Краснею как рак, а он ржет.

От дурных мыслей подташнивает, но, едва ветерок спального района освежает разгоряченную кожу, здравый смысл пробивается сквозь толщу невнятных желаний и отрезвляет.

…Что я делаю?.. А, главное, зачем?..

По давно заведенной ЖЭКом традиции, лифт не работает, но я несказанно рада этому факту — не придется вжиматься в заплеванную обшивку кабины, потупившись, любоваться грязной обувью и задерживать дыхание, дабы не дышать слишком громко и не вызывать у парня подозрений.

На лестнице нарываюсь на вездесущих соседок, их натянутые в елейных улыбках губы дергаются, а глазки блестят сотнями вопросов, но Тимур безучастно проходит мимо них, а я вынуждена догонять. Сенсации не случается.

— Высоко же ты забралась, Май, — сетует он, хватая ртом воздух и упираясь ладонями в колени.

— Да уж. Лететь долго… — Гремлю ключами, распахиваю дверь и включаю настенный светильник. — Прошу!..

Парень разувается, почтительно ставит кеды на полочку, выпрямляется и нависает надо мной — прихожая, квартира, город, вся земля вдруг становятся слишком тесными…

Он вспыхивает, вспыхиваю и я.

— Привет этому дому. У тебя классно, Май. — Тимур шарахается в сторону первым и прочищает горло. — Знаешь, что я подумал. Я испугал тебя утром, ведь так?

— А сам как считаешь? Твое поведение нормально?.. — вешаю сумку на крючок и сбрасываю с усталых ног обувь. Прохожу в комнату и зажигаю свет.

Он плетется за мной и, скромно притулившись на краю дивана, ловит мой взгляд.

— Я не маньяк. И не дилер — все случилось по глупости. Просто нам нужно ближе узнать друг друга. Станем друзьями, и тогда, возможно…

Подпираю плечом стену и долго смотрю на него.

Он словно выпал из другого мира и непонятно как оказался в моей покрывающейся паутинами и плесенью норе с дурацкими шторками на окнах. Благодаря ему эта ночь не будет наполненной тошнотворным одиночеством, оглушающими мыслями и традиционным самобичеванием. Но он же олицетворяет собой все неслучившееся. Ушедшие мечты, несбывшиеся надежды и рассыпавшиеся в пыль планы. Он — это то, что уже никогда со мной не произойдет.

— Тимур… Какая дружба, мне тридцать два, — выдыхаю и принимаюсь деловито забрасывать на полки разбросанные вещи. После этих слов должен был грянуть гром, а парень в ужасе свалить, но ни черта не происходит. Он кивает:

— Окей. Прикольно. Май, у тебя, случайно, «дошика» нет?

Мой апломб моментально сдувается.

Откуда он знает, что из съестного у меня — только рамен, фитнес-завтраки, кофе и зеленый чай?

Подивившись здоровой наглости и пофигизму гостя, удаляюсь на кухню, наполняю чайник холодной водой и нажимаю на кнопку. Возвращаюсь в комнату и углубляюсь в шифоньер — там, на самом дне, давно забытыми лежат нефорские футболки. Одну из них, побывавшую на мне на всех легендарных опен-эйрах в счастливых нулевых и десятых — безразмерную, черную, с принтом одухотворенного Че Гевары на груди, я вытягиваю на свет божий.

— Держи. Тебе надо переодеться. А это давай сюда, запущу быструю стирку.

Тимур с восторгом оценивает артефакт, улыбается и вдруг без всякого стеснения стягивает с себя толстовку вместе с футболкой и протягивает мне.

Прежде чем отвернуться, я вижу его тело. Совершенное, гладкое подтянутое тело — ключицы, плечи, мышцы, рельеф вен…

Чайник щелкает, вздрогнув, я спасаюсь бегством, прислоняюсь к холодному кухонному кафелю и судорожно пытаюсь дышать.

***

11

В приоткрытое окно с любопытством заглядывает желтый глаз убывающей луны, влетают запахи гари и черемух, собачий лай и бормотание соседского телевизора.

Одетый в мою футболку Тимур, расположившись на скрипучем табурете напротив, поглощает лапшу быстрого приготовления, но проделывает это с таким достоинством, словно находится на ужине при дворе королевы Елизаветы.

Он учтив, спокоен и вполне мил, ничто не предвещает беды, но случайно подсмотренное мною зрелище пуще абсента туманит мозг и парализует волю. Общаться с обладателем такого тела, хоть и скрытого под слоями мешковатой одежды, все равно что держать в руке гранату с выдернутой чекой — непоправимое неизбежно произойдет, если не действовать предельно продуманно и осторожно.

— Скромность — явно не твой конек, — подпираю подбородок ладонью и вопрошаю тоном строгой училки: — Почему попросил именно «Доширак»?

— Привык к нему, и полюбил. Почти так же сильно, как тебя, — брякает он, и я зависаю.

Его лицо трагически серьезно, но в черноте зрачков отчетливо читается вызов.

Невозможное существо проверяет меня на прочность, и я не могу ему противостоять.

Нервно улыбнувшись, вскакиваю и линяю в гостиную, приношу оттуда подушку и одеяло и складирую на диван. Тимур пристально следит за моими действиями, шарит глазами по телу — я чувствую это и злюсь, стараюсь не поворачиваться к нему задом и не наклоняться, но навязчивая идея уложить его рядом с собой все равно прорывается из подсознания, превращая мысли в кашу.

— Это ты? — он наконец отводит взгляд и указывает на фото, стоящее в рамочке на холодильнике.

"Москва, 2011 год. Концерт группы Linkin Park".

На нем я примерно в возрасте Тимура — худая, как тростинка, похожая на эльфа с розовыми волосами, с улыбкой до ушей, позирую любимому парню. Через месяц он меня цинично предаст, а еще через пять лет, получив ответку от кармы, сопьется и опустится на самое дно.

— Ну, да… — уставившись на фотографию, живо припоминаю детали того дня и усмехаюсь. — Июнь одиннадцатого. Красная площадь. Мы сорвались туда спонтанно и добирались автостопом, но оно того стоило.

— Я бы все отдал, чтобы там побывать — жаль, что поздно родился. Тогда еще была настоящая свобода… — Темные глаза парня заволакивает грусть. — Скажи мне, каково это — чувствовать ее?

В нынешнем окружении никто не задает мне вопросов о душе, и я битый час распинаюсь перед ним, что тогда было опасней и веселее, на пределе адреналина, честно и по-настоящему, а люди умели мечтать и с оптимизмом смотрели в будущее… Рассказываю о реальных попадосах и отважных приятелях, злобных скинхедах и дворовой гопоте, о поездках на фесты и ночевках в палатках, о музыке, любви и дружбе, которая не прошла испытание временем.

Он слушает, раскрыв рот — словно сам господь, явившийся на землю, доносит до него прописные истины, а я вдруг ощущаю себя умудренной сединами и слишком старой для всего этого дерьма.

— Ладно. Доедай уже, и устраивайся. Если что — зови…

Лицо Тимура расплывается в похабной улыбке, но рана напоминает о себе, и он морщится, а сигнал об окончании стирки дает мне повод ретироваться.