Время неба (СИ) - Ру Тори - Страница 4

Скрипя зубами, выпутываюсь из одеяла, тащусь в душ, встаю под холодную воду, и ледяные струи, как иглы, пронзают кожу. Даю себе установку терпеть до последнего, но выпрыгиваю из ванны через пару секунд, тут же укутываюсь в спасительное махровое полотенце и замираю у зеркала.

Из него на меня пялится посиневшее растрепанное нечто.

С обидой и пристрастием изучаю свое отражение, и вздох величайшего облегчения вырывается из легких. Острые скулы, длинная шея, ключицы, плечи, талия, плоский живот… Ни капли жира.

До Олечки мне все же далеко.

Наверное, всему виной хорошая наследственность — мама шикарно выглядит, да и папа был стройным и не имел ни единого седого волоса, правда, за пару месяцев сгорел от рака, немного не дотянув до пятидесяти.

А еще я до одури люблю изнурять себя физическими упражнениями — то, что доктор прописал, когда нужно выгнать туман из головы.

Влезаю в джинсы и топ, набрасываю пиджак, и, словно опасаясь осуждения стен, вытягиваю за лямку вчерашнюю сумку. Распаковываю новые духи и щедро наношу на запястья и мочки — все, я готова взглянуть в наглые черные глаза и не спасовать.

***

Утренний город, как покрывалом, накрывает духотой, ароматами цветения, шумом моторов и хриплыми гудками клаксонов.

Сердце рвется к голубым незамутненным небесам, трепещет в предчувствии встречи с мальчишкой-попутчиком, адреналин растекается по венам — приятное волнение уже оформилось в привычку.

Срезаю путь через дворы, спешу к остановке, но бдительное лицо Оли с каскадом трясущихся подбородков кадром из фильма ужасов встает перед глазами.

"Моей дочке шестнадцать!" — гудит ее голос, я спотыкаюсь и замираю как вкопанная.

Хватит. Негоже… Включи уже голову, ненормальная!..

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и шагаю к маршрутке.

Досада жжет глаза и размывает картинку, но решимость растет.

Зачем рисковать, втягивать в неприятности того, кто явно к ним не готов, если я даже за себя постоять не могу?!

Придется добираться с пересадками, долго и нудно, возможно, я опоздаю, зато раздолбай в черной толстовке больше ни за что меня не достанет.

***

7

«…Кладбище самолетов, я никогда не стану частью больших историй, и пусть…» — голос любимого в прошлом певца доносится из окна проезжающего авто и растворяется в воздухе, а меня накрывает волной ностальгии и грусти. Облокотившись на подоконник, выдыхаю в черное небо серебристый дым, провожаю взглядом нескончаемые вереницы красных и белых огней внизу, снова затягиваюсь и пробую не расплакаться.

Поганый день почти окончен, гадливое мерзкое послевкусие все еще горчит во рту, но я держусь — закусываю губу, старательно разминаю окурок в пепельнице, сплевываю вниз и покидаю балкон.

Примета сработала, как часы — без теплого плеча мальчишки из утреннего автобуса на меня обрушились все неприятности вселенной: опоздание на двадцать минут из-за пробки, случившейся на пути следования маршрутки, хищная радость в глазах Натали и ее язвительные нравоучения, объяснительная и лишение премии…

«Безответственность, некомпетентность, отсутствие дисциплины — это все о вас! Майя Станиславовна, как вы вообще планируете в дальнейшем работать в нашей компании? Подобными проступками вы позорите весь коллектив!»

Во время экзекуции я внимательно разглядывала носки лаковых туфель и считала в уме до ста, а коллеги, как водится, тяжко вздыхали — не то осуждая, не то сочувствуя, и не смели поднять глаза. Зато Олег, откинувшись на спинку стула, с жаром поддакивал Натали.

— Майка, извини. Сама понимаешь — нам нельзя светиться! — после инцидента внушал он в курилке и воровато озирался, готовый в любую секунду отпрыгнуть подальше. — Да успокойся ты. Все знают, что она точит на тебя зуб. Подожди, скоро я ее спихну, и тогда…

— Я знаю! Все нормально… — как китайский болванчик кивала я, отвернувшись к форточке и жадно затягиваясь. — Проехали, Олег…

Когда-то я была круглой отличницей, примером для всех в школе, потом стала лучшей студенткой на факультете, а к тридцати двум годам… превратилась в ничтожество. Бесполезное никому не нужное ничтожество с кашей вместо мозгов.

Мамино пророчество в действии…

За два года совместных пьянок и перепихов без обязательств мне ни на минуту не удавалось забыть, насколько сильно первый зам Натальи Феликсовны рискует из-за таких, как я, своей кристально чистой репутацией.

***

Просыпаюсь раньше будильника изрядно уставшей — всю ночь меня преследовали сны, в которых я, захлебываясь в истерике и не щадя коленок, просила прощения у Натали, у Олега, у Оленьки, у школьных учителей, соседей и незнакомцев за то, что совершила ужасную провинность. За то, что доверилась непонятно кому и не прислушалась к умным советам. За то, что не создала семью и все еще одна. За то, что ничего путного из меня не вышло…

Кровь до сих пор шумит в ушах, а руки дрожат. Одна ошибка может обойтись слишком дорого, когда ты не имеешь права на ошибку.

Глотая кофе в пустоте мрачной кухни, я вдруг с пугающей ясностью осознаю, что давно достигла дна.

Пробила его и падаю дальше.

И вокруг нет никого, кто мог бы схватить меня за шкирку и вытянуть на поверхность.

***

Блузку и чудовищно узкие туфли я игнорирую — хуже уже не будет. «Позору колхоза» с дисциплинарным взысканием до конца месяца незачем соответствовать офисным правилам.

Прячу немытые волосы под капюшоном серого худи и, даже не взглянув в зеркало, выхожу в подъезд.

Лифт не работает — семь этажей ковыляю по ступеням вниз, вчерашние мозоли саднят и ноют при каждом шаге. Толкаю плечом железную дверь и давлюсь утренней сыростью — тучи толпятся над крышами, влажный воздух пробирается сквозь одежду и липнет к коже, а я, конечно же, без зонта.

Снова безнадежно опаздываю и бегу, превозмогая боль, но у края проезжей части светофор вперяет в меня немигающий красный глаз и не дает пройти.

Поглубже натягиваю капюшон, одергиваю толстовку, жду зеленого, незаметно оглядывая людей, столпившихся у остановки напротив.

И разочарованно вздыхаю: моего наваждения — наглого мальчишки — там нет.

***

Сонная, воняющая перегаром и зубной пастой толпа вносит меня в теплое запотевшее нутро автобуса. Примостившись на ближайшее сиденье, разматываю наушники, отключаю музыкой внешние звуки и закрываю глаза.

Мне не хочется на работу. Больше не хочется просыпаться по утрам. Не хочется жить — если отбросить иллюзии, какое там, впереди, для меня маячит будущее?..

Беспросветность. Даже сейчас я кожей ощущаю ее могильный холод.

И с удвоенным вдохновением представляю, как при всех громко и четко посылаю Натали, и она, словно рыба, беззвучно шлепает распухшими от филлеров губами, подплываю к Олегу, в гробовой тишине целую его взасос, и, от души продемонстрировав всем фак, навсегда покидаю офис… А потом уезжаю в теплые края с тем, кто в лучах света ждет меня в дверях. От его черных огромных глаз заходится сердце…

Неплохая идея — свалить на Мальдивы. Только вот денег, старательно откладываемых на осуществление мечты, пока не хватает. Да и в дверях… никто не ждет.

— Вот она, молодежь! Заткнут уши — и трава не расти! — орет кто-то на периферии слуха, я вздрагиваю, и дрема мгновенно отлетает прочь. — Расселась тут, нет бы поднять задницу и уступить место пожилому человеку!

Медленно отдупляюсь и растерянно верчу головой, в попытке понять, что происходит.

Толстая, пышущая здоровьем тетка в спортивном костюме склоняется надо мной и брызжет слюной:

— Нахалка! С тобой разговариваю! А ну вставай, шалава! — ее скрипучий голос набирает мощь пожарной сирены. Весь салон с интересом наблюдает за сценой, а я мечтаю провалиться в ад.

— Нет, вы гляньте, гляньте на эту лахудру! Совсем совести нет! "Уступайте места пенсионерам…" Читать не можешь, моль облезлая? — голосит попутчица, но чья-то негромкая фраза перекрывает ор и мгновенно его нейтрализует.