В преддверии бури (СИ) - Рудкевич Ирэн - Страница 52

Вслед за видением пришло и слово.

— Дендроуги, — прошептала я. — Они называли себя дендроугами.

И поморщилась — человеческая гортань невыносимо коверкала, искажала почти до неузнаваемости настоящее, прекрасное в своём истинном звучании, самоназвание разумных деревьев.

Влад молча смотрел на меня, и в глазах его проступало удивление, граничащее с неверием. А я вновь приникла к переплетению корней, теперь уже всем телом.

Образы, образы, образы… Люди, заполонившие Портал, чего-то ждут, два мага ведут разговор — нет, не то, дальше… А вот процессия — дендроуги, или, попросту, деревяшки, как прозвали их люди, тащат за собой телеги, будто сделанные из кожи… Ещё дальше. Снова дендроуги, люди, о, даже драконы и… Стоп!

Мне потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтоб остановить калейдоскоп видений в тот самый миг, когда Портал подал мне знак, кольнув кожу на ладонях внезапно появившимися и тотчас исчезнувшими на корнях шипами.

Высокий темноволосый страж, стройный и гибкий, будто тростинка, упав на колени, двумя руками возносит над головой какую-то сучковатую палку. Сверху доносятся голоса, слышны короткие, отрывистые команды. Из провала падает, разматываясь в полёте, верёвка — её конец ещё не достиг пола, а по ней уже скользит вниз вооружённый до зубов воин в кожаном доспехе. Страж вскакивает, привычным движением раскручивает над головой свою палку, теперь больше похожую на боевой посох. С её концов срываются искрящимися шлейфами зелёные огни, и в их сиянии можно разглядеть свернувшиеся остроконечными трубочками резные листья. За этим шлейфом тянется множество других: огненных, дымных, ледяных и тех, которые невозможно описать известными мне словами.

Первого воина эта демонстрация силы не пугает, он выхватывает из ножен меч и с грозным кличем бежит к стражу, а по освобождённой им верёвке уже спускаются его товарищи. Первого добежавшего мужчина сражает — посох, описав широкую дугу, с силой обрушивается тому на голову, и тонкая, хрупкая с виду деревяшка без усилий сминает нащёчник шлема, брызжет кровь, летят, будто метательные снаряды, выбитые зубы; воин падает, как подкошенный, и замирает. Но на смену ему приходят другие — тот, первый, своей гибельной атакой выиграл для них время, и теперь они обступают стража со всех сторон, зная, что со всеми ему не справиться. Сколько же их: десять, двадцать? Даже в огромном зале становится тесно от количества этих воинов в кожаных панцирях.

Долго длится этот бой. Мужчина не сдаётся, один за другим падают сражённые его необычным посохом воины, но нападающих не становится меньше, на место павших встают новые, свежие, полные сил. А он, наоборот, начинает уставать, и даже сила, в избытке скопившаяся внутри Портала, не может ему помочь, ведь он всего лишь воин, не маг. Вот меч одного из нападающих, прорвавшись через грозно свистящую вязь восьмёрок и быстрых, размашистых росчерков посоха, дотягивается острием до незащищённого бока — страж стонет сквозь сцепленные зубы, бьёт в ответ — и его противник падает, не успев защититься. Но в это время другой воин, упав на колени, размахивается, ведя меч по широкой дуге, и сталь, взвизгнув, перерубает мужчине жилы с обратной стороны колен.

Но темноволосый страж стоит — сила Портала держит его на ногах, залечивает раны, совсем как залечивал мои Портал Атиаса. А со всех сторон рвутся к нему острия мечей, прорывая одежду, оставляя на коже глубокие, сочащиеся алой кровью порезы. Свистит рассекаемый шестом воздух, взмах, другой — и ещё двое нападающих падают под ноги своим товарищам. А следом, сражённый сразу несколькими ударами, падает, наконец, и страж — не в силах человеческих продолжать этот бой с такими ранами, и никакой Портал не способен залечить их мгновенно.

Воины обступают его, кто-то откидывает носком сапога выпавший из рук раненого шест; мужчина стонет, тоскливо провожая взглядом верное своё оружие.

— Вяжи его! — кричат воины, и откуда-то из задних рядов протискиваются двое, неся моток верёвки. В мгновение ока они стягивают за руки стража за спиной, а потом и вовсе обматывают его полностью, превращая в подобие кокона, из которого торчит лишь голова да носки старых, стёртых многими дорогами сапог. И только после этого воины успокаиваются, вбрасывают в ножны мечи; на потных, усталых лицах появляются улыбки; воины хлопают друг друга по плечам, поздравляя с победой. На погибших никто не смотрит — такова цена, и тех, кто не пережил бой, завтра похоронят со всеми положенными героям почестями, сложив огромный, до небес, погребальный костёр.

И вдруг сзади слышится шёпот:

— Маги, маги идут.

Воины, как один, почтительно и немного суетливо расступаются, и меж двух неравных их групп появляются магики, идут, шелестя мантиями по корням и не обращая никакого внимания на расступившихся. Один из них, подойдя к спелёнутому стражу, носком расшитого золотом сапожка брезгливо толкает его в щёку, с безжалостным любопытством склоняется над поверженным.

— Ну-ка, ну-ка, что это у нас тут? — с незатаиваемой насмешкой произносит маг. — Неужто сам Эверн-древоносец, некогда обычный наёмник, возомнивший, что он теперь страж Портала?

— А тут у нас кто? — без страха бросает в ответ темноволосый. — Неужто сам Кызим, магистр Башни Абсолюта, известный охотник проворачивать грязные делишки руками простых воинов?

Маг, не снизойдя до ответа, с размаху бьёт мужчину в бок ногой, и тот рычит от боли — острый сапожный мысок втыкается точно в рану, — но горящих презрением и ненавистью глаз от чародея не отводит.

— Что ж, ясно, ясно, — бормочет маг, отступая. — Преступник упорствует. Как считаете, уважаемые магистры Башни Стихий и Башни Высших Плетений, есть ли смысл отправлять обвиняемого на допрос? Мне кажется, ненависть к Шагрону настолько глубоко уже пустила корни в сём несчастном, что едва ли мы сможем…

— Ненависть к Шагрону? — мужчина закатывается булькающим хохотом. — О-о, нет, Кызим, я никогда не ненавидел Шагрон. Я защищал его — от таких, как ты. От тех, кто жаждет власти любой ценой, кто не остановится ни перед чем, даже и…

Очередной удар заставляет мужчину умолкнуть, смех превращается в сдавленный хрип.

— Вот, коллеги, наглядное подтверждение, — вздыхает магик, но в глазах его заметна тревога — ведь пленник чуть было не сказал, чуть было…

Спутники Кызима глубокомысленно кивают.

— Да, да, — вторят они. — Налицо деградация, вызванная долгим контактом лишённого дара человека с могущественным магическим предметом. Явно выражена потеря разума, тут уж ничего не поделать. Только очистительный огонь.

— Ты убил мою семью, — едва слышно шепчет пленный. — Сжёг всю деревню ради погони за властью, которая тебе не по плечу…

— Вот, опять, — устало вздыхает магик. — Теперь он обвиняет меня в том, что сам же и совершил. Нет, коллеги, я предлагаю порешить на том, что мы видели достаточно и признаем, что данный… гм… индивидуум в своих заблуждениях зашёл уже слишком далеко, и его безумие неизлечимо.

Его спутники согласно кивают, степенно оглаживая бороды.

— Воины, — зычным, неожиданно сильным голосом командует Кызим. — Подготовьте погребальный костёр, нужно достойно схоронить героев, отдавших жизни ради поимки сего преступника. Да прикрутите сверху крепкий столб — сожжём вместе с ними и безумца, пусть его душа хотя бы после смерти послужит правому делу и осветит путь ваших побратимов к потусторонним берегам.

Воины споро принимаются за дело, а магик, отвернувшись, идёт к отброшенному в сторону посоху, подбирает его сухой, морщинистой ладонью, пробует покрутить — но в его руках тот кажется просто деревяшкой, дрыном, вырванным из забора, и не срываются с его концов волны могущественных заклинаний. Посох мёртв — впрочем, он и должен быть мёртв, пребывая в чужих руках.

— Любопытная вещица, — бормочет магик. — Сопротивляется. Заберём её в Башню Абсолюта, пусть мои умельцы разберутся, что да как.

— Почему это к тебе, многоуважаемый Кызим? — возмущается один из его спутников. — Нам ведь тоже хочется посмотреть, что это за чудо такое. В Твоей Башне таких артефактов уже немерено накоплено, а нам…