«Гран-При» для убийцы - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/74
• Следующая

– Нет, – улыбнулся он, – это впервые.

– Вот видите. У вас есть неясные мне грани. Трудно понять, когда вы серьезны, а когда шутите.

Он молчал. Молчание грозило затянуться. Вдруг она шепотом произнесла:

– Иди ко мне.

И он понял, что должен встать и сделать шаг. Он встал. Поднялась и она. Отсутствие одежды ее, кажется, больше не смущало.

– Надеюсь, ты знаешь, как целуют женщину? – с вызовом спросила она. – Или ты видишь во мне только партнера по прыжкам с высоты?

– Нет, – сказал он, наклоняясь к ней, – скорее по пятиборью. Ты ведь так хорошо стреляешь и так быстро бегаешь.

Последнее слово он скомкал. Она притянула его к себе. И был долгий поцелуй.

– Надеюсь, раздевать ты меня будешь в этот раз сам? – спросила она. – Или мне снова раздеться самой?

Уже несколько дней полковник Мовсаев и его группа занимались поиском следов исчезнувших ящиков. Несмотря на все усилия сотрудников, ничего обнаружить не удавалось. Ящики словно возникли из небытия, неожиданно появившись в Москве, и так же неожиданно исчезли. Десятого утром Мовсаев докладывал генералу Светлицкому о безуспешных поисках.

Генерал мрачно выслушал его. Потом сообщил:

– Дронго объявился. Он находится в Сирии. Но, видимо, пока ему не удалось выйти на Мула.

– Все, что я узнал за последние несколько недель об этом террористе, убеждает меня, что он самый опасный тип, который когда-либо попадался нашей службе, – признался Мовсаев. – Я на Ближнем Востоке много лет работал, но такого патологического садиста еще не встречал. И обратите внимание, его ненавидят все, от бывших союзников до вечных врагов.

– Он все равно обречен, – сказал Светлицкий, – просто дело в том, когда это случится.

– Рано или поздно его убьют, – убежденно сказал Мовсаев. – Если наши сведения точны и его приговорили к смерти сразу две разведки – израильская и иранская, – у него нет шансов. Это самые мстительные разведки. Они не успокоятся, пока не найдут его.

– В том-то все и дело, что «рано или поздно», – вздохнул Светлицкий, – может быть поздно, очень поздно. Наш совместный проект с французами, который мы готовы начать в Иране, один из самых крупных проектов века. Представляете, с каким удовольствием наши конкуренты сорвут его, подставив иранцев под удар общественного мнения. Да и мы пострадаем больше всех. Наша Государственная дума сразу примет специальное заявление о борьбе с терроризмом и наложит вето на контракт.

– Понимаю, – нахмурился Мовсаев, – наши сотрудники работают день и ночь. Но пока мы ничего не знаем о характере груза, который вывезли из Москвы. Не можем найти даже зацепки.

– Зацепки, – задумчиво сказал Светлицкий, – щепки-зацепки. А вы точно знаете, когда груз отбыл в Баку?

– Конечно. Мы даже нашли носильщиков, которые грузили ящики. Судя по всему, груз был тяжелый, килограммов сто – сто пятьдесят.

– Я сейчас вспомнил одну интересную историю, – вдруг сказал генерал, – это было тридцать шесть лет назад. О ней мне рассказывал мой отец, который тогда работал в Министерстве обороны СССР, в военной контрразведке. – Он помолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил: – Это было во времена Карибского кризиса. Обе стороны усиленно шпионили друг за другом, не жалея денег на любую информацию о действиях другой стороны. И вот тогда нам удалось получить очень интересную информацию по линии военной контрразведки. Выяснилось, что американцы довольно быстро просчитали все наши действия и отмечают каждый корабль, каждое грузовое судно, идущее к берегам Кубы. Как мы ни прятали наши самолеты и ракеты, как ни укрывали в трюмах наших солдат и оборудование, американцы всегда точно знали, откуда идет судно и какой на нем груз. Наша военная контрразведка терялась в догадках, каким образом американцам удается так быстро все выяснять. Во Втором главном управлении КГБ была разработана целая программа по выявлению иностранных агентов, но все было тщетно. Едва судно оказывалось в море, американцы уже знали, из какого порта оно вышло. Даже если мы меняли название судна и порт приписки.

Светлицкий снова помолчал и вдруг улыбнулся:

– Разгадка оказалась элементарной. Оказывается, американцы просто научились выяснять все по характеру наших ящиков. Вы меня понимаете? В каждом порту под оборудование использовали только местную тару. То есть каждый раз состав древесины и ящики были разные. Можно было сколько угодно прятать сами грузы, но по характеру древесины, по структуре дерева, по самим ящикам они легко просчитывали, откуда именно вышло судно. Вы ведь понимаете, что ящики из Мурманска и Одессы не могли быть похожими друг на друга.

Мовсаев удивленно кивнул. Он уже начал понимать, к чему клонит генерал. Но тот более четко сформулировал уже зревшие в голове полковника мысли.

– Если мы точно знаем, в грузовой отсек какого самолета грузили несколько дней назад эти ящики, если мы точно знаем, какие именно носильщики их перевозили и на каких тележках, если точно знаем, что груз прибыл в Баку и его выгружали там, то нам нужно проверить все места, где раньше лежали эти ящики. В том числе и в «депутатской» Шереметьево-один. Структура древесины всегда разная. Я понимаю, что, кроме этих ящиков, там могли быть десятки других, но если мы обнаружим повторяющиеся закономерности в микрочастицах грузового отсека самолета, на тележках носильщиков, на их одежде или на рукавицах, на лестнице, еще на других местах, где могли остаться частицы древесины, то мы сможем вычислить, какое именно дерево использовалось для этих ящиков, – победно закончил генерал.

Полковник шумно выдохнул воздух. О таком методе он даже не подозревал.

– И тогда мы сумеем выяснить, откуда пришли эти ящики, – закончил свою мысль генерал. – Судя по тяжести, груз вряд ли перекладывали из собственной тары. Значит, мы можем почти наверняка установить, откуда он прибыл. А это уже почти решение проблемы. И тогда нам удастся установить, какой именно груз был в этих ящиках.

– Я понял, – обрадовался Мовсаев, – нам такой способ даже не приходил в голову.

– Конец двадцатого века, – усмехнулся Светлицкий. – Пожалуй, мы уже стары для нового века. Мой сын на компьютере работает, так я часто не понимаю, что именно он делает и как может общаться, например, с другим абонентом в Америке или в Англии.

– Все сделаем, – кивнул Мовсаев.

– Я попрошу нашу экспериментальную лабораторию, чтобы они выделили вам сотрудников в помощь, – предложил генерал, – и не нужно торопиться. Как бы нас ни поджимало время, мы должны все точно выяснить. Думаю, в течение нескольких дней будем иметь конкретный результат. И если узнаем характер груза, то нам будет легче искать террориста, который действительно может принести нам всем массу неприятностей.

– Спасибо за подсказку, – улыбнулся Мовсаев, – такое направление мне бы и в голову не пришло.

– Мне тоже, – ответил Светлицкий, – просто вы употребили слово «зацепки», и я вспомнил историю, которую мне рассказывал отец. Иногда нужно оглядываться и назад, – заключил он. – Оказывается, опыт ветеранов – вещь совсем неплохая.

Подвал, в котором они сидели, оказался не только теплым, но и счастливым. Когда радость первой встречи переходит в длительное узнавание, не приедающееся от постоянных перерывов, ослабляющих первоначальное чувство и в конце концов разрушающих чувства обоих. Им казалось, время просто остановилось и нет ничего, кроме этого подвала, в котором в этот день и сосредоточилась вся Вселенная.

Но оставаться в подвале навечно они не могли. Вечером десятого числа пришел связной, сообщивший, что по всему городу их ищут многочисленные отряды полицейских, проверяются все отели, постоялые дворы, подозрительные дома в городе и пригородах. Их фотографии как израильских шпионов расклеены и розданы повсюду. Дронго скрепя сердце попросил связного выяснить, кто скрывался в отеле «Диван», расположенном в пригороде Бейт-Сахама. Их подвал находился совсем в другой стороне, на северо-востоке, в районе Барзах. Но посланник настаивал на том, чтобы они немедленно покинули не только этот подвал, не только Дамаск, но и вообще Сирию.

• Предыдущая
• 54/74
• Следующая